Табакерка императора - Карр Джон Диксон. Страница 29

— Да?

— Но говорит-то он по-английски. А я английского не понимаю. А то вдруг засмеется и кого-то начинает звать.

Дермот, направившийся уже было к двери, резко обернулся.

— Звать? Кого?

— Ш-ш-ш, — вмешался мосье Буте.

— Не могу вам сказать, мосье. Все слоги вроде одинаковые. Я б с удовольствием, мосье, но не могу показать, как это произносится, — глаза ее тревожно блестели в полутьме. — Но если надо, я могу в другой раз записать.

Ну вот и все. Больше тут Дермоту пока делать было нечего. Оставалось только еще кое-кого порасспросить по разным барам гостиницы; один официант с большим увлечением говорил о мисс Дженис Лоуз; сам сэр Морис, оказывается, в день своей смерти заглядывал в шумный бар первого этажа и удивил бармена и официантов.

— Ну и глаза у него были! Как он разволновался! — грохотал бармен. — А потом Жюль Сезнек вдруг видит его в зоопарке, у обезьяньей клетки. Он с кем-то говорил, но с кем, Жюль не разглядел, тот стоял за кустом.

Прежде чем заказать билет на английский самолет, вылетавший из Ла Банделетты в половине одиннадцатого, Дермот успел еще позвонить метру Соломону, своему приятелю-юристу из фирмы «Соломон и Кохен», Остаток дня впоследствии вспоминался ему как ночной кошмар. В самолете он соснул, чтоб набраться сил для самого главного. Автобус тащился из Кройдона бесконечно долго; Лондон после нескольких дней отлучки поразил его копотью и вонью выхлопных газов. Дермот взял такси и отправился по некоему адресу. Полчаса спустя он чуть не кричал от радости.

Он доказал то, что требовалось доказать. Когда под желтым вечерним небом он входил в самолет, отлетающий в Ла Банделетту, он уже не ощущал усталости. Ревели моторы; самолет пошел на разгон; воздушной струёй от пропеллеров прибивало к земле траву; а Ева была спасена. Держа портфель на коленях, откинувшись в кресле, Дермот под шум вентиляторов в душном салоне следил, как Англия сводится сперва к серым и красным крышам, а потом к движущейся карте.

Ева была спасена. Дермот строил планы. Он все еще строил их, когда самолет нырнул вниз, к аэродрому. В отдалении, в городе мигали огни. Проезжая по аллее тесно посаженных деревьев, дыша сосновым запахом сумерек, Дермот унесся в мечтах от сегодняшних мытарств к будущему, когда…

В «Замке» играл оркестр. Яркий свет и грохот вывели его из задумчивости. Его окликнул регистратор.

— Доктор Кинрос. Вас весь день спрашивали. Минуточку! Кажется, и сейчас двое дожидаются.

— Кто?

— Мосье Соломон, — ответил регистратор, заглянув в блокнот, — и мадемуазель Лоуз.

— Где они?

— Где-то тут, мосье, — он позвонил в колокольчик. — Вас проводят. Хорошо?

С помощью мальчишки-коридорного Дермот нашел Дженис Лоуз и метра Пьера Соломона в одном из уголков якобы готического фойе. Якобы старинные и голые каменные стены были увешаны якобы средневековым оружием. Вдоль стен тянулась мягкая скамья, а посередине стоял столик. Дженис и метр Соломон мрачно забились подальше друг от друга, но оба тотчас поднялись, завидя Дермота; и его поразило выражение упрека на их лицах.

Метр Соломон был высок, толст, смугл, внушителен и говорил низким басом. Он весьма странно взглянул на Дермота.

— А, вы вернулись, мой друг, — констатировал он замогильным голосом.

— Конечно! Я же вам говорил, что вернусь. Где же миссис Нил?

Адвокат внимательно разглядывал ногти на своей руке, поворачивая ее то так, то эдак. Наконец он поднял глаза.

— Она в ратуше, мой друг.

— В ратуше? До сих пор? Что же они ее так долго держат?

Лицо метра Соломона окончательно омрачилось.

— Ее сунули в камеру, — ответил он. — И я сильно опасаюсь, старина, что ее очень не скоро оттуда выпустят. Мадам Нил арестована по обвинению в убийстве.

Глава 16

— Скажите, старина, — продолжал метр Соломон с искренним интересом, — между нами. Как мужчина с мужчиной. Вы что — морочите меня?

— Или морочите ее? — вставила Дженис. Дермот смотрел на них во все глаза.

— Я ничего не понимаю.

Метр Соломон ткнул в Дермота пальцем и помахал им, словно задавал вопрос на суде.

— Подучивали вы мадам Нил, чтоб она повторила полиции свою историю слово в слово, как рассказывала ее вам? Да или нет?

— Да, конечно.

— Ага! — загремел метр Соломон с глубоким удовлетворением. Он расправил плечи и запустил два пальца в жилетный карман. — Вы, видимо, рехнулись, мой друг? Безнадежно спятили?

— Послушайте…

— До самого сегодняшнего вечера и еще во время допроса мадам Нил в полиции были почти уверены в ее невиновности. Почти! Вы заставили их поколебаться.

— Ну?

— Но в тот самый момент, когда она дает последние показания, все колебания прекращаются. Мосье Горон и следователь переглядываются. Мадам Нил допустила ошибку до того грубую, до того изобличающую ее в глазах всякого знакомого с уликами, что в ее виновности не остается никаких сомнений. Баста! Конец! Все мое искусство — даже мое — не в силах ей помочь.

На столике перед Дженис Лоуз стояли до половины отпитое мартини и три составленных одно на другое блюдечка, свидетельствовавшие о трех предшествующих порциях. Дженис присела, покончила с мартини и еще больше раскраснелась. Будь тут Елена, она бы много чего могла сказать. Но Дермота эта черта в ее дочери не интересовала. Он снова посмотрел на метра Соломона.

— Минутку! — вскричал он. — Эта так называемая «ошибка» не связана с… с табакеркой императора?

— Связана.

— То есть как она ее описывала, да?

— Именно.

Дермот бросил на стол свой портфель.

— Так-так! — произнес он с такой горечью и с таким сарказмом, что метр Соломон и Дженис даже вздрогнули. — Выходит, то самое показание, которое должно бы их убедить в ее невиновности, убедило их в ее виновности?

Адвокат повел слоновьими плечами.

— Я вас не понимаю.

— Мосье Горон, — сказал Дермот, — производит впечатление умного человека. Господи боже ты мой, так что же с ним случилось? — Он нахмурился. — Или это с ней что-то случилось?

— Она была явно в плохом состоянии, — согласился адвокат, — рассказывала как-то неубедительно, даже в тех местах, где, казалось бы, не к чему придраться.

— Понимаю. Значит, она не рассказала Горону все так, как рассказывала утром мне?

Метр Соломон опять пожал плечами.

— Чего не знаю, того не знаю. Это дедушка надвое сказал.

— Можно мне? — робко вмешалась Дженис. Она долго вертела в руках рюмку и наконец обратилась к Дермоту по-английски.

— Я ничего не понимаю. Я целый день таскаюсь вот за этим Аппием Клавдием [10], — она кивнула на метра Соломона, — а он только шумит и боится уронить свое достоинство. А мы все дико волнуемся. Мама, Тоби и дядя Бен сейчас в ратуше.

— О? Они там?

— Да. Пытаются увидеть Еву. Но ничего не получается. — Дженис запнулась. — Я так поняла, что у Тоби с Евой вчера вышло черт те что. Тоби вроде был не в себе — это с ним часто бывает — и наговорил Еве бог знает чего, а сегодня ужасно угрызается. Я никогда еще не видела, чтоб он так терзался.

Быстро глянув в зловеще помрачневшее лицо Дермота, она снова принялась вертеть ножку рюмки в совсем уж неверных пальцах.

— В последние дни, — продолжала она, — нам не очень-то сладко пришлось. Но, что бы вы ни думали, мы на стороне Евы. Когда мы узнали про ее арест, мы поразились не меньше вашего.

— Счастлив это слышать.

— Пожалуйста, не надо так. Вы… вы прямо как палач какой-то.

— Благодарю. Я надеюсь исполнить его функции.

Дженис подняла на него глаза:

— В отношении кого?

— Когда я последний раз говорил с Гороном, — сказал Дермот, не удостаивая ее ответом, — у него на руках были два отличных козыря. С них и надо было идти. Первый — допрос с пристрастием Иветы Латур, от которого он многого ждал. А второй — тот факт, что одно лицо, рассказывая о событиях той памятной ночи, допустило заведомую ложь. Так какого же дьявола он бросил оба козыря в мусорную корзинку и арестовал Еву? Нет, это уж не моего слабого ума дело.