Властелин рек - Иутин Виктор. Страница 37

Поссевино понял, что Иоанн вновь глумится над ним, и именно сейчас иезуит осознал окончательно, что царь обманул его и, призывая иезуитов помочь в мирных переговорах, никаких иных целей не ставил перед собой. Единство религии, признание великой папской власти — все это была ложь. Его, опытного интригана и переговорщика, влиявшего на судьбы Европы, обманул московский властитель. Но, пока иезуиты все еще находятся здесь, Поссевино был и дальше намерен противостоять насмешкам царя-еретика и потому произнес, с трудом натянув улыбку:

— То, что делается по благочестивым обычаям для славы Божьей, это мы одобряем и хвалим. Но что касается моего посещения твоих храмов, знай, что я ни у кого не просил разрешения присутствовать при богослужениях и молебствиях твоих священников. Ведь я знаю, как это у вас делается. И до тех пор, пока между нами не установится согласие в деле веры, и твой митрополит не будет утвержден тем, кто владеет святым престолом и которому Господь сказал: «Утверждай братьев», мы не можем присутствовать при этих богослужениях. Что же касается того, что великого первосвященника носят в кресле, то это делается для того, чтобы благословлять народ. Гораздо важнее то, что твой народ оказывает почет твоим епископам, окропляя глаза и другие части тела той водой, которой они моют руки, и очень часто перед этими епископами люди склоняются до земли и касаются земли лбом.

— Называешься учителем и сказываешь, что пришел нас учить, а ты и того не знаешь, что говоришь, — Иоанн уже не улыбался, твердо глядел в очи иезуиту. — Коли не ведаешь, то я тебе скажу, что митрополит на обедне руки умыв да тою водою очи свои просвещает рукою, да и мы тою водою очи свои просвещаем. Это преобразование страсти Господни, что при страсти своей Господь Иисус Христос руки свои умыл и очи свои помазал, а не почитание митрополита.

Улыбнувшись крем губ, Поссевино поднялся, поклонился государю в пояс и ответил:

— Чтобы мне не причинять тебе досады всем этим, пусть твоя светлость прочтет то, что я по твоему поручению написал о расхождении между католической и греческой верой.

Подоспевший Вельский принял грамоту из рук иезуита и вновь отступил в тень.

— Что ж, тогда я велю провести тебя в храм, — кивнул Иоанн и подал кому-то знак. Вельский и Нагой выступили вперед. Поссевино вновь поклонился и когда уже подходил к дверям, услышал за спиной:

— Смотри, Антоний, не приведи в храм какого-нибудь лютеранина!

Царь глумится. Снова. Стиснув зубы, Поссевино вновь натянул улыбку и, развернувшись к государю, молвил:

— Мы, государь, не допускаем к себе лютеран, если они не образумятся, и у нас с ними нет никаких связей!

Позже Иоанну доложили, что иезуит так и не явился на службу. А через десять дней Поссевино и его спутники покинули наконец Москву, уже навсегда.

ГЛАВА 12

Когда последние польские отряды покинули окрестности Пскова, отворились наконец городские ворота, и вновь потянулись за его каменные стены толпы народу из разоренных в округе земель. Защитники Пскова роптали, не понимая, почему московские послы согласились на такие невыгодные условия мира с поляками. Они были уверены, простоял бы Замойский под стенами города еще несколько месяцев, от его войска бы ничего не осталось, и тогда можно было бы идти с походом на врага, освобождая захваченные им города и крепости. Но поделать было уже ничего нельзя. И вскоре назревали столкновения с еще одним противником — со шведами.

Защитников Иван Петрович Шуйский уже в срочности снаряжал в Новгород. Михайло отправлялся туда же со всей основной ратью.

За день до его отъезда произошло чудо. Михайло отдыхал в молодечной избе, безучастно и без интереса наблюдая с печи, как двое ратных играют в кости. Тут ввалился один из его товарищей и, снимая, шапку, доложил:

— Михайло, кажись, к тебе мужик какой-то приехал! Он уж весь гарнизон всполошил, тебя ищет!

Отодвинув его в сторону, в избу вступил Архип и сурово оглядел тесное жилище ратных, где царил жуткий беспорядок, и стоял тяжкий запах грязных портянок и мужского пота. Михайло, ошалев, едва не упал с печи, кинулся к Архипу и стал обнимать его, как родного отца. Ратники, вставая с мест, почтительно приветствовали Архипа.

