Разбудить смерть - Карр Джон Диксон. Страница 38
— А разве он виновен? — тихо спросила Франсин. — Ведь вы так не думаете, правда?
Доктор подумал, прежде чем ответить.
— Просто мне хочется побольше обо всем знать. Поскольку у меня очень рассеянный ум, меня всегда разбирает любопытство к самым незначительным деталям. При этом главным я пренебрегаю. Ха! — Он приобнял набалдашник трости. — И я поделюсь с вами впечатлением, которое получил от этого маленького эпизода.
Всегда предполагая, что вещи таковы, какими кажутся, в каждом важном моменте разговора Гэй терялся. Но в каждом мелком пункте он ставил в тупик Хэдли. Можно было бы выстроить против него обвинение в убийстве. Но его нельзя обвинить в том, что он подстроил все эти глупые шутки. Понимаете, я — один из тех, кто находит забавным раскрасить статую красной краской. И я понимаю всю привлекательность этой идеи.
— А как такое соотносится с остальным?
— Вот послушайте! Если в ящике действительно находились фотографии, где Гэй снят вместе с миссис Кент, или еще что-то, что могло его выдать, почему же он не уничтожил доказательства раньше, а ждал до сегодняшнего утра? Почему он не сделал этого заранее и потихоньку, вместо того чтобы намеренно измазаться в этой туши, привлекая к себе внимание? Снимок можно было сжечь за одну минуту, и никто бы об этом никогда не узнал. Гэй сам подчеркнул эти моменты. И они были такими неуязвимыми, что Хэдли пришлось уклониться от ответа.
Затем надпись на фото. Хэдли совершенно прав: тушь нанесена по меньшей мере неделю назад, если не больше. С психологической точки зрения угроза звучит довольно неприятно: «Еще один умрет». Но смысл подобного трюка с угрозой — в ее немедленном исполнении и полном наслаждении местью, пока вы находитесь в этом настроении. Приведу пример.
Предположим, я — член палаты лордов. Однажды, пока я скучаю на своей скамье во время очередного заседания, мне приходит в голову: как было бы здорово написать на бумаге «Зовите меня просто Проныра» или «Готовое платье, цена 1 фунт 3 шиллинга 6 пенсов», приколоть ее на спину ничего не подозревающему члену палаты, который маячит передо мной, а потом посмотреть, какое впечатление он произведет на окружающих, выйдя в коридор.
Затем я принимаю решение не делать этого или — если я из крутого теста — решаю привести идею в исполнение. Есть только одно, чего я наверняка не сделаю. Я не стану заготавливать надпись, чтобы потом аккуратно сложить ее и спрятать в карман, сказав себе: «Я прицеплю плакат к спине того болвана ровно через неделю, это будет самый подходящий момент, а тем временем буду держать его наготове и постараюсь не потерять». Зачем мне это делать? Написать можно за секунду. Да и настроение у меня может измениться, или придет в голову идея получше… Бессмысленно таскать с собой бумагу с надписью — не дай бог, еще вывалится из кармана во время обеда, например.
Не думайте, что я шучу, только потому, что привел такой пример. Этот же принцип работает и в нашем случае, но в гораздо более строгом смысле. Если меня поймают с этим дурацким плакатом, я рискую только получить угрожающий взгляд старого дуралея или получить в нос. Человек же, который написал такое и держит это при себе, рискует быть повешенным. Так зачем Гэю совершать бессмысленные поступки: заранее писать угрожающую надпись и держать ее под рукой в ожидании возможности выполнить свою угрозу?
Все в замешательстве молчали.
— Я все время думала, — серьезно сказала Франсин, — когда вы наконец начнете нас просвещать. Но я не думаю, что ваши слова касаются только сэра Гайлса Гэя. Это относится и ко всем нам, правда?
— Вот именно. И меня интересует, почему Хэдли не задал единственно важного и значительного вопроса о фотографии.
— Какого вопроса?
— Ну как же! Вопроса о том, кто изображен на фото, какого же еще? — прогремел доктор Фелл и опустил ладонь на набалдашник трости. — Или, точнее, кого на ней нет. Это ведь не очень сложно определить, не так ли? Если надпись означает угрозу, то она должна касаться кого-то из тех, кто изображен на фотографии. А если в ней содержится извращенно-насмешливый намек, а только такой смысл и может иметь эта надпись, то жертва, на которую она указывает, — человек, которого на фото сталкивают в желоб, тот самый, что возражает против спуска. Но в группе есть единственный человек, кого нельзя разглядеть, — его загораживает мистер Рипер. — Доктор Фелл помолчал, тяжело отдуваясь, и мягко добавил: — Вот это я и хочу выяснить. Вы помните тот день? И если помните, то кого сталкивали в желоб?
Он посмотрел на Дэна. Тот кивнул и задумчиво произнес:
— Здорово! Да, конечно, я помню тот день. Это была Дженни. Она не хотела спускаться в воду. Может, боялась, что задерется юбка и она будет выглядеть непристойно, не знаю. Но я ее подтолкнул.
— Но это значит… — воскликнула Франсин, будто ее озарило.
Доктор Фелл кивнул:
— Это была миссис Кент, я так и думал. И это очень печальная и неприятная история. Вы начинаете понимать, почему надпись «Еще один умрет» была сделана неделю назад? Да? Когда был убит Родни Кент, убийца нацарапал эти слова на обороте фото и собирался оставить его на месте преступления. Точно так же, как он позднее издевательски написал «Мертвая женщина», когда угроза была выполнена. Надпись «Еще один умрет» относилась к миссис Кент. Но убийца передумал оставлять ее. Видимо, преступник не в состоянии решиться ни на что — это его и выдало. Но он поступил разумно, не оставив на месте первого преступления этой фотографии. Это было бы неосторожно. И снимок вкупе с надписью спокойно отдыхал здесь, в доме, со дня убийства Родни Кента, в письменном бюро Гэя. Пока не понадобился сегодня утром для идиотской шутки. Что ж, ведут ли вас эти серьезные размышления к каким-либо выводам?
— В столе Гэя, — пробормотал Кристофер Кент. — Если размышлять серьезно, я бы сказал, что Гэй не может быть убийцей.
— Почему?
— Это же ясно. Если надпись на фото представляла собой угрозу для Дженни, значит, убийца знал, что женщина, которую сталкивают вниз, была Дженни. Но по снимку невозможно даже сказать, что это была женщина. Ее не видно — только руки. Следовательно, убийца — один из тех, кто изображен на снимке. А это исключает Гэя.
— Не сходится, — решительно потряс головой Дэн. — Я помню, что говорил Гэю, кто это, или писал ему… Постойте! Мне кажется, я видел эту фотографию совсем недавно… где-то я видел ее… Где же я ее видел?
— Да, — подтвердил вдруг доктор Фелл, — я тоже ее видел. Мы ее видели…
Оба замолкли. Доктор Фелл чмокнул губами, еще раз. Безрезультатно.
— Бесполезно, — мрачно сказал Дэн. — Я забыл.
— Гм… Ха! Ладно, не важно. Но все-таки вас еще что-то поражает? — подтолкнул его доктор.
— Да, насчет виновности Гэя, — опять вступил в разговор Кент. — Мне бы хотелось… э… да, я хочу, чтобы он оказался виновным. Все равно это возвращает нас к тому, о чем мы недавно спорили, — нужно быть полным болваном, чтобы две недели хранить эту фотографию. Вы говорите, что она могла лежать в столе Гэя. Но если бы он был убийцей, разве он ее не уничтожил бы?
— Тепло, — улыбнулся доктор Фелл, — без сомнения, тепло. Следовательно?
— Единственное, что приходит в голову, — все было подстроено против него, — начал Кент и осекся, словно увидел все под иным углом, — как говорят, разглядел в луне другое лицо. — Кажется, я понял! Слушайте! Кто-то положил это фото ему в стол две недели назад. Но Гэй его не обнаружил, потому что за это время ни разу туда не заглянул. Когда сегодня он вернулся домой, то посмотрел в ящик и обнаружил фото с надписью среди остальных снимков. И вот…
— Крис! — холодно попыталась остановить его Франсин.
— Он страшно испугался, подумав, что снимок могут найти. А вдруг уже кто-то видел! И то и другое одинаково плохо. Ведь он имел отношения с Дженни прежде и по какой-то причине упорно это отрицал. Вот он и сделал вид, что нашел фотографию с надписью в другом месте. Чтобы скрыть ее неожиданное появление и сделать вид, будто убийца опять взялся за свое грязное дело, Гэй разорвал остальные снимки и залил их красной тушью. Он придумал историю с обезьяньим хвостом и вытащил мелкие деньги из своего кошелька. Вот и все! Это объясняет и его вину, и другие невинные поступки, его сегодняшнее поведение и его ужасное поведение, когда…