Табакерка императора - Карр Джон Диксон. Страница 27

— Ну? — сказала Ева.

— Я все думал, почему? Настоящая бирюза и бриллианты. — он снова их потрогал. — Мосье Вейль только что удостоверил. И вот, оказывается, есть второе ожерелье — подделка. И тут, понимаете ли, напрашивается вывод, что…

Мгновение он смотрел прямо перед собой. Потом кивнул, словно очнувшись. Бережно обернув в папиросную бумагу подлинное ожерелье, он снова спрятал его в карман.

— Может, вы объясните наконец, — заорал Тоби, — какого черта вы сюда заявились?

— Я вломился к вам в дом, сэр?

— Сами прекрасно меня поняли. И бросьте вы это «сэр». Можно подумать, что…

— Что?

— Что вы надо мной насмехаетесь!

Дермот обернулся к Еве:

— Я видел, как вы сюда входили. Шофер уверил меня, что вы еще тут; входная дверь была распахнута. А сказать я хотел вам только одно: чтобы вы не тревожились. Вас не арестуют. Сейчас, во всяком случае.

— Но они за мной пришли!

— Неважно, так у них принято. Теперь вам от них житья не будет. Но скажу вам по секрету, что не меньше вас их заинтересовала Ивета Латур, оказавшая им столь радушный прием. И если старая карга в данную минуту не клянет все на свете, то я просто ничегошеньки не понимаю во французском характере. Ну успокойтесь же, смелей!

— Я… я ничего.

— Вы ужинали?

— Н-нет.

— Так я и думал. Это никуда не годится. Уже половина двенадцатого, но есть способы в любой час взять за бока хозяина какого-нибудь кафе. Да, еще одно. Наш друг Горон слегка дрогнул, с тех пор как некто указал ему на то, что один из членов семьи Лоузов заведомо солгал.

При зловещих словах «семья Лоузов» атмосфера снова изменилась. Тоби выступил вперед.

— Значит, и вы в этом сговоре?

— Сговор имел место, сэр. Еще бы. Но я тут ни при чем.

— Раз вы подслушивали под дверью, — отчеканил Тоби, напирая на слово «подслушивали», — так вы, наверное, слышали насчет коричневых перчаток и тому подобного?

— Да.

— Это вас не удивило?

— Нет. Должен сознаться, не удивило.

Тоби, тяжело дыша, оскорбленно смотрел на обоих. Он теребил траурную повязку на левом рукаве.

— Слушайте, — сказал он. — Я не из тех, кто любит выставлять напоказ свои интимные дела, тут, думаю, вы не станете спорить. Но я вас спрашиваю как разумного человека: разве я не обманут в лучших чувствах?

Ева хотела было что-то сказать.

— Обожди! — продолжал свое Тоби. — Согласен — мало ли что кому может показаться! Но заявлять, что кто-то из нас убил отца, — это уж такой бред, что попахивает сговором. И все идет от нее — он показал на Еву. — От женщины, которой я верил, которую я просто боготворил. Я уже сказал ей, что увидел ее в новом свете. Как же иначе! Она в общем-то сознается, что снова связалась с Этвудом. Видите ли, с нее еще мало! А когда с ней начинаешь говорить об этом, она взвивается и употребляет выражения, не очень-то подходящие для женщины, которую я собираюсь сделать моей женой. А все почему? Все из-за этой девчонки, из-за Прю. Ну ладно, признаю, что это получилось не совсем хорошо. Но может же мужчина иногда кое-что себе позволить, верно? Это ведь не всерьез. Никто и не принимает это всерьез.

Тоби поднял голос.

— Но женщина, да еще связавшая себя словом, — дело совсем другое. Даже если у нее ничего не было с этой скотиной, а тут уж позвольте мне усомниться, так ведь он же был у нее в спальне, правда? Меня уважают на службе. Я не могу себе позволить, чтобы о прошлом моей жены ходили такие слухи; и мы ведь уже помолвлены. Неважно, что я так ее люблю. Я думал, она переменилась, я всегда ее отстаивал. Но раз она со мною так, не лучше ли порвать нашу помолвку?

Тут честный Тоби виновато смолк. Ева заплакала. Заплакала она от бессильной злости и от нервного напряжения. Но Тоби этого не знал.

— Я все равно к тебе прекрасно отношусь, — прибавил он великодушно.

Секунд десять, в течение которых царила такая тишина, что слышно было, как наверху всхлипывает мадемуазель Прю, Дермот Кинрос боялся перевести дух. Ему казалось, что стоит ему вздохнуть — и он взорвется. В его уме, закаленном былыми горестями и унижениями, из которых рождается мудрость, вставало страшное видение: он сам в роли кровавого убийцы, Однако он лишь твердо и уверенно взял Еву под руку.

— Пойдемте отсюда, — мягко сказал он. — Вы достойны лучшей участи.

Глава 15

Восход на берегах Пикардии холодными сентябрьскими утрами сначала проводит вдоль горизонта яркую и резкую, как отметина красным карандашом, черту; краска расползается по воде, будто в ней утопили горы помады; но вот выползает солнце, и световые точки прожигают гонимые ветром волны Ла-Манша.

Направо от них был Ла-Манш, налево — поросшие кустарником дюны. Асфальтовое шоссе, бегущее вдоль берега, повторяя все его извивы, само блестело, как река. По нему продвигалась коляска с терпеливым кучером на козлах и двумя пассажирами, и каждый скрип и позвякиванье упряжи, каждое цоканье лошадиных копыт четко отдавалось в беспечной тишине и пустоте раннего часа.

Ветерок с канала отчаянно трепал Еве волосы и зыбил темный мех ее накидки Несмотря на круги под глазами, она была весела и даже смеялась.

— Вы хоть знаете, — спросила она, — что заставили меня проговорить всю ночь напролет?

— Вот и прекрасно, — сказал Дермот. Кучер в цилиндре не повернулся и ничего не сказал. Но плечи у него поднялись чуть не до ушей.

— Да где это мы? — спросила Ева. — Небось милях в пяти-шести от Ла Банделетты!

Снова плечи кучера выразили согласие.

— Какая вам разница? — успокоил ее Дермот. — Ну а теперь насчет этой вашей истории.

— Да?

— Я хочу, чтобы вы мне ее еще повторили. Слово в слово.

— Опять?

На сей раз плечи кучера поднялись уже выше ушей — акробатический номер, недоступный представителям прочих профессий. Он щелкнул кнутом, и лошадки припустили, как следует тряхнув пассажиров, пытавшихся взглянуть друг на друга.

— Ой, пожалуйста, — взмолилась Ева. — Я же вам уже четыре раза все рассказала. Клянусь, я не выпустила ни единой подробности из того, что произошло… ну, той ночью. Я совсем осипла. Представляю себе, как я выгляжу! — Она обеими руками отвела волосы от лица. Серые глаза, чуть слезящиеся из-за ветра, смотрели на него с мольбой. — Может, отложим хоть до завтрака?

Дермот ликовал.

Он откинулся на выцветшую обивку сиденья и расслабил плечи. Голова у него слегка кружилась от бессонной ночи и от одного открытия, перевернувшего все его построения. Он совсем забыл, что не брит и вид у него, должно быть, ужасный. Он был в восторге, он мог поднять весь мир и спустить с лестницы.

— Ну ладно, можно вас и пощадить, — согласился он. — В конце концов, по-моему, главное у меня в руках. Видите ли, миссис Нил, вы сообщили мне очень важную вещь.

— Какую?

— Вы сообщили мне, кто убийца, — сказал Дермот. Колымага уже словно летела по воздуху, и Ева обеими руками уцепилась за полость.

— Но я понятия не имею! — удивилась она.

— Знаю. Тем-то так и ценен ваш рассказ. Если бы вы знали, что тогда произошло, то…

Он искоса, в нерешительности взглянул на нее.

— У меня мелькала догадка, совершенно смутная догадка, — продолжал он, — что я ищу преступника не там, где надо. Это вчера — еще до нашего ужина. Но окончательно я прозрел только во время вашего рассказа за омлетом у папаши Руссе.

— Доктор Кинрос, — спросила Ева. — Кто же из них убил?

— А вам важно? Не все ли вам равно?

— Нет. Но… кто же из них?

Дермонт посмотрел ей в глаза.

— Вот этого я вам и не скажу.

Тут Ева не выдержала. Но гневная тирада так и застряла у нее в горле: на нее смотрели добрые, дружеские, ободряющие глаза, полные прямо-таки пылающего сочувствия.

— Послушайте, — продолжал он, — я говорю это не как великий сыщик, старающийся в последней главе ошарашить простофилю. Я это говорю по самым серьезным причинам, какие только могут быть у психолога. Вся тайна, — он коснулся ее лба, — вот тут. У вас в голове.