— Здравствуйте, сынки, — отвечал он, обнимая зятя. Вместе они вышли во двор. Михайло, еще не веря, все мял Архипа, бормотал что-то несвязное.

— От Аннушки и сыновей привез тебе пожелания доброго здравия. Ждут тебя, — докладывал Архип. — Она уж со мной порывалась поехать, я не дозволил. Пущай с детьми останется… Живут они у Матрены… Та уж полюбила Матвея с Васькой, как внуков. Озорные они… Васька на тебя становится похож… Уж они ждут тебя, не дождутся…

Михайло слушал, жадно улавливая каждый слог Архипа, и наконец не выдержал, заплакал. Архип обнял его, похлопал по спине.

— Ничего… Ничего! Шведа побьете, а там…

— Ты сам-то надолго тут? — сделав над собой усилие, вопросил Михайло, утирая слезы.

— Я проездом. Отправлю Аннушке послание, что ты жив, здоров… А я сам в пермские земли к Строгановым поеду… Давно слыхал, что у них на доброй службе можно хорошее жалованье получить. Надобно же вам помогать…

— Отчего так далеко? — нахмурился Михайло.

— Слыхал не раз, что зуда весь люд работящий к лучшей жизни уходит. Дай, думаю, и я погляжу, как там. А то, ежели помру, до конца дней жалеть буду, что своими глазами не увидел…

Михайло спохватился, пригласил Архипа в избу, согнал от стола играющих в кости товарищей, кликнул хозяйке, дабы та ставила в печь вчерашние щи. Архип с дороги был, видать, очень голоден, жадно стал хлебать, обжигаясь, дымное варево.

— Сам-то что делать намерен? — вскидывая глаза, вопрошал Архип. — Бугровое восстановишь?

— На то у меня ни сил, ни денег не хватит, — отвалившись к стене, уныло отвечал Михайло, — много думал о том. В Новгороде буду, попрошусь на службу к какому воеводе. Воин я добрый, глядишь, не откажут.

— В боевые холопы подашься, стало быть? — изумленно спросил Архип.

— Иного пути не вижу…

В те годы множество разоренных дворян шли на службу к богатым боярам и князьям. Это был сложный и рискованный путь — все зависело не только от личных качеств служилого и от его отношений с хозяином, но и от самой удачи. Можно было получить от господина в конце службы земельный надел и не знать более бед, а можно было и на всю жизнь остаться в тяжкой кабале, ведь за пищу, кров и вооружение, которым снабжали боевых холопов, надлежало дорого платить…

Архип уезжал в тот же день. Перед дорогой Михайло поведал о тяжких месяцах осады, о князе Иване Петровиче Шуйском, которым все здесь восхищались, Архип же делился тягостным для него впечатлением от страшно разоренных окрестностей Пскова, выжженных дотла на многие версты. Далее он поведал о смерти Белянки, о своей жизни в монастыре и службе в смоленском гарнизоне, вскользь упомянул о казаках, своих новых боевых товарищах. И они бы говорили и говорили, Михайло радовался и такому мимолетному единению с семьей и все не хотел от себя отпускать Архипа, но времени у них уже не было. Напоследок они крепко обнялись.

— Обещаю содеять все, что смогу, — пообещал Михайло. Архип кивнул ему в ответ и, похлопав зятя по плечу, сел на своего коня и, круто развернув его, поскакал прочь.

Наконец, посольство к королеве Елизавете, получив последние наставления, было отправлено в путь. Иоанн долго ждал этого мгновения, и вот — свершилось! Федор Андреевич Писемский, опытный дипломат, некогда вместе с Афанасием Нагим участвовавший в переговорах с крымским ханом, стоял во главе посольства. Он и должен был лично предложить королеве новые условия военного союза меж Англией и Россией.

Иоанн мечтал отомстить Баторию, и все, о чем он думал тогда — как бы привлечь на свою сторону сильных союзников, вкупе с которыми можно было бы отбить у Польши потерянные земли! Тут как раз присланный год назад к Иоанну лекарь Елизаветы как бы случайно поведал ему о молодой племяннице королевы — Марии Гастингс. Иоанн, заметно оживившись, подробно расспрашивал о внешности девушки и ее здоровье. Оказалось, молодая девушка, по словам доктора, была очень хороша собой, и в голове Иоанна мгновенно сложился план будущих действий — он непременно должен породниться с королевой через эту прекрасную Марию и таким образом привлечь Елизавету к военному союзу против общих врагов, от коего королева так долго уклонялась.