Ведьмино логово - Карр Джон Диксон. Страница 39

«Какой приятный вечер», – думал он, направляясь в сторону Холла по Хай-стрит. Облака разошлись, в светлом небе, таком чистом и ясном, словно его вымыли, сияла луна. Над низинами стлался легкий туман; воздух, влажный и свежий, был напоен запахом сена. В такую ночь душа мистера Баджа становилась душой д'Артаньяна – Робина Гуда – Фербенкса Баджа, лихого парня, искателя приключений, а иногда, в совсем уж сумасшедшие минуты, Баджа – Великого Любовника. Душа его превращалась в воздушный шар, правда, плененный воздушный шар, но все-таки шар. Он любил эти длинные прогулки – ведь звезды не потешались над выходками этого другого Баджа, и можно было смело атаковать копну сена воображаемым мечом, и ни одна горничная об этом не узнает.

Однако пока он шел по дороге и шаги его гулко отдавались в тишине ночи, он только мечтал обо всех этих неприятных вещах, откладывая их воплощение до последней мили своего пути. Он размышлял о том, что было нынче вечером. В особенности же его мысли занимала грандиозная новость, которую он сегодня узнал...

Сначала были обычные разговоры. Он сам с любовью и сочувствием рассказывал о радикулите миссис Бандл. Ему сообщили новость. Мистер Пейн снова собирается в Лондон на очередное судейское заседание. Мистер Ренкин говорил об этом факте с весьма значительным видом, упоминая таинственные портфели, вид которых вызывал такой же священный трепет, как и парики судей. Больше всего в судейской профессии их поражало то обстоятельство, что нужно прочитать уйму книг, прежде чем тебя допустят в это святилище. Миссис Пейн была в отвратительном расположении духа, но тут ничего не поделаешь, такой уж у нее характер.

И еще новость: по деревне ходили слухи, что к пастору в гости едет его дядюшка из Окленда. Это старинный друг сэра Бенджамена Арнольда; именно через него пастор получил назначение на свое нынешнее место. Дело в том, что в свое время он, дядюшка, и сэр Бенджамен служили вместе с Сесилом Родсом [45] на Кимберлийских алмазных копях. Они всесторонне обсудили эту новость. Немного потолковали и об убийстве, совсем немного, поскольку Ренкины полагали, что Баджу это будет неприятно. Он был за это благодарен. Он был уверен, что убийство совершил мистер Герберт, однако не позволял себе об этом думать. Всякий раз, когда эта неприятная мысль всплывала в его сознании, он прогонял ее так стремительно, словно захлопывал крышку коробочки с чертиком внутри. Конечно, после этого оставался слабый писк, так же как и у чертика, когда его водворяют на место, но с этим можно было справиться...

Но нет, больше всего его заботило другое. Ему не давали покоя слухи о Романе. Заглавная буква была здесь вполне обоснованна; в таком виде слово казалось зловещим даже в воображении, оно звучало почти по-французски. Роман между мисс Дороти и молодым американцем, который гостит у доктора Фелла.

Бадж поначалу был шокирован. Его шокировал не сам Роман, его шокировал американец. «Странно, очень странно», – вдруг подумал Бадж, внезапно вздрогнув. Здесь, когда он шел под неумолчно шелестящими деревьями в лучах лунного света, все события принимали диковинное обличье, воспринимались совсем иначе, чем в Холле. Вполне возможно, что только Бадж-головорез мог посмотреть сквозь пальцы на подобное нарушение приличий с такой же легкостью, как он (вот тебе, каналья!) насаживал на свою шпагу какого-нибудь хлыща. В Холле всегда царит порядок; он чопорен, как партия в вист. А здесь так и подмывает опрокинуть ломберный столик и раскидать все карты. Вот только... как же так... этот проклятый американец и мисс Дороти...

Боже правый! Мисс Дороти!

Ему припомнились слова, которые он себе сказал, когда был убит мистер Мартин: мисс Дороти – он чуть было не произнес это вслух – бесчувственная девчонка. Вечно всеми командует. Что-то скажет миссис Бандл? В Холле эта мысль заставила бы его содрогнуться. Но здесь, в серебристом свете, льющемся с небес, душа мистера Баджа сверкала и переливалась, словно рыцарские доспехи.

Бадж усмехнулся.

Теперь он шел мимо стогов сена – громадные черные тени на фоне светлого неба; он удивился тому, что зашел, оказывается, так далеко. Башмаки, наверное, все покрыты грязью, а самому тепло, кровь разогрелась от ходьбы. В конце концов, этот молодой американец вроде бы настоящий джентльмен. Были, конечно, какие-то моменты, когда Бадж подозревал, что убийство совершил он. Он приехал из Америки, а ведь мистер Мартин провел в Америке несколько лет, это что-нибудь да значит. В какой-то момент у него даже возникло подозрение, что он, может быть, – как это говорит миссис Бандл? – ганстер.

Но стога сена превратились в крепости, где размещались пушки герцога Гиза, а ночь стала походить на бархат – одежда кавалеров, и мистера Баджа охватило сентиментальное настроение. Он вспомнил Теннисона. Правда, в данный момент он не мог припомнить ни слова из того, что написал этот поэт, однако был уверен, что тот отнесся бы с одобрением к роману мисс Дороти с этим янки. И к тому же – Господи Боже мой! – приятно было бы посмотреть, как из нее сделают живого человека! Боже мой! Сегодня куда-то уходила, сказала, чтобы к чаю ее не ждали, пропадала весь день, почти до тех пор, как ему надо было идти в Чаттерхэм. Ха-ха! В этот момент Бадж был ее защитником и покровителем. (Уходила она из дома? – вопрошает судья в полицейском участке, держа наготове неумолимую записную книжку, а неустрашимо галантный Бадж, улыбаясь при мысли о грозящих ему карах, отвечает: Нет.)

Он остановился. Остановился точно посередине дороги, и у него начала дрожать коленка, и он устремил взор на луга, простирающиеся влево от него.

Прямо перед ним, по левую руку, четко вырисовываясь на фоне освещенного луной неба, встала громада Чаттерхэмской тюрьмы. Бледная луна светила тем не менее так ярко, что он мог различить даже деревья в Ведьмином Логове. А между деревьями двигался желтый огонек.

Бадж долго стоял неподвижно на белеющей дороге. Он находился во власти смутной идеи, что, если впереди опасность, нужно стоять абсолютно неподвижно, и тогда опасность тебя минует, тебе ничего не грозит – говорят же, что злая собака никогда не тронет неподвижного человека. Затем, очень аккуратно, он сдвинул шляпу на затылок и вытер лоб чистым носовым платком. Странная мысль вертелась у него в голове, даже трагическая в своей настойчивости. Там, вдалеке, где бродит этот лешачий огонь, именно там суждено себя испытать Баджу – Искателю Приключений. Предположим, сейчас, когда душа его поет от сознания собственного величия, он просто-напросто вернется домой. Ведь после этого Бадж-дворецкий будет смотреть на свою чистую постель, испытывая некоторый стыд, сознавая, что он, в конце концов, всего-навсего дворецкий Бадж...

В результате мистер Бадж сделал то, что Баджу-дворецкому, который расхаживал величественной походкой по залам и коридорам Холла, показалось бы чистейшим безумием. Он поднялся по ступенькам перелаза и, пригнувшись, двинулся вверх по склону, поросшему травой, по направлению к Ведьмину Логову. И следует отметить, что сердце его в этот момент радостно затрепетало.

Земля после недавнего дождя была еще мокрой и вязкой. Ему пришлось карабкаться вверх при полном свете луны, и он слишком поздно вспомнил, что мог бы добраться до Ведьмина Логова более удобным кружным путем. Впрочем, теперь не время об этом думать. Он почувствовал, что задыхается, воздух при вдохе и выдохе царапал горло, как пилой; ему было жарко, он весь вспотел. А потом луна послушно спряталась за тучу – обстоятельство, которое Бадж, Кавалер Давних Времен, принял бы безропотно, но и без благодарности. Он увидел, что находится у самого края Ведьмина Логова. Перед ним высился огромный бук, к стволу которого он и прислонился; ему казалось, что надетая на нем шляпа сжимается, сдавливая ему мозг, в горле ощущалась боль после бега. Он тяжело дышал.

Это безумие.

Бог с ним, с этим авантюристом Баджем, это чистейшее безумие.