Год Иова - Хансен Джозеф. Страница 36

— Ломбард Шонфельда, — говорит она и опускает закладную в сумку. — Кажется, это на следующей остановке? На Вудмэн.

Подходя к двери и спускаясь по ступенькам, она, слегка оборачиваясь, говорит театральным жизнерадостным голосом:

— Лэрри, спасибо, дорогой. Пока. Была рада с тобой познакомиться.

— Да, — говорит Лэрри. — Пока.

Джуит говорит ему:

— Ни слова об этом Долану, ладно? Пусть она сама ему скажет. — А она скажет?

Лэрри с сомнением смотрит ей вслед, пока она удаляется по цементным плиткам, поросшим травой.

— Не беспокойтесь, — говорит он Джуиту. — Вы бы видели, из какого кармана я это достал. Там были пустые спичечные коробки, пустые пачки от сигарет, старые чеки из баров и старые ставки со скачек. Зачем она ему? Перстень? Ему бы только лёгких баксов срубить.

— Правильно, — улыбается Джуит. — Продолжай смотреть фильм.

Мальчик заливается краской, однако, не успевает он и двери закрыть, а музыка, в которой Джуит узнаёт «Полдень Фавна», уже звучит. Щеколда стучит о дверь у него за спиной. Они сидят в машине и ждут, пока кондиционер не разбавит жаркий воздух. Мэвис тяжело дышит, вытирает вспотевшее лицо несколькими платками, а затем заунывно МОЛВИТ:

— Пожалуйста, давайте поищем место, где можно выпить.

И они отыскали, где можно выпить. Мэвис, конечно, заказала себе две порции. Вход в таверну был выложен камнем, внутри их ждали прохладный воздух, тень, чёрный деревянный стол и чёрные стулья, обитые кожей. Перстень они отыскали в просторном и светлом помещении ломбарда. Электрогитары и серебряные подносы, подаренные на свадьбу, сияли на полках почти как новые. Это кладбище утраченных надежд, казалось, излучало надежду. Куда только подевались тусклое подвальное освещение, пыльный беспорядок, мрачные решётки и небритые толстяки — всё, что в молодости он видел в Нью-Йорке? Возвращение перстня стоило Мэвис тысячу долларов, однако, перстень снова при ней. Надолго ли? Джуиту не хочется думать об этом.

В вестибюле жилого дома в Мар Виста, лучезарном от декоративного папоротника, Джуит смотрит на часы. Десять минут третьего. Интересно, было ли отсюда когда-нибудь видно море? В почтовом ящике лежит письмо, адресованное Биллу из конторы городского совета. Джуит вскрывает письмо трясущимися руками. Только бы в нём были хорошие новости, которые обрадуют Билла. Ему страшно подумать, что новости будут плохими — последнее, что рассказывал Билл о своих встречах с арендодателями, предвещало новости именно этого сорта. Если верить Биллу, конечно. Он читает. И улыбается. На переоборудование дома под кондоминиумы наложен трёхмесячный мораторий. Теперь новостей надо ждать в октябре. Он вкладывает письмо обратно в конверт, сворачивает конверт, засовывает его в карман брюк и вновь оборачивается к стеклянным входным дверям. Возможно, Билл смилостивится над тем, кто принёс хорошие новости. Возможно, Билл забудет о проклятом банкете. Джуит не станет звонить в магазин. Он отвезёт туда письмо. Он надеется, что Билл обнимет его.

В западном Лос-Анджелесе не так жарко, как в Вэлли. Но хотя тенты и деревья с широкими листьями придают этим кварталам бульвара Робертсона тенистый, прохладный вид, жара здесь стоит не меньшая. По тротуарам в тени навесов идут стройные женщины в босоножках на высокой платформе, коротких блузках и мини-юбках — писк моды восьмидесятого. Даже они выглядят прохладно. Короткие надписи на позолоченных пластинках в витринах, сами витрины, изысканная старинная мебель, восточные ковры, длинные ряды изделий внутри магазинов, сверкающие на солнце бюсты расколотых греческих статуй, трещины на средневековой резьбе по дереву и картины, потускневшие от времени — всё выглядит прохладно. Вообразить, что, глядя на эти вещи, кто-либо вспотел, столь же невозможно, как и представить, что кто-либо решился купить одну из этих вещей, хотя бы и вспотел. Все обочины заполонили «корнихи», «мерседес-бенцы» и «альфа-ромео». Негде запарковать машину.

Джуит паркует «тойоту» на ближней улочке, в аллее, где верхушки деревьев возвышаются над бетонными стенами, среди которых цветут красные бугенвиллеи. Старенькая машина Билла стоит напротив ворот из красного дерева. В мебельных магазинах — а они конкурируют между собой за услуги Билла — Билл зарабатывает достаточно. Однако он так же привязан к своей старушке-машине, как и к квартире. Он любит веселье, но не перемены. Рядом с машиной Билла стоит новенький жёлтый спортивный автомобиль. Джуит едет дальше и паркует машину в аллее, напротив зелёной решётки, за которой стоят мусорные баки. Он возвращается к воротам из красного дерева, поднимает деревянную задвижку, однако дверь подаётся вперёд сама — не полностью, на несколько дюймов. Он открывает её и оказывается во внутреннем дворике, который вымощен терракотовым паркетом. На полу стоят ящики из красного дерева, в которых цветут растения. К балкам из красного дерева подвешены плетёные сетки, выполненные техникой макраме, с глиняными горшками, где тоже цветут растения. В прошлый раз здесь не было всего этого. Может быть, он перепутал магазин? Может быть, это дом престарелых? Но нет. Билл здесь.

Джуит видит его сквозь поникшие листья и красные щетинистые цветы бутылочного дерева. Он застывает на месте. Билл сидит в кресле из необработанного красного дерева. Это такое кресло, в котором сидят на веранде или на улице. На его подушках вышиты синие и зелёные цветы. Колени Билла раздвинуты. На нём его рабочие штаны в пятнах краски. Между его коленями, к нему лицом, сидит юноша в жёлтой майке и жёлтых спортивных штанах на тесёмке. У него белокурые, очень светлые волосы. Его голова скрывает промежность Билла. Медленно его голова опускается и поднимается. Снаружи слышен шум машин, которые проносятся по бульвару. Шум громок, но Джуит готов поклясться, что сквозь этот шум он слышит, как постанывает юноша. Чуть наклонив свою голову, Билл смотрит на юношу с улыбкой. Его руки гладят светлые волосы мальчика. Джуита он не видит.

Джуит дотрагивается до кармана брюк, где лежит свёрнутое письмо. Он вынимает письмо, смотрит на него невидящим взглядом, кладёт обратно. Отдавать письмо он не собирается. Что же он собирается делать? Он чувствует себя так, словно ему с силой ударили в грудь. Ему надо сесть. А лучше лечь. Лечь так, как лежал Ричи Коуэн, на сухой траве футбольного поля. Ничком, неподвижно, чтобы ни видеть, ни слышать, ни думать, ни чувствовать, не навсегда — ведь это всего лишь тренировка — на какое-то время. Ясно одно: Билл не собирается его обнимать. Он медленно поворачивает голову, как если бы нарушил тишину скрипом, поверни он голову быстро. Он смотрит на приоткрытые ворота, на ржаво-красный паркет, усыпанный мелкими листьями и лепестками красных цветов бутылочного дерева. Украдкой он прикидывает высоту, на которой в плетёных сетках висят горшки с традесканцией, над ним и по левую руку. Он осторожно отступает назад и осторожно закрывает за собою ворота. Тренировка? Тренировка чего? Он возвращается к машине, и спину ему жжёт солнце.

Он проталкивает вперёд блестящую проволочную коляску между рядов в супермаркете. Он не видит красочных упаковок и баночек Он видит длинную тёмную полосу, след от пота, который стекает по спине и пропитывает жёлтую майку белокурого мальчика. Он встряхивает головой, прогоняя видение. Ему не удаётся найти полиэтиленовую упаковку, где телятина была бы нарезана тонкими ломтиками. Он вызывает звонком мясника, чтобы тот сделал тонкую нарезку специально для него. В овощной секции он находит петрушку в прозрачной упаковке, испанский лук и чеснок в тонкой хрупкой кожурке. Есть ли дома сухие листы розмарина? Он берёт баночку в секции пряностей. Он вспоминает о румынском сыре и катит коляску обратно к гастрономической секции. Вновь возвращается в овощную за укропом и грибами. Солнечный свет, прерываемый тенями, которые отбрасывают горшки с традесканцией, отражается на голых плечах белокурого мальчика. В постели, тёмной холодной ночью, Джуит спрашивает — Бу Керриган? Кажется, так? Билл пожимает плечами. У него всё в порядке. На телевидении такие как он косяками ходят. Джуит кладёт в коляску рис и панировочные сухари. Билл улыбается мальчику и ласкает его. Я даже не думаю, что он гей. Джуит бросает в коляску пачку сигарет. В винном отделе Джуита окружают ряды бутылок, которые отбрасывают мутные блики, точно витражи в окнах какого-нибудь гедонического собора. Он выбирает дорогую бутылку калифорнийского белого полусухого и направляется к кассам. Джуит занимает очередь за человеком, у которого огромный живот и сутулые плечи. Ветхие джинсы висят на нём как мешок, сквозь дырки в грязных холщовых голубых гетрах проглядывают пятки. В его коляске пачка мороженых завтраков, шесть банок дешевого пива и новая программа телепередач. Билл говорит: «Тебе и без меня хорошо». Джуит закрывает глаза.