Патрик Батлер защищает - Карр Джон Диксон. Страница 26

— Значит, вы с Пэм не…

Батлер пристально взглянул на Хью:

— О боги Вавилона, да вы что, старина? Неужели подумали, будто я покушаюсь на ее целомудрие? Неужели вы думаете, будто она еще сохранила его?

— Господи помилуй, теперь я уже ничего не думаю. Не могу…

— Нет-нет-нет! — несколько оскорбленно воскликнул Батлер. — Я люблю зрелых женщин. Женщина моложе тридцати пяти лет ничего не знает, причем меня не интересуют ее академические достижения. За Пэм можно слегка поухаживать, и не больше. Что касается ваших собственных планов насчет ее прелестей…

— Моих?…

— А чьих же? На вашем месте я бы поостерегся. Эта девушка — свет папочкиных очей, ее тщательно стерегут. Сегодня она улизнула только потому, что Саксемунд с женой на два-три дня уехали.

— Но послушайте…

— Черт побери, разве вы ничего о них не слышали и не читали? Они живут в большом доме с уймой проигрывателей. Саксемунд обожает проигрывающие устройства и раритеты, о чем свидетельствуют перчатки. Но если он узнает, что вы играете на чувствах его дочери, то моментально с вами расправится.

Чей-то голос пытался привлечь внимание барристера, кто-то поднялся на цыпочки и заорал ему прямо в ухо:

— Милорд! Милорд!

Хью шарахнулся, даже Батлер дрогнул.

В голову Хью, перед глазами которого мелькал искаженный, основанный на догадках образ лорда Саксемунда, на секунду взбрела дикая мысль, будто их кличет сам лорд, стоя в некоем зловещем обличье Джекила и Хайда [20] в дверях служебного входа в театр.

Но он увидел только лысого охранника, который дергал Батлера за руку, шофера Джонсона и мальчишку-посыльного с прилизанными волосами.

— Милорд! — хрипел охранник. — Мадам Фаюм просит вас немедленно прийти. Будьте добры…

И хотя Батлер сразу забыл, что приложил к цветам карточку, представившись высокочтимым маркизом Данвичем, он вошел в роль с такой же легкостью, с какой сменил бы шляпу.

— Ах да, — пробормотал он устало и томно. — Прошу прощения за невнимательность. — Шуршащая бумажка непринужденно перекочевала из рук в руки. — Э-э-э… Как пройти в гримерную мадам Фаюм?

— Наверх, милорд. Джонни вас проводит. — Лысый мужчина кивнул на посыльного, потом взглянул на Хью. — А этот джентльмен?…

Батлер снова оглядел Хью так, будто он был примерно ровесник посыльного, что сильно его разозлило.

— Мой юный друг. Да. Он со мной. Не волнуйтесь. Посыльный звучными криками расчистил дорогу в угрюмой толпе, привилегированная компания поднялась по узенькой лестнице слева и пошла по коридору, шепотом обмениваясь репликами, как боксеры в легком спарринговом бою. Однако Хью решил прояснить еще один вопрос.

— Слушайте! Вы что-нибудь узнали от Пэм?

— Нет. Можете мне не верить, но она слишком умна. Я решил притвориться, будто в самом деле считаю ее такой пустоголовой, какой она прикидывается. А вот вы вполне можете что-нибудь узнать.

— Я?

— Она в вас крепко втюрилась, старина. Никогда себя так не вела. Впрочем, эта девица отлично знает, чего хочет. Развлекайтесь, но, повторяю, не забывайте о папаше. С другой стороны, ваша Элен…

— Что Элен?

— Я в самом деле нахожу ее привлекательной.

— Вот как! Неужели?

— Решительно. Ей, правда, не тридцать пять. Хотя ждать не долго. Догадываюсь, что она опытнее, чем кажется. Надеюсь, не возражаете, если я попробую выяснить?

— Постойте минуточку! Я ведь с ней обручен…

— Правда? При вашей последней встрече мне так не показалось. Будьте спортсменом.

— Слушайте!…

— Ш-ш-ш. Не повышайте голос, старина.

Пока Батлер успокаивал Хью, посыльный, чисто по привычке, забарабанил в дверь гримерной.

За дверью послышалось шевеление, отрывистый шепот, шорох. Открывшая дверь дама — безусловно, мадам Фаюм собственной персоной — встретила их приветливой лучистой улыбкой.

Фигура действительно замечательная. Джонсон не ошибся, назвав ее «французской пышечкой». Хотя, судя по смуглой коже, родилась мадам ближе к французскому Марокко, чем к Парижу, возможно, в ней была доля мавританской крови. Она уже сняла сценический грим с хорошенького оживленного лица с широкими ноздрями и красиво очерченными губами, но обычная косметика была почти столь же яркой, как театральный грим, подчеркивая блестящие черные волосы и живые, несколько навыкате темно-карие глаза. Вместо театрального костюма на ней был плотный халат, алый с золотом, под которым, видимо, ничего больше не было, кроме чулок, и туфли на высоком каблуке.

Мадам мгновенно продемонстрировала визитерам искреннюю признательность и удовольствие, постукивая визитной карточкой по прекрасным зубам. Потом превратилась в образец корректности.

— Monseigneur le marquis? [21] — обратилась она к Батлеру с легким реверансом. — Je suis bien flattee, monseigneur. [22]

— Mais pas du tout, chere madame! [23] — промурлыкал Батлер, сняв шляпу, и поднес к губам протянутую руку.

Мадам Фаюм приняла поцелуй серьезно, торжественно, после чего с улыбкой подала руку Хью. Тот, чувствуя себя последним идиотом, повторил процедуру.

Она вдруг обратила внимание на посыльного, глазевшего во все глаза.

— Джонни! — Контральто наполнилось притворной суровостью. — Гадкий мальчишка! Уходи сейчас же! Убирайся…

Посыльный, скорчив безобразную гримасу, втянул в плечи голову и шмыгнул в дверь.

И все-таки, несмотря на радушие и оживление, несмотря на то, что мадам источала сексуальную привлекательность столь же сильно, как аромат «Шанель» номер такой-то, Хью первым делом почуял надо всем этим некую тень. Точно, точно! И сразу вспомнил ее убитого мужа, который наверняка выглядел рядом с ней совсем крошкой.

«Бедняга! — подумал он. — Видно, никто даже не думает о несчастном Абу…»

Мадам Фаюм быстро оглянулась, осторожным движением закрыла дверь, и все трое остались стоять в коридоре. Потом она обратилась к Батлеру нежным, но бесстрастным тоном:

— Я огорчена… Сильно! Очень. Ах! Зачем вы дважды присылали карточки какого-то дурацкого лорда, которого не существует, когда мне ужасно хочется познакомиться с великим Патриком Батлером? А?

Тот на мгновение опешил.

— И зачем, — допрашивала мадам Фаюм, — послали в фойе расспрашивать обо мне своего шофера, безобразная физиономия которого всем отлично известна, раз вы повсюду его посылаете? Думали, мне не расскажут?

— Вы прекрасная артистка, дорогая мадам, — усмехнулся Батлер. — Если бы вы провалились сегодня, то расколотили бы мебель в щепки и никого не желали бы видеть. А после столь потрясающего успеха…

Зубы мадам Фаюм сверкнули в короткой улыбке, темно-карие глаза вспыхнули, засверкали.

— Я всех потрясла, правда? — просияла она. — Да, черт побери! — И объявила совсем другим, многозначительным тоном: — Вы мне нравитесь. Вы тоже… — Мадам оглянулась на Хью. — Как вас зовут?

— Моя фамилия Прентис. Хью Прентис. Искрившиеся глаза сощурились, накрашенные ресницы почти сомкнулись.

— Прен-тис? — повторила она почти точно с такой интонацией, с какой к Хью обращался ее покойный муж. От этого воспоминания по спине у него побежали мурашки. Ее лицо вновь омрачилось. — Прен-тис, говорите? Но ведь это… — Мадам замолчала, передернув пышными плечами, и добавила: — Ну, не важно. Вы — это вы. — Она посмотрела на Батлера. — И вы — это вы. Что мы здесь стоим? Нет-нет-нет, заходите! — И распахнула дверь гримерной.

Там не оказалось никаких театральных костюмов. Комнату, где царил ужасающий беспорядок, вполне можно было б принять за ее личный номер в отеле, если бы не отсутствие окон. Единственная лампа ярко горела над засыпанным пудрой туалетным столиком, на котором в данный момент прежде всего бросались в глаза большая открытая банка с кольдкремом и выцветшее полотенце. На краю стола слева стояла огромная ваза с красными и белыми гвоздиками.