Сжигающий суд - Карр Джон Диксон. Страница 18

– С меня достаточно в эту ночь, – сказал Стивенс. – Если вы не возражаете, я пойду к себе. Склеп мы можем замуровать завтра утром.

– Да, хорошенькая ночка, – глядя на него, сказал Партингтон. – Я провожу вас до ворот.

Глава X

Они молча спустились по аллее, которая вилась среди высоких темных деревьев. Марк отправился в котельную к Хендерсону для того, чтобы вместе с ним накрыть вход в склеп брезентом, который обычно использовали для теннисного корта. Стивенс размышлял о том, что мог замыслить Партингтон, и сам решил перейти в наступление.

– У вас есть какая-нибудь версия относительно исчезновения и появления бутылки, кроме той, конечно, что вы уже высказали дамам?

– О! – бросил Партингтон, словно бы отрываясь от своих мыслей. – Даю слово… да вы и сами знаете, что я люблю полную ясность. Однако до тех пор, пока мы не увидим эту сиделку, мы даже не можем сказать, было ли содержимое бутылки твердым или жидким. А это весьма важно. Надо рассмотреть два варианта. Первый – идет ли речь о сердечном стимуляторе, стрихнине или дигиталине. Если это так, то, скажу вам откровенно, ситуация опасна. И может статься, что отравитель, если, конечно, речь идет об отравителе, пока еще не закончил свою работу.

– Именно об этом я и подумал, – согласился Стивенс.

– Хотя должен вам сказать, – сухо отрезал Партингтон, – мне это не кажется вероятным. Если бы что-то в этом роде исчезло, врач не успокоился бы до тех пор, пока не обнаружил пропажу. Но ни он, ни сиделка не проявили особенного беспокойства – так, какое-то раздражение. Вы следите за ходом моих мыслей? Точно так же можно утверждать, что это не был и сильный яд, например антимоний. Иначе, ручаюсь моей лицензией, врач никогда бы не рискнул засвидетельствовать, что Майлз умер естественной смертью. Нет, второе предположение более вероятно. Я имею в виду версию Марка о том, что были похищены несколько таблеток морфия.

– Майлзом?

Партингтон нахмурил брови. Этот вопрос, казалось, озадачил его больше других.

– Да, весьма вероятно, и это самое простое объяснение… Ведь мы ищем простых объяснений? – заметил Партингтон, и его лицо при свете звезд приняло странное выражение.

– Все же есть целый ряд деталей, которые противоречат этой гипотезе. Возвращение склянки особенно. Ведь комната Майлза смежная с комнатой сиделки, и весьма вероятно, что она не запирала дверь в комнату больного, в отличие от двери в коридор. Допустим, что Майлз похитил склянку и пожелал ее вернуть. Почему он просто-напросто не поставил ее на место в комнате сиделки? А вынес ее на столик в коридор!

– Разгадка проста, – заметил Стивенс. – Иначе сиделка тут же поняла бы, кто взял склянку, поскольку он один мог проникнуть в ее комнату!

Партингтон остановился и чертыхнулся вполголоса:

– Я старею, черт побери! – сказал он. – Вы правы – это очевидно. К тому же, возможно, она закрывала на ключ и дверь в комнату больного и тогда у нее не было абсолютно никаких причин подозревать его в похищении.

– Ну и к чему мы пришли?

– К мотивам! – упрямо сказал Партингтон – К причинам, по которым морфий был украден Майлзом или кем-нибудь другим. Если его похитил Майлз, причины очевидны, Но если речь идет о ком-нибудь другом? Для чего могли понадобиться таблетки? Не для другого преступления, во всяком случае! Ведь украдены были, по всей видимости, две-три таблетки, не более. Иначе врач или сиделка подняли бы большой шум. Обычно таблетки в четверть грана, а требуется два или три грана, чтобы лекарство представляло опасность для жизни. И четыре, чтобы быть уверенным в исходе дела. Мы также можем отбросить версию, по которой в доме есть морфиноман. Так как в этом случае, можете быть уверены, склянка никогда бы снова не появилась. Возможно, что кто-нибудь просто страдал бессонницей?… Вполне. Но тогда зачем употреблять такое сильное средство, когда в ванной лежит веронал? Его можно просто взять, а морфий необходимо похищать.. Итак, ни одна из этих версий не кажется мне разумной. Непонятно, для чего же похитили морфий?

– Ну, предположим, вы должны что-то сделать ночью, но не хотите быть увиденным или услышанным. Если вы дадите четверть грана морфия возможному свидетелю, то можете быть уверены, что он вам не помешает. Не так ли?

И вновь Партингтон замер, пристально уставившись на Стивенса. Тому даже подумалось, не навлек ли он сам на себя какое-нибудь подозрение. И он снова вспомнил ночь, когда скончался Майлз Деспард, ночь, когда Мэри и он находились в коттедже менее чем в четверти мили отсюда и когда он свалился спать в половине одиннадцатого.

Но Партингтон лишь сказал:

– Я сейчас подумал о наиболее сложном вопросе: вскрытии склепа и исчезновении тела. Если мистер и миссис Хендерсон были напичканы морфием, разве услышали бы они что бы то ни было?

– Боже мой, вы правы! – воскликнул Стивенс, чувствуя облегчение. – Тем не менее… – поколебавшись, добавил он.

– Вы хотите сказать, что кто-то другой мог бы услышать шум? И Хендерсон клянется, что вход в склеп не тронут? Пусть будет так, причем я очень хочу верить в его искренность. Мы действительно наделали много шума и повреждений, но вспомните, что мы пользовались рычагами и кузнечными молотами. Я полагаю, вы помните также покрытие склепа? Оно составлено из плит разных форм, соединенных цементом, который залит между ними в расщелины – нечто похожее на куски головоломки. Но под плитами нет цемента! Тогда не легче ли было удалить цемент по периметру и поднять плиты все вместе? Словно крышку, как мы это проделали с плитой, закрывавшей вход в склеп. Тогда нужно было лишь убрать цемент по периметру, а вот это Хендерсон мог и не заметить. Слой гравия и земли, который нужно поднять и переложить, оставил бы, конечно, следы… Но не забывайте, что он уже был потревожен во время похорон, и все вполне можно перепутать…

Так же, как и Партингтону, Стивенсу очень хотелось бы убедить себя в этой версии, однако причины у него были гораздо более личные, поэтому, наверное, ему удавалось размышлять так логично.

Они подошли к выходу из парка. Кингс-авеню в редком свете уличных фонарей напоминала темную реку.

– Я прошу прощения за свои длинные рассуждения, – сказал Партингтон, – но в том положении, в котором мы оказались, мы должны поверить во что-то в этом роде. Эдит считает меня материалистом, и я не вижу причин стыдиться этого. Она всегда думала, что я сделал аборт той девушке, которая работала у меня, только потому, что та забеременела моими стараниями. Так кто же тогда действительно материалист, позвольте спросить?

Прежде чем выйти из дома Партингтон пропустил еще один стакан, и это, кажется, окончательно развязало ему язык.

– Вы можете считать, что я нашел отличное объяснение всему, что касается склепа. Конечно же, это была какая-то махинация со стороны распорядителя похоронами.

– Распорядителя похоронами? Вы имеете в виду мистера Аткинсона?

Он увидел, как врач поднял брови.

– Старый Джонах? Да, конечно же, вы должны знать его! О, это интересный тип! Он похоронил несколько поколений Деспардов и теперь очень стар. Именно оттого, что речь шла об Аткинсоне, наш друг Хендерсон был так уверен, что не могло быть никакого надувательства со стороны служащих похоронного бюро. Марк показал мне это заведение по дороге сюда сегодня вечером. Он сказал что теперь сын старого Джонаха руководит предприятием. Старый Джонах часто виделся с отцом Марка, и тот любил спрашивать его, шутя, конечно, сидит ли он все еще в своем «чайном салоне» или в своем «углу» [3] ? Я не знаю, что он слышал в ответ. Возможно… О! Доброй ночи!

Стивенс, уверенный в том, что собеседник уже вряд ли способен нормально рассуждать, быстро удалялся, пожелав ему доброй ночи. Однако Стивенсу хотелось побыть одному, и он замедлил шаги, как только понял, что Партингтон возвращается по аллее обратно.

Стивенс находился в состоянии полной растерянности, мысли и чувства его были расстроены. Ему вдруг захотелось, чтобы кто-то мудрый оказался рядом и задал бы ему несколько точных вопросов, которые бы привели его собственные мысли в порядок. Например: «Не кажется ли тебе, что есть нечто ненормальное в том, что касается Мэри?» Но что он мог бы ответить? Именно к этой стороне дела Стивенс испытывал почти физическое отвращение. Именно перед этой чертой ум его, инстинктивно, так, как отступают перед огнем, останавливался. Он не мог бы ответить на свои же вопросы и поэтому не слишком фантастичными. К тому же на чем бы они основывались? Все сводилось к фотографии, совпадению имен, поразительному сходству… а также к тому, что фотография исчезла… Но это и все.