Часы-убийцы - Карр Джон Диксон. Страница 31

– Правильно. Я отвечу вам вопросом на вопрос. Когда Хедли спросил у вас, где вы были в тот день, вы ответили, что не помните. Пусть это будет между нами, мистер Карвер, – улыбнулся ему Фелл, – но это ведь не было правдой? Миссис Стеффинс поет столько дифирамбов своему покойному Хорейсу, что вы вряд ли могли забыть такую дату, верно?

Карвер колебался, вертя в своих крупных узловатых пальцах с обкусанными ногтями полученную от Фелла и все еще не зажженную сигару.

– Между нами говоря, да.

– Как же вы не смогли вспомнить, что делали в этот день.

– Но ведь я же знал, что Элеоноры не было тогда дома. – В голосе Карвера внезапно почувствовалось волнение. – Я очень люблю Элеонору. Она уже столько лет живет у нас. Конечно, я на добрых тридцать лет старше, но было время, когда я надеялся... Короче говоря, я очень люблю ее.

– Хорошо, но почему вам пришлось позабыть обо всем дне из-за того, что Элеонора не пришла домой к чаю?

– Я, собственно, догадывался, что она запоздает. Знал и о том, что она собиралась зайти в "Гембридж". Видите ли, Элеонора... работает секретаршей у одного театрального антрепренера с Шафтсбери-авеню, некоего мистера Неверса. Утром в тот день она сказала мне, – взглянув на свои руки, Карвер несколько раз разжал и снова сжал кулаки, – что постарается освободиться пораньше, чтобы пройтись по магазинам, и попросила меня – на случай, если она задержится, – утихомирить Милисент... Я это хорошо помню, потому что в тот день и сам заглянул в "Гембридж" в обществе Боскомба, Полла и мистера Стенли. Мы осмотрели только что открывшуюся выставку часов, и я надеялся, что встречу там Элеонору. Как бы не так...

– Если вы любите Элеонору, – неожиданно резко перебил Фелл, – объясните, к чему вы клоните?

– В детстве у нас были с ней некоторые сложности... – Карвер не закончил фразы. Выражение его глаз изменилось. Теперь в его взгляде были только жесткость и деловитость. – Я не хочу лгать и извращать истину. Не из принципа – просто это нарушило бы мой душевный покой. Эгоизм, не так ли? – Карвер угрюмо усмехнулся. – Ночью я солгал, но сейчас сказал вам правду – всю, какую только мог. Добавлять что-либо я не намерен и едва ли вам удастся какими-то уловками вытянуть из меня то, о чем не хочу говорить... Если вас действительно интересует моя коллекция, с удовольствием покажу ее. В противном случае...

Фелл пристально смотрел на Карвера. Лицо доктора выглядело спокойным, почти лишенным выражения, только на лбу появились глубокие складки. Здесь, в комнате с белыми стенами, он в своем темном плаще выглядел великаном, стоя с сигарой в одной руке и незажженной спичкой в другой. Прошло секунд двадцать, а он все стоял, обдумывая – Мелсон чувствовал это – какое-то трудное решение. Потом послышался легкий треск – Фелл зажег спичку, быстрым движением потерев ее о ноготь.

– Не возражаете, надеюсь? – добродушно прогромыхал он. – Конечно, меня интересует ваша коллекция! Вот эти водяные часы, например...

– А, клепсидры! – Карвер попытался смягчить впечатление от неловкой паузы. Вновь обретя оживление и достоинство, он шагнул к витрине. – Если вас интересует, как в древности измеряли время, то с этого и начинается история часов. Чтобы было понятнее, напомню, что древние по-разному делили сутки на части. Персы, например, делили сутки, начинавшиеся у них с заката, на 24 часа; афиняне тоже – только отсчет начинали с восхода солнца. У египтян в сутках было двенадцать часов. Счет времени у браминов сложнее и запутаннее. Вот это, – Карвер кивнул в сторону витрины с каким-то предметом, напоминавшим продырявленный железный котел, – быть может, одно из самых древних устройств для измерения времени. Брамины делили сутки на 60 часов, в каждом из которых было по 24 минуты. Эта штука служила у них чем-то вроде Биг-Бена. Такой чан ставили на воду, рядом с ним подвешивали большой гонг. Чан наполнялся водой и тонул ровно за 24 минуты, и тогда звук гонга возвещал, что прошел час. Это наиболее примитивное устройство.

До изобретения маятника все часы работали по принципу вытекания точно отмеренных количеств воды, а роль циферблата выполняла линейка с делениями... – Карвер указал на устройство в виде обрамленной подсвечниками стеклянной трубки, на которую были нанесены римские цифры, – ...как на этих ночных часах, изготовленных, если верить надписи, Джеханом Шермитом в шестнадцатом веке.

Привыкший к строгой логике мозг Мелсона работал вовсю. Ему было ясно, что по какой-то неизвестной причине Фелл старается заставить Карвера увлечься темой их беседы.

– Водяными часами пользовались так долго? – спросил Фелл. – У меня они всегда ассоциировались с римлянами. Я даже читал когда-то, что во время диспутов в сенате, где регламент для ораторов был очень жестким, с такими часами иногда жульничали, чтобы оставить выступавшему побольше или поменьше времени.

Карвер, казалось, в самом деле увлекся. На лице его играла счастливая улыбка.

– Случалось и такое, сэр, случалось... Однако факт тот, что клепсидры были в ходу примерно до 1700 года. Хотя примитивные варианты маятниковых часов появились уже в четырнадцатом веке, в середине семнадцатого клепсидры снова вошли в моду – пусть даже к ним относились как к остроумным игрушкам. Шляпы долой, господа, перед этими людьми! Механика и химия увлекали их так же, как игрушки увлекают детей! Многим в науке мы обязаны именно им... Возьмите, к примеру, вот эту клепсидру! – Карвер повернулся к устройству с одной стрелкой на циферблате, за которым свисал на цепочке медный цилиндр. – Уж ее-то подлинность не вызывает у меня сомнений. Вода медленно вытекала из цилиндра, и он перемещался, вращая стрелку. Часы изготовлены в 1682 году и...

– Прошу прощения! – перебил Фелл. – Гм-гм... Я вижу, вы сомневаетесь в подлинности самых древних своих экспонатов. Давайте посмотрим теперь на несомненно неподдельные экземпляры вашей коллекции – карманные часы, например.

Карвер, доведенный уже, казалось, до нужной степени возбуждения, воскликнул:

– Карманные часы! Ну, сейчас я покажу вам такое, господа... Я не часто открываю свой сейф – тем более перед чужими, – но вам я покажу пару настоящих сокровищ. – Взгляд Карвера скользнул к правой стене. Тот же испытующий взгляд, почудилось Мелсону, что и ночью, когда часовщик, войдя в комнату, инстинктивно посмотрел й ту же сторону. Карвер чуть нахмурился.

– Быть может, вы помните, что гордость моей коллекции уже не принадлежит мне, хотя и осталась в этом доме...

– Вы говорите о часах, проданных Боскомбу?

– Да, о мауреровских часах-черепе. У меня есть другой экземпляр, столь же совершенный на вид, но проданный был в десятки раз дороже – из-за надписи, сделанной на нем, и связанной с этой надписью истории. Вы должны увидеть те часы, доктор! Боскомб охотно покажет их вам. Фелл помрачнел.

– Непременно. Меня эти часы тоже очень интересуют. И, подозреваю, не только меня. Это ценная вещь? Очень ценная?

Брови Карвера дрогнули, и он слабо улыбнулся.

– Их ценность, доктор, гораздо больше, чем стоимость. Могу, однако, сказать, сколько отдал мне за них Боскомб. Ровно столько, сколько я сам заплатил за них несколько лет назад, – три тысячи фунтов.

– Три тысячи фунтов! – вскрикнул Фелл, выпустил изо рта огромный клуб сигарного дыма и, закашлявшись, побагровел еще больше обычного. – Три тысячи, говорите вы? – добавил он с сияющими глазами, но уже спокойнее. – Вот это да! Слышал бы это Хедли! Xa-xa-xa!

– Теперь... э-э... теперь вы понимаете, почему миссис Стеффинс жалуется иногда, что у нас туговато с деньгами? – заметил Карвер. – Но если бы вы знали, что это за часы! Впрочем, судите сами.

Он подошел к закрытой белой панелью стене. Мелсон не смог уловить движения его руки, но, вероятно, он нажал какую-то потайную пружину, потому что в стене появилась щель, и Карвер отодвинул часть панели в сторону. За панелью открылось небольшое, похожее на альков помещение. Слева от входа в альков виднелись очертания вделанного в стену сейфа, а напротив входа и справа – две двери.