Властелин рек - Иутин Виктор. Страница 35

— Нас держали здесь, словно чумных, — добавил Мориено. — Ни проповедовать, ни прознавать о делах в Московии мы не смогли.

— Вы не ответили ни на одно мое письмо! — выпалил закипающий от гнева Поссевино, сжав кулаки за своей спиной.

— Нам не доходили твои письма, брат Антонио, — сокрушенно ответил Дреноцкий.

Поссевино был в ярости. Его не задобрили ни многочисленные подарки от государя — связки пушнины, дорогие ткани, породистые скакуны — ни обещание московских бояр того, что государь согласится заключить с папой союз против турок. Они сказали, что уже подготовлены были грамоты для понтифика, германского императора, венецианского и австрийского властителей, с коими Иоанн согласился быть заодно против басурман. Все это было уже неважно для иезуита — он жаждал встретиться наконец с государем лично и обсудить с ним вопрос о вере.

— Наш государь не имеет обычая частным порядком беседовать о таких важных вещах, каким является дело религии, — отвечал находившийся среди встретившихся с иезуитом бояр Никита Романович. — Кроме того, государь опасается, как бы между ним и тобой, Антоний, не возникла из-за этого пря, что умалит совершенное тобой великое дело о заключении мира с королем Стефаном…

— Я надеюсь не подать никакого повода к разногласиям со столь великим государем, — натянув маску добродушия, отвечал с легкой улыбкой Поссевино, замечая нездоровый вид боярина Никиты Романовича. — Все это делается только лишь для того, чтобы завязать более тесные связи между вашим государем и христианскими правителями. Если же государь считает важным, чтобы вы присутствовали при беседе, то скажите ему, что я и не помышлял о том, чтобы удалить вас оттуда.

Никита Романович пристально глядел в восковое лицо иезуита. Опытный царедворец, он чувствовал, как тяжело Антонио дается самообладание, видел недобрый блеск в его черных глазах, читал в его взгляде презрение и чувство превосходства над государевыми вельможами.

Когда бояре покинули иезуита, Богдан Вельский с раздражением выплюнул:

— Вот пес, такой не отцепится. Словно клоп присосался!

Тотчас слова Поссевино передали Иоанну, и тот велел пригласить посла в думную палату на следующий день.

Разодетые в парчу и атлас бояре и окольничие сидят по лавкам вдоль стен, переговариваясь полушепотом. В своем высоком кресле под иконами восседал Иоанн, облаченный в шитые золотом одежды, сверкали драгоценными камнями его сафьяновые сапоги. Одной рукой он держал свой посох, словно опираясь на него.

Войдя, Поссевино, строгий и мрачный в своем черном одеянии, поклоном поприветствовал государя. Иезуит довольно строго смотрелся на фоне пестрых и богатых боярских платьев. Антонио, чуть склонившись, исподлобья разглядывал царя, борясь с возрастающим своим волнением — кровь гулко била в ушах все чаще и чаще. По приезду в Москву Поссевино уже узнал о гибели царевича и тут же начал тайно прознавать подробнее об этом. В одном Антонио не сомневался — царь сам убил своего сына, и событие это вызывало еще больший трепет перед беспощадным московитом. Поссевино с волнением, с коим глядят на опасного зверя, зрел в каменное и мрачное лицо Иоанна, в пергаментный, словно неживой, лик изможденного старца. Холодный цепкий взгляд властителя впился в иезуита и замер, будто у притаившегося на охоте хищника, пристально следящего за своей добычей.

— Ведаю, о чем ты хочешь говорить со мной, — начал Иоанн, голос его был мощен и тверд. — На то ты от папы и прислан. Ты поп и потому волен говорить о том, а нам без рукоположения митрополита и всего Священного собора говорит невместно. Не сойтись нам в вере. А вера православная была издавна сама по себе, как и римская — сама. Однако за заслуги твои я дам тебе охранную грамоту с печатью своей перед твоим отъездом. Священникам же вашим дозволю также прибывать сюда с вашими купцами, пущай остаются здесь и совершают свои богослужения. Но я не дозволю им проповедовать среди русского люда.

— Светлейший государь, — отвечал Поссевино с добродушной легкой улыбкой, — из всех исключительных милостей, которыми ты осыпал меня, самая важная та, что ты позволил мне сегодня беседовать с тобой о деле исключительной важности. Знай же, что великий первосвященник ни в коей мере не поборник того, чтобы ты менял древнейшую греческую веру, которой следовали отцы Церкви и законные соборы. Напротив, он призывает, чтобы ты, узнав, чем она является, оберегал ее и удерживал из нее то, что в твоих владениях сохраняется в нетронутом виде. И если ты сделаешь это, то уже не будет Западной и Восточной церкви, но все мы соединимся под именем Христа. Мы не будем отвергать ни твоих храмов, ни богослужений, ни священников, а они будут исправлять церковную службу по правилам веры и с правильным соблюдением святых таинств. Ведь мысль о посольстве моем внушил ему Христос, который поручил ему заботу о христианской церкви, а письма твои к королю Стефану о единстве веры заставили его святейшество в первую очередь позаботиться о союзе между христианскими государями, заключенном через посредство его святейшества. Это единство с Востоком признал на Флорентийском соборе и константинопольский император. Ты прибавил также, что католики и люди римской веры свободно пребывают и живут в Московии в своей вере. И так как против неверных и поганых не может появиться более крепкой защиты, и христианские государи не могут связать себя более крепкими узами, чем узами единой веры, поэтому именно здесь и нужно заложить основы союза. Выбирай одно из двух: или что христианская вера, принятая у всех христианских правителей и на всем Востоке была истинной, или что твоя вера в той или иной части не свободна от заблуждений. Если ты сомневаешься, что тебе излагается не то, о чем шла речь на Флорентийском соборе, пригласи греческих переводчиков и потребуй из самой Византии книги греческих отцов Церкви, если ты не веришь нашим греческим книгам, написанным чуть ли не самими авторами собственной рукой, тогда на основании их я изложу тебе то же самое. Коли будет вера одна и Церковь одна греческая с римскою, то ты, великий государь, будешь с папою Григорием, и с цесарем с Рудольфом и всеми государями и в любви, и в соединенье, и ты, великий государь, не только будешь на прародительской вотчине в Киеве, но и в царствующем граде Константинополе государем будешь, а папа и цесарь и все государи великие о том будут стараться.

Иезуит слышал, как зашевелились, зашептались меж собой бояре на своих лавках. Иоанн же сидел недвижно и так же пристально глядел на Антонио. Иезуит понял глаза на царя, силясь разгадать — попался ли зверь на приманку, которая и приведет его в клетку? Какое-то время Иоанн молчал, замерли на местах и бояре.

— Я ничего не писал папе о вере и ныне не думаю говорить о ней. Я благословлен митрополитом нашим управлять делами земными, а не духовными, — сурово отчеканил Иоанн. — Я верую во Христа, а не в греков, о коих ты так охотно говоришь. А что касается Востока — это земля Господа, и Он по своему соизволению даст ее во владения, кому захочет.

Иоанн вдруг странно усмехнулся одними губами и, цепко схватившись свободной от посоха рукой за резной подлокотник грона, чуть подался вперед.

— Мы же о больших делах с тобой говорить не хотим, чтобы тебе было не досадно, а вот малое дело — у тебя борода подсечена, а бороды подсекать и подбривать не велено не только попу, но и мирским людям! — И произнес Иоанн, щуря глаза: — Ты в римской вере поп, а бороду сечешь, так скажи нам, от кого ты это взял? Из которого ученья?

Улыбка сошла с уст иезуита. Он молчал. Кровь все громче стучала в голове, во рту пересохло. Не попался зверь, ушел! Как бы самому не оказаться в клетке…

— Бороду я не секу и не брею, великий государь, — отвечал он, растягивая слова, будто все еще пытался осмыслить столь нелепое замечание. — Но я осмелюсь тебя попросить еще об одном — поведай мне о своей религии…

— Мы уже с самого основания христианской церкви приняли христианскую веру, когда брат апостола Петра, Андрей, пришел в наши земли, и лишь потом отправился в Рим, а впоследствии, когда князь Владимир обратился к вере, религия была распространена еще шире, — выпрямившись, с достоинством отвечал царь. — Поэтому мы на Руси получили христианскую веру в то же самое время, что и вы в Италии. И храним мы ее в чистоте. — Иоанн наклонил посох, указывая как будто на голову иезуита. — В то время как в римской вере семьдесят вер, и в этом ты мне свидетель, Антоний. — Об этом ты говорил мне в Старице.