Зеркало души (СИ) - Лазарева Элеонора. Страница 41

— Вот где отлавливать мужичков! — Вдруг вспомнилась мне героиня фильма «Москва слезам не верит». Я заулыбалась и пошла дальше вдыхая запахи мандаринов, пирожных и …селедки! Слюна так и бежала!

Бродила часа два. Купила один апельсин, на большее не было денег, и потопала домой. Уже там вручила пахнувшее праздником чудо удивленной Глаше. Она отнекивалась, но потом мы решили съесть вдвоем и корки поделили также пополам.

— Если их положить в белье и одежду, то они также будут пахнуть. А еще вместо нафталина можно. Моль не переносит этого запаха. — рассказала я Глаше собственные придумки. — А еще варю их в сахарном сиропе и получаю цукаты. Для тортов. Ты печешь торты?

— Нет. — покачала она головой. — Их иногда заказывает Сергей Витальевич. На день рождения.

— А я умею. Как-нибудь испеку.

— Хорошо. — вскинулась Глаша. — Мы с Иванычем очень любим сладкое. А вот хозяин нет. Хотя твой торт попробует обязательно.

Почему «обязательно» я не стала уточнять. Решила с этого момента больше не заводить речи о генерале и не давать повода. Поужинав, я рассказывала ей о своих походах по Гастроному и своем впечатлении, а она мне о своем посещении в том же магазине Отдела заказов для элиты, где она и отоваривается для хозяина. Когда она принялась убирать со стола и мыть посуду, я перешла в кабинет генерала и, усевшись в его кресло, начала читать сказки Гауфа, а взгляды кидала на аппарат. Но телефон молчал. Оставив книгу на столе, после двухчасового ожидания, ушла в свою комнату, чтобы приготовиться на завтра. Завтра начиналась моя учебная жизнь в институте, самой обычной студенткой.

Утро было пасмурным и ветреным. В доме еще не топили, но все же было теплее, чем в совхозных вагончиках. И все-таки я поеживалась, когда проходила умываться. Из кухни тянуло теплом и снедью. Как потом оказалось, Глаша нажарила оладьев с вареньем и сметаной. Какао было горячим и сладким, как я люблю. Поцеловав её в щеку, выскочила из дверей и побежала вниз. Там поздоровалась с любопытной вахтершей и была ею остановлена.

— Эй! Валентина! А ну погодь!

Я притормозила:

— Что такое, Антонина Васильевна?

— Это что же ты не съехала разве в свое общежитие или тебе его не положено? — уставилась она на меня с любопытством. — Так и будешь жить у генерала? Хорошо пристроилась!

— Не Ваше дело! — услышала за спиной. — Ну, ничего! Это мы выясним, почему тут живешь! Решила ухватиться за генерала? А «не по голове ли шапка»?

Она еще что-то кричала мне в спину, но я уже не слушала её, быстрым шагом удаляясь от дома. Настроение было испорчено!

— Вот паскуда! — сплевывала я и злилась. — Итак на душе мрак, а тут она со своим визгливым голосом и осуждением. Чего? Ничего же нет! И не будет!

Но пока добиралась, успокоилась и настроение выровнялось.

В институт я влетела как на крыльях.

— Сейчас встречу Машу и ребят и всё будет правильным.

Машу обнаружила сидящей на подоконнике рядом с Ленкой. Они о чем-то разговаривали, когда Ленка увидела меня и замахала руками, приглашая присоединяться. У аудитории уже собралось много ребят, почти весь курс. Сейчас будет выступать зам декана «комиссарша», как мы её обозвали, а потом общая лекция… истории партии или КПСС! Весь первый курс у нас будет много общих лекций и только с языком по отдельности группами. Я еще добрала себе французский, рассчитывая на генерала с его совершенным знанием и помощью в освоении. Маша взяла английский, ну а Ленка вместе с нею. Куда теперь без неё! Немецкий был основным и общим для нас троих. Прозвенел звонок, и мы поспешили в аудиторию. Вскоре показалась "комиссарша" вместе с лектором, пожилым мужчиной лет шестидесяти, в старом костюме и с лысиной на пол головы. Его седые волосы висели по бокам клочьями, и весь вид был каким-то потертым, что ли. Взгляд был рассеянным. Он присел за стол и, положив руки на столешницу, с безразличным видом слушал "комиссаршу". Она говорила о том, что мы теперь быстро должны освоить дисциплины и нам придется приналечь на учебу, потому что пропущен месяц. После её слов ребята в недоумении переглядывались, мол, а мы при чем? Ваше распоряжение, но она все говорила и говорила. Из всего сказанного мы сделали вывод, что поблажек не будет и нам надо настраиваться на убыстрение и зубрежку.

— К концу следующего месяца вы должны подготовиться так, чтобы сдать зачеты и контрольные работы по тем предметам, которые будете изучать и по двум сдать экзамен — по основному, то есть немецкому и по истории партии преподавателю Ивану Савельевичу Крошину. — Она показала рукой на сидящего мужчину. — Это старейший наш преподаватель, коммунист с семнадцатого года. Прошел Гражданскую и осваивал Первую пятилетку на Донбассе. Ветеран войны. Окончил высшие партийные курсы. Очень грамотный и интересный человек. Он расскажет вам о зарождении и истоках учения марксизма-ленинизма. А так как большинство из вас комсомольцы, то эти знания просто необходимы для дальнейшей работы и жизни молодого специалиста, тем более учителя.

Она еще много говорила про предмет, который уже сейчас вызывал у меня зубную боль, и я несколько раз ловила себя на том, что непроизвольно кривилась. В свое время, будучи студенткой в своем мире, мне пришлось столкнуться с этим предметом. Правда изучали мы его, скорее для галочки, и для зачетки. Здесь же придется, судя по рассказу "комиссарши", учить сей предмет два года! и сдавать экзамен каждый семестр. Ну, а зачем и так понятно.

— Какой строй — такой и поп. — перефразировала я известную фразу про себя.

Обязав старост в перерыв явиться в деканат за студбилетами на свою группу, она ушла, и начался «социалистический маразм». Не по существу, а по стилю преподавания и восприятия. Он таким же голосом, как и весь сам, то есть серым, бубнил что-то и мы обязаны были записывать.

— Ко мне на зачет, а тем более на экзамен без тетради не приходить. Сразу ставлю неуд. — Говорил он таким загробным голосом, что мы поняли, что кто не принесет записи, то лучше путь сразу готовится на вылет.

Два часа еле выдержала и вместе с Ленкой и Машей побежали в деканат за студенческими. Еще ранее мы сдавали фото, как для паспорта с уголком, и умилением смотрели на маленькие картонные удостоверения личности, по которым теперь могли покупать билеты на любой транспорт, кроме такси и самолета, по сниженной таксе, питаться в столовой за треть от стоимости, а также покупать на дневные сеансы билеты в кино за пол цены. И это только в выходной, то есть в воскресенье. В театры и в цирк или вечерние сеансы кино не входили в перечень студенческих привилегий. Но и эта уступка разительно помогала столичным студентам при такой маленькой стипендии.

В следующей аудитории по латинскому языку, мы роздали своим билеты и те приглашали обмыть это в общаге пивом и вином. Маша погрозила кулаком и приструнила некоторых зарвавшихся парней.

— Ой! Уж и пошутить нельзя! — отмахнулись они от суровой старосты. А Петя подмигнул мне и показал щелкнув под челюстью, что, мол, с нами будешь? Я, смеясь, покачала головой, кивнув на всю ту же Машу, сделав большие глаза.

Я знала, что всё равно наши мальчики обязательно отметят сей документ, говоривший о них, как о студентах московского ВУЗа иностранных языков. И это была откровенная гордость за себя, за институт, за столицу.

Все три пары лекций прошли, как по маслу. Никто не слинял, никто не опоздал. Мы еще смотались в перерыв в столовку и прикупили чай и котлету с булкