Табакерка императора - Карр Джон Диксон. Страница 25
Багрянец, вызванный внезапным вторжением Евы, уже совершенно сполз с лица Тоби. Он уже не был животрепещущим воплощением вины, уже не напоминал замученного пятнадцатью раундами боксера, которого так и хочется похлопать по плечу со словами: «Ничего-ничего, старина».
Он все еще чувствовал себя скованно, но гнев уже вступал в свои права, а с ним вместе и ощущение морального превосходства. Что ни говори, человек всегда остается человеком. Тоби попал в ужасное положение. И ему хотелось на ком-то это выместить.
— Выйди, — сказал он Прю.
— Мосье…
— Выйди, тебе говорят!
— Ты забыл, наверное, — вмешалась Ева так резко и холодно, что Тоби даже заморгал, — ты забыл, наверное, что это дом мадемуазель Прю?
— Мне все равно, чей это дом. То есть… Отчаянным усилием воли Тоби овладел собой. Он обеими руками вцепился себе в волосы. И выпрямился, тяжело дыша.
— Выйди отсюда, — попросил он. — Пожалуйста. Исчезни. И поживей. Мне надо поговорить с мадам.
Облачко тревоги сошло с личика Прю. Она глубоко вздохнула и всем своим видом выразила предупредительность.
— Безусловно, — лучезарно сказала она, — мадам захочет уточнить насчет возмещения?
— В общем, да, — согласилась Ева.
— Я ведь тоже понимаю, — сказала Прю. — Поверьте, мне очень приятно, что вы так благородно ко всему отнеслись, мадам. А то я беспокоилась. Ну я иду. Я буду наверху. Когда захотите меня видеть, постучите шваброй в потолок, и я спущусь.
Взяв со стола пояс и иголку с ниткой, Прю направилась к двери. Она весело, приветливо кивнула обоим, продемонстрировав прелесть своих глаз, губ и зубов, и растворилась в цветочных запахах, осторожно прикрыв за собою дверь.
Ева подошла к креслу возле стола и села. Она не говорила ни слова.
Тоби весь дергался. Он подошел к камину и оперся на него локтем. Наэлектризованную атмосферу предгрозья, сгустившуюся в мирном уголке за цветочной лавкой, уловил бы человек даже и более толстокожий, чем Тоби Лоуз.
Редко какой женщине когда выпадала такая блистательная возможность. После всех своих терзаний и мук, Ева могла, наконец, на нем отыграться. Любой беспристрастный зритель, увидевший этих двоих в уютной комнате, конечно, подстрекал бы ее броситься в бой с радостным кличем и наголову разбить врага. Но беспристрастным зрителям легко говорить.
Пауза затянулась. Тоби, оперев локоть на камин и втянув шею в плечи, теребил усики и время от времени искоса поглядывал на Еву. Ева сказала только одно слово:
— Ну?
Глава 14
— Послушай, — выпалил Тоби с обычной своей искренностью. — Мне безумно неприятно.
— Да?
— Ну, что ты все узнала.
— Да? И ты вне себя от страха, что банк тоже все узнает?
Тоби подумал.
— Нет, с этим все в порядке, — успокоил он Еву, и на лице его отразилось явное облегчение. — Значит, тебя это тревожило?
— Очень возможно.
— Нет, уверяю тебя, с этим все в порядке, — серьезно сказал Тоби. — Я сам об этом думал. Но нет, все обойдется. Главное — не втягивать их в открытый скандал. Частная жизнь есть частная жизнь. Между нами, — тут он огляделся по сторонам, — старик Дюфур, управляющий, таскается в Булонь к одной poule [5]. Факт! На службе все знают. Конечно, это строго между нами.
— Конечно.
Тоби опять покраснел.
— Нравится мне в тебе, Ева, — выпалил он, — что ты все понимаешь.
— Да ну?
— Да, — сказал Тоби, не глядя ей в глаза. — Думаешь, мне приятно говорить о таких вещах… Разве приятно говорить о таких вещах с порядочной девушкой, а с тобой особенно. Но раз уж терять нечего… в общем, ну вот.
— Да. Терять, значит, нечего?
— Другая просто в обморок бы упала. Это я тебе прямо скажу. Ты себе не представляешь, чего я натерпелся в последние недели, еще до смерти отца. Ты, может, и сама заметила, что я сам на себя стал не похож. Куда девались мое спокойствие и веселость… Эта дрянь, там, наверху, — Ева вся сжалась, — это ужас что такое. Ты себе не представляешь, как я намучился.
— И это все, — спросила Ева спокойно, — что ты можешь мне сказать?
Тоби заморгал.
— Все, что я могу тебе сказать?
Ева Нил получила прекрасное воспитание. И однако же, навсегда осталась дочерью старого Джо Нила, владельца бумагопрядилен в Ланкашире. И, подобно старому Джо, она тоже кое в чем проявляла бесконечную терпимость, а кое-каких вещей совершенно не могла терпеть.
Сидя на стуле, оставленном мадемуазель Прю, она увидела комнату словно в легком тумане. Она увидела затылок Тоби, отраженный зеркалом над камином, и крошечную, не более шестипенсовика, лысину, затаившуюся в густых волосах. Эта лысина окончательно переполнила чашу Евиного терпения.
Ева в бешенстве выпрямилась на стуле.
— Ты что, не соображаешь, какая ты наглая скотина?
Тоби ушам своим не поверил.
— Ты не подумал о том, — сказала Ева, — как это выглядит: весь день ты читаешь мне мораль и корчишь из себя безупречного сэра Галахада [6], толкуешь, видите ли, о своих идеалах и принципах, а сам, оказывается, давным-давно морочишь голову этой девице?
Тоби был вне себя.
— Ну, Ева! — пробормотал он. — Что ты! Что ты! — и он стал нервно озираться, словно опасаясь неожиданно обнаружить в комнате управляющего банком мосье Дюфура.
— Что ты! — передразнила Ева. — Фу-ты ну-ты!
— Не ожидал от тебя таких выражений.
— Выражений! А как насчет поступков?
— При чем тут поступки? — спросил Тоби.
— Значит, ты можешь «понять и простить» то, что я делаю? А? Ханжа, лицемер несчастный! Уриа Гипп [7]! Ну а как насчет твоих идеалов? Как насчет них, скромный молодой человек строгих правил? А?
Тоби был не просто потрясен. Он безмерно удивился. Близоруко моргая, в точности как его мать, он уставился на Еву.
— Это же совсем другое дело, — возразил он недовольно, как взрослый, растолковывающий очевидные понятия несообразительному ребенку.
— Вот как?
— Да, вот так.
— Почему же?
Тоби весь напрягся, будто с него потребовали объяснить законы солнечной системы или рассказать о строении вселенной с помощью десяти односложных слов.
— Ева, милая! У мужчины могут быть… ну, порывы.
— Ну а у женщины, по-твоему, их не может быть?
— О! — взвился Тоби. — Значит, ты сознаешься?
— В чем?
— Что снова связалась с этим гнусным Этвудом?
— Я ничего подобного не говорила. Я сказала только, что у женщины…
— Ах, нет, — и Тоби покачал головой с видом существа, наделенного непогрешимой мудростью богов. — Только не у порядочной женщины. Между мужчиной и женщиной есть разница. Женщина, поддающаяся порывам, уже не леди, и она недостойна того, чтоб ее боготворили. Потому-то ты меня и удивляешь, Ева. И хочешь начистоту, Ева? Я ни за что не позволю себе тебя оскорбить. Ты сама знаешь. Но я не могу не высказать всего, что у меня на душе, понимаешь? И мне кажется, я сегодня увидел тебя в новом свете. Мне кажется…
Ева его не перебивала.
Она равнодушно отметила в уме, что он стоит слишком близко к огню; что серая ткань костюма на брюках вот-вот займется; что еще секунда, и Тоби вспыхнет ярким пламенем. Но эта перспектива как-то мало ее огорчала.
И тут, постучавшись, в комнату вбежала мадемуазель Прю и с извиняющимся и озабоченным выражением лица бросилась к столу.
— Я — я за нитками, — объяснила она, — тут у меня был еще моток. — Мадемуазель Прю принялась рыться в корзинке с шитьем, и в ту же секунду Тоби подпрыгнул как ужаленный, к немалому торжеству Евы. Ему обожгло ляжки.
— Милый Тоби, — сказала мадемуазель Прю, — и вы, мадам. Может быть, можно не так громко? У нас тут живут все люди порядочные, и мы не любим беспокоить соседей.
— А мы кричали?
— Очень громко. Слов я не разобрала, я не понимаю по-английски. Но, наверное, это что-то нехорошее. — Она нашла моток красных ниток и подняла поближе к лампе. — Надеюсь, вы спорите не насчет… насчет возмещения?