Толкователь болезней - Лахири Джумпа. Страница 38

Я запер дверь, как было велено, и окинул дом взглядом. Около скамьи, на которой сидела женщина, стоял круглый столик, ножки которого, как и у хозяйки, тоже были скрыты кружевной юбкой. На столике находились лампа, транзистор, кожаный кошелек с серебряной застежкой и телефон. К краю стола прислонилась крепкая деревянная палка, покрытая пылью. Справа от меня располагалась гостиная с книжными шкафами по стенам, уставленная потертой мебелью с ножками в виде звериных лап. В углу я увидел рояль с опущенной крышкой, заваленный бумагами. Банкетки рядом с инструментом не было; видимо, именно на ней сидела сейчас пожилая дама. Где-то в глубине дома часы отбили семь раз.

— Вы пунктуальны! — провозгласила хозяйка. — Надеюсь, платить вы будете так же исправно.

— У меня есть письмо, мадам. — В кармане моего пиджака лежал документ, подтверждающий, что я работаю в МТИ. — Доказательство, что я из Техноложки.

Старушка уставилась в бумагу, потом аккуратно вернула ее мне, держа пальцами так, словно это была тарелка с едой. Очков она не надевала, и я усомнился, что она прочитала хоть слово.

— Предыдущий постоялец постоянно запаздывал с оплатой! И остался мне должен восемь долларов! Гарвард уже не тот, что прежде! В моем доме только Гарвард и Техноложка! Ну как там Техноложка?

— Очень хорошо.

— Вы проверили замок?

— Да, мадам.

Она похлопала по скамье возле себя и велела мне сесть. Некоторое время старушка молчала, а затем возвестила так, словно она одна знала об этом:

— Американский флаг на Луне!

— Да, мадам.

До этой минуты я не особенно задумывался о полете человека на Луну. Конечно, газеты беспрерывно трубили об историческом событии. Я читал, что астронавты высадились у моря Спокойствия, совершив самое далекое путешествие в истории нашей цивилизации. Несколько часов они изучали поверхность Луны. Собирали камни в карманы, описывали ландшафт (величественная пустошь, по словам одного из астронавтов), говорили по телефону с президентом и установили в лунном грунте флаг. Высадка на Луну была провозглашена высочайшим достижением человечества. Я видел в «Глоб» фотографии на целую полосу, изображавшие астронавтов в дутых костюмах, и читал о том, что делали рядовые граждане из Бостона непосредственно в момент прилунения, воскресным днем. Один человек рассказал, что управлял лодкой-лебедем,^[18] прижав к уху радиоприемник; какая-то женщина пекла булочки для внуков.

Старушка громыхала:

— Флаг на Луне, ну надо же! Я слышала по радио! Восхитительно, правда?

— Да, мадам.

Но мой ответ ее не удовлетворил, и она скомандовала:

— Скажите «восхитительно»!

Меня озадачило и даже немного покоробило это требование. Оно напомнило мне, как в детстве меня учили таблице умножения — в нашей школе в Толиганже мы сидели на полу по-турецки, без обуви, без карандашей и повторяли числа за учителем. А еще я вспомнил свою свадьбу, где повторял за священником стихи на санскрите, — смысла этих стихов я не понимал, но они связали меня с моей женой. Я промолчал.

— Скажите «восхитительно»! — снова гаркнула старушка.

— Восхитительно, — пробормотал я. Но чтобы она меня услышала, мне пришлось крикнуть это слово во все горло. Вообще я говорю тихо, и уж особенно мне не хотелось повышать голос на пожилую женщину, с которой я только что познакомился, но старушка, похоже, не обиделась. Наоборот, мой ответ понравился хозяйке, потому что следующим ее приказом было:

— Идите посмотрите комнату!

Я встал со скамьи и поднялся по узкой, покрытой ковром лестнице. В таком же узком коридоре было пять дверей: по две с каждой стороны и одна в противоположном конце. Только одна из них была приоткрыта. В комнате со скошенным потолком находились односпальная кровать, овальный коричневый ковер, раковина с оголенной трубой и комод. Одна выкрашенная белой краской дверь вела в гардеробную, другая — в ванную с туалетом. Стены были оклеены обоями в серую и кремовую полоску. Окно было распахнуто, ветер шевелил тюлевые занавески. Я отодвинул их и оценил вид: небольшой задний двор с несколькими фруктовыми деревьями и пустой бельевой веревкой. Мне понравилось. С первого этажа раздался требовательный голос:

— Так что вы решили?

Когда я спустился в прихожую и сказал, что согласен, старушка взяла со стола кожаный кошелек, открыла застежку, пошарила внутри пальцами и вынула ключ на тонком проволочном кольце. Она сообщила, что в задней части дома есть кухня, куда можно пройти через гостиную, и позволила мне пользоваться плитой при условии, что я буду содержать ее в чистоте. Постельное белье и полотенца она даст, но стирать их я должен сам. Деньги оставлять по пятницам утром на пюпитре рояля.

— И никаких женщин!

— Я женат, мадам. — В первый раз я кому-то сказал об этом.

Но хозяйка не услышала.

— Никаких женщин! — настаивала она. Представилась пожилая дама как миссис Крофт.

Мою жену звали Мала. Наш брак устроили мой старший брат и его супруга. Я рассмотрел предложение без возражений, но и без энтузиазма. Женитьба считалась долгом каждого мужчины. Мала была дочерью школьного учителя из Белегаты. Мне сообщили, что она умеет готовить, вязать, вышивать, рисовать пейзажи и читает наизусть стихи Рабиндраната Тагора, но все эти таланты не могут восполнить того факта, что у нее светлое лицо, и по этой причине девушку отверг целый ряд женихов. Ей исполнилось двадцать семь лет, и родители начали опасаться, что она никогда не выйдет замуж, поэтому решились отправить дочь на другой конец света, чтобы уберечь от судьбы старой девы.

Мы спали в одной кровати пять ночей. Каждый вечер, после того как Мала мазала лицо кольдкремом, заплетала волосы в косу и завязывала ее на конце черным хлопковым шнурком, она отворачивалась от меня и плакала: скучала по родителям. Хотя через несколько дней я должен был уехать из страны, обычай предписывал, чтобы она, как член моей семьи, осталась с моим братом и его женой, и следующие шесть недель Мале предстояло жить в их доме, готовить, убирать, потчевать гостей чаем и сластями. Чем я мог утешить ее? Я лежал на своей стороне кровати, читал при свете фонарика путеводитель и предвкушал путешествие. Временами я думал о крошечной комнатушке за стеной, принадлежавшей моей матери. Теперь комната почти пустовала; деревянная кровать, на которой она когда-то спала, была завалена сундуками и старыми матрасами. Примерно шесть лет назад, перед тем как уехать в Лондон, я видел, как она умирала на этой кровати, а в последние дни обнаружил ее копавшейся в собственных испражнениях. Прежде чем мать кремировали, я вычистил каждый ее ноготь шпилькой для волос, а во время похоронного обряда, поскольку мой брат не мог этого вынести, взял на себя роль старшего сына и поднес факел к ее виску, чтобы выпустить исстрадавшуюся душу в небеса.

Следующим утром я переехал в комнату в доме миссис Крофт. Открыв дверь, я увидел, что хозяйка сидит на банкетке для рояля точно так же, как накануне вечером. Она была в той же черной юбке, той же самой накрахмаленной белой блузе и точно так же, как вчера, держала руки сложенными на коленях. В ее облике совершенно ничего не изменилось, и я даже подумал, уж не провела ли миссис Крофт здесь всю ночь. Я отнес чемодан наверх, наполнил термос кипятком на кухне и направился на работу. Когда вечером я пришел из университета, старушка сидела на том же месте.

— Присядь, парень! — Она похлопала по скамье.

Я опустился рядом с ней. У меня с собой был пакет с продуктами — молоко, кукурузные хлопья, бананы, — поскольку утром я исследовал кухню и обнаружил отсутствие пустых кастрюль, сковородок и другой кухонной утвари. Только в холодильнике стояли две кастрюли, обе с жидким оранжевым супом, а на плите медный котелок.

— Добрый вечер, мадам.

Миссис Крофт спросила, проверил ли я замок. Я ответил, что проверил.

Некоторое время она молчала. Потом неожиданно объявила с тем же смешанным выражением недоверия и восторга, что и вчера: