Роковой подарок - Устинова Татьяна. Страница 1

Татьяна Витальевна Устинова

Роковой подарок

Знаменитая писательница Марина Покровская – в миру Мария Алексеевна Поливанова – стояла посреди комнаты, оглядывалась по сторонам, подслеповато щурилась и часто моргала.

– Что такое? – пробормотала она наконец. – Почему ничего не видно, ты не знаешь?

Вопрос был адресован небольшой белой собаке. Порода называлась «мини-бультерьер», очень напоминала свинью, и писательнице Поливановой нравилось это сходство.

Пес задрал остроухую башку и пристально посмотрел на хозяйку.

– Ах, да! – спохватилась Маня, то есть Мария Алексеевна Поливанова, нашарила в коротких волосах скособоченные очки и водрузила на нос.

– Теперь видно, – удовлетворённо сообщила она бультерьеру.

Комната показалось ей огромной, и было полутемно – жалюзи на окнах опущены, из тонких щелей длинными стрелами бьёт солнце, в лучах танцуют редкие пылинки. Стены до потолка увешаны картинами в золотых и серебряных рамах, вдоль стен витрины.

Маня подошла к стене, посмотрела и хмыкнула в изумлении.

Картины оказались… иконами.

Огромная комната была сплошь завешана иконами. Лики на всех иконах одинаковые – Серафим Саровский.

Маня нагнулась над витриной: внутри были разложены нательные и настольные иконы, кресты с эмалевыми вставками, панагии – всё во славу Батюшки Серафима.

Маня двинулась вдоль витрин, пёс настороженно последовал за ней.

Вдруг в комнате зажёгся свет, и тяжёлый голос произнёс отчётливо:

– Добрый день.

Она оглянулась, почему-то перепугавшись.

– Я Максим Андреевич, – продолжал человек как будто с досадой и двинулся к ней. – А вы, оказывается, молодая, в телевизоре выглядите старше.

– В телевизоре все выглядят старше и толще, – пробормотала Маня. – За это я отдельно его люблю.

Он подошёл, протянул руку, она пожала.

– Здесь только часть коллекции. – Максим Андреевич обвёл глазами стены. – На самом деле я собрал гораздо больше списков.

– Зачем? – выпалила Маня. – Зачем вы их собрали столько?

И тут же выругала себя: человек совсем посторонний, а она так бестактна!

Но он засмеялся.

– Вы хотите и обо мне написать роман?

Маня пожала плечами.

…Почему-то все думают, что она, писательница Покровская, хочет написать о них роман! Водители, продавцы, пилоты самолётов, случайные попутчики в поездах, стоматолог, у которого Маня просидела в кресле полтора часа, до отказа разинув рот, а стоматолог всё это время ковырялся у неё в зубах и безостановочно говорил о своей судьбине.

Как правило, это звучало так: «Сейчас я расскажу вам свою историю, вам обязательно пригодится для романа!»

– Вообще-то, – сказала Маня, рассматривая хозяина, – я собираюсь писать роман о пропавшей иконе. Ну, вот есть знаменитая история о том, как в тысяча девятьсот четвёртом году какие-то прохиндеи украли Казанскую Божью Матерь, и ведь до сих пор не нашли!

Максим Андреевич посмотрел на неё с интересом.

– Это правда знаменитая история! – протянул он. – Вот об этом бы и написали.

…Почему-то все думают, что лучше неё, Мани, знают, о чем ей писать! Знает издатель Анна Иосифовна: «Манечка, голубчик, напиши о краже картины из музея, главное, побыстрее, к четвёртому уложишься?» Знает редактор Катька Митрофанова: «Мань, послушай, что я тебе скажу. Напиши о том, как обманывают дольщиков, нас с Володькой почти надули!!» Знает Александр Шан-Гирей, мужчина Маниной жизни и на самом деле великий прозаик: «Маня, брось ты свои детективы, напиши уже что-нибудь приличное, ты сможешь!»

И этот дядька тоже знает, оказывается!

– Я бы написала о Казанской, – сказала Маня наконец, – да боюсь, не потяну, там столько архивных материалов и всяких версий! Я для начала хочу о чём-то… менее известном. Вы ведь всё знаете об иконах Серафима Саровского, ну, по крайней мере, мне о вас именно так рассказывали! Была какая-то загадочная история с его прижизненным списком, да?

Вместо ответа Максим Андреевич спросил:

– Хотите посмотреть? Вот здесь иконы начала двадцатого века, а дальше по возрастающей, всё ближе к нашему времени. Я расскажу.

Маня ждала захватывающей истории о чудесах, но Максим Андреевич говорил как-то на редкость скучно и всё больше о том, в какой мастерской был написан тот или иной лик, где изготовлен оклад, а где краски.

Они продвигались вдоль стены очень медленно. У Мани устали ноги, и время от времени она украдкой зевала, не разжимая челюстей. Во время одного такого зевка у неё пискнуло в горле, и она с испугом посмотрела на рассказчика: вдруг заметит?…

Но он ничего не замечал, всё говорил и говорил.

Манин приятель Рома Сорокалетов уверял, что его партнёр по бизнесу, вот этот самый Максим Андреевич, знает о Серафиме Саровском и его изображениях всё, но Маня и предположить не могла, что это самое «всё» обернётся таким занудством!

Зря она попросила Рому их познакомить, ничего из этого дела не выйдет, придётся искать какие-то другие источники.

Хотя!..

Может, если его разговорить, он что-нибудь интересное расскажет?…

Манин бультерьер Волька, утомившись, брякнулся на бок с гулким звуком, как пустая бочка.

– Вам неинтересно?

– Ну что вы! – фальшиво вскричала Маня. – Страшно интересно! Мне просто немного трудно стоять, я на той неделе с велосипеда упала, нога болит…

– Тогда, может быть, присядем?

Маня с восторгом согласилась присесть.

Максим Андреевич повёл её по просторным залам, обставленным словно музейные – экспозиция «Жизнь и быт дворянской усадьбы на рубеже веков», – мимо лестниц красного дерева, картин и ваз с сухими цветами, и вдруг они оказались на улице!.. Солнце ударило в глаза, Маня прищурилась, а Волька принялся изо всех сил крутить обрубком хвоста – им сразу стало весело, будто их со скучного урока отпустили!..

Пологие ступени вели прямо в сад, видимо задуманный и воплощённый как регулярный парк, – дорожки, засыпанные розовым гравием, ровно, словно по линейке подстриженные кусты, липы с идеально круглыми кронами, купы пионов и ещё каких-то роскошных цветов, названия которых Маня не знала.

…Неужели есть люди, которые так живут? Во всей этой красоте?

Маня покосилась на Максима Андреевича, шагавшего рядом. Каждый день он приезжает сюда с работы – это же его дом! Идёт по дорожкам, поднимается до лестницам морёного дуба, смотрит на воду – вдалеке между деревьями сверкала река, – привычно ничего этого не замечая!

– Как красиво, – сказала она с чувством. – Вот просто восторг!

Максим Андреевич улыбнулся.

– Садом жена занимается. Я в цветах ничего не понимаю.

Ромка Сорокалетов говорил, конечно, что его компаньон и сотоварищ – человек не бедный, но чтоб вот так!..

Маня вздохнула и подумала с некоторым сарказмом, что хорошо бы на даче водосточную трубу переложить, а то из неё льёт прямо под фундамент.

И никакого регулярного парка!..

Мужа, и того нету!

А как бы хорошо и красиво говорить: «Садом муж занимается, я в цветах ничего не понимаю! Я больше по водосточным трубам!»

Маня фыркнула, мысль про трубы её развеселила.

– Присаживайтесь.

Посреди лужайки в пятнистой весёлой тени стояли плетёные кресла, деревянный стол, качалка, садовый диван – всё добротное, ладное, ухоженное.

Маня плюхнулась на диван и глубоко вздохнула от счастья.

– Хотите чаю? Или, может быть, шампанского?

Маня с удовольствием выпила бы глоток ледяного шампанского, но признаться в этом постеснялась и согласилась на чай.

Максим Андреевич ушёл в дом, а она порассматривала липы, понюхала кисть сирени, качавшуюся у неё за головой, закатила глаза и стала совать сирень Вольке, чтоб тот тоже понюхал. Волька сунул нос в кисть, нюхнул и, как показалось Мане, поморщился.

Вернулся Максим Андреевич с подносом.