Перси Джексон и лабиринт смерти - Риордан Рик. Страница 6

Аннабет обнимала за плечи другую девочку – та, похоже, плакала. Девочка была маленькая – просто крошка, – с пушистыми волосами янтарного цвета и миленьким личиком эльфа. Одета она была в зеленый хитон и шнурованные сандалии и промокала глаза платочком.

– Все так ужасно получается! – всхлипывала она.

– Нет-нет! – Аннабет похлопала ее по плечу. – Все будет в порядке, Можжевела.

Затем она взглянула на меня и одними губами проговорила: «Девушка Гроувера!»

По крайней мере, мне так показалось. Но это же фигня какая-то. Девушка, у Гроувера? Потом я взглянул на Можжевелу и обнаружил, что ушки у нее слегка заостренные. И глаза были не красными от слез, а зеленоватыми, под цвет хлорофилла. Это была древесная нимфа – дриада.

– Господин Ундервуд! – прогремел старейшина справа, перебив Гроувера на полуслове. – Ты всерьез рассчитываешь, будто мы этому поверим?

– Но-о, Силен, – промямлил Гроувер, – ведь это же правда!

Тот дядька из Совета, Силен, обернулся к своим коллегам и что-то буркнул. Хирон мелким галопом вышел вперед и встал рядом с ними. Я знал, что он почетный член Совета, но никогда не думал, что это важно. Старейшины выглядели не особенно внушительно. Они были похожи на коз из детского зоопарка: пузатые, сонные, с остекленевшим взглядом, не интересующиеся ничем, кроме очередного угощения. Я не понимал, чего Гроувер так нервничает.

Силен натянул на пузо желтую тенниску и устроился поудобнее на своем зеленом троне.

– Господин Ундервуд, мы вот уже шесть месяцев – шесть месяцев! – внимаем возмутительным утверждениям, будто ты слышал самого лесного бога Пана.

– Но я же его слышал!

– Какая дерзость! – сказал старейшина слева.

– Терпение, Марон, – произнес Хирон. – Терпение.

– Именно, что терпение! – возразил Марон. – Я по самые рога сыт этим вздором. Как будто лесной бог стал бы беседовать… с этим!

У Можжевелы сделался такой вид, будто она вот-вот кинется на старого сатира и примется его лупить. Но Аннабет с Клариссой ее удержали.

– Не время драться, девочка, – вполголоса сказала Кларисса. – Погоди.

Даже не знаю, что удивило меня сильнее: Кларисса, которая считает, что не время драться, или тот факт, что они с Аннабет, презиравшие друг друга, сейчас как будто бы были заодно.

– Целых полгода, – продолжал Силен, – мы были снисходительны к тебе, господин Ундервуд. Мы отпускали тебя в странствия. Мы позволили тебе сохранить лицензию искателя. Мы ждали, когда ты предъявишь доказательства своего абсурдного утверждения. И что же ты нашел за полгода странствий?

– Мне просто не хватило времени! – жалобно воскликнул Гроувер.

– Ничего! – провозгласил тот старейшина, что сидел посредине. – Ничего ты не нашел!

– Но, Леней…

Силен вскинул руку. Хирон подался вперед и что-то сказал сатирам. Тем это явно не понравилось. Они что-то забубнили, принялись спорить между собой, но Хирон проговорил что-то еще, и Силен вздохнул и нехотя кивнул.

– Господин Ундервуд, – объявил Силен, – мы дадим тебе еще один шанс!

Гроувер просиял.

– Ох, спасибо!

– Еще неделю.

– Как?! Но послушайте! Это же невозможно!

– Неделю, господин Ундервуд. А потом, если ты так и не предоставишь доказательств, придется тебе выбрать себе другое ремесло. Что-нибудь, что соответствует твоим актерским дарованиям. Можешь открыть театр марионеток. Или школу чечеточников.

– Но послушайте! Я… я не могу лишиться лицензии искателя! Вся моя жизнь…

– Собрание Совета объявляю закрытым! – сказал Силен. – А сейчас приступим же к нашей полуденной трапезе!

Старый сатир хлопнул в ладоши, и из леса выпорхнула стайка нимф с блюдами овощей, фруктов, жестянками консервов и прочими козьими лакомствами. Кружок сатиров рассыпался и накинулся на еду. Гроувер уныло побрел в нашу сторону. На его выгоревшей голубой футболке был нарисован сатир, а под ним – надпись: «А У ТЕБЯ ЕСТЬ КОПЫТА?»

– Привет, Перси! – сказал он. Он был в таком унынии, что даже руки мне не пожал. – Ну как, все нормально, да?

– Старые козлы! – воскликнула Можжевела. – Гроувер, они же просто не понимают, как ты старался!

– Есть и другой выход, – угрюмо произнесла Кларисса.

– О нет! Нет! – Можжевела замотала головой. – Гроувер, я тебе не позволю!

Лицо у него посерело.

– Ну, я… я подумаю. Но мы ведь даже не знаем, где искать!

– Вы о чем? – спросил я.

Вдали прогудела труба, сделанная из раковины.

Аннабет поджала губы.

– Перси, я тебе потом все объясню. Нам лучше разойтись по домикам. Сейчас начнется осмотр.

Вообще-то это нечестно, что я должен участвовать в осмотре домиков, когда я только что приехал в лагерь, но так уж полагается. Каждый день один из старост обходит лагерь с папирусным свитком. Лучший домик первым принимает душ – это значит, что вам наверняка хватит горячей воды. А худший домик вечером дежурит по кухне.

Моя проблема в чем: в домике Посейдона я, как правило, один, а я не то чтобы чистюля. Гарпии-уборщицы прилетают только в последний день лета, так что мой домик, по всей вероятности, остался в том же виде, как я бросил его в зимние каникулы: со всеми фантиками и пакетами от чипсов, раскиданными по кровати, с доспехами, в которых я играл в захват флага, валяющимися по всему домику…

Я помчался к центральной площади, вокруг которой буквой П выстроились двенадцать домиков – по числу олимпийских богов. Дети Деметры мели дорожку и выращивали на окнах живые цветы. Они одним щелчком пальцев могли вырастить над дверью плети жимолости и усеять крышу маргаритками. По-моему, так нечестно! Они-то, наверно, никогда не занимали последнего места при осмотре. Ребята из домика Гермеса лихорадочно суетились, прятали грязное белье под кровати и обвиняли друг друга в пропажах. Раздолбаи те еще, но они меня опережали.

Из домика Афродиты как раз выходила Селена Боргард, проверяя свой свиток. Я выругался про себя. Селена – она славная, но жуткая чистюля. Самая противная из всех инспекторов. Она любит, чтобы все было миленько. А я «миленько» делать не умею. У меня заранее заныли руки при мысли обо всех тех тарелках, которые мне придется отскребать нынче вечером.

Дом Посейдона стоял в конце ряда домиков, принадлежащих «богам-мужчинам», по правой стороне лужайки. Он был построен из серого морского камня, усеянного ракушками, и выглядел приземистым, как бункер, но зато его окна смотрели на море, и в них всегда дул славный морской бриз.

Я шмыгнул в домик, надеясь, что, может быть, успею по-быстрому затолкать под кровать весь мусор, как ребята Гермеса, и обнаружил, что мой сводный брат, Тайсон, уже подметает пол.

– Перси! – взревел он, бросил веник и устремился ко мне. Если к вам никогда не кидался взволнованный циклоп в фартуке в цветочек и резиновых хозяйственных перчатках, могу сказать одно: бодрит!

– Привет, верзила! – сказал я. – Осторожно, ребра! Ребра!

Мне как-то удалось выжить в его медвежьих объятиях. Тайсон отпустил меня, придурошно ухмыляясь. Его единственный глаз, карий, как у теленка, светился восторгом. Зубы у него были такие же желтые и кривые, как и прежде, и прическа смахивала на крысиное гнездо. Под фартуком в цветочек на нем были драные джинсы размера XXXL и поношенная фланелевая рубашка, но мне все равно было приятно его встретить. Мы не виделись почти год, с тех пор, как он ушел на дно морское, работать в кузницах циклопов.

– Ну что, ты в порядке? – спросил он. – Не сожрали тебя чудовища?

– Даже не надкусили! – сообщил я, продемонстрировав ему обе руки и обе ноги в комплекте. Тайсон радостно захлопал в ладоши.

– Ура! – воскликнул он. – Теперь мы можем лопать бутерброды с арахисовым маслом и кататься на рыбах-лошадках! Мы будем сражаться с чудовищами, мы увидимся с Аннабет, мы чего-нибудь взорвем!

Надеюсь, не все это сразу и одновременно? Но я ему ответил, что да, лето обещает быть очень прикольным. Я невольно улыбался: Тайсон ко всему относился с таким энтузиазмом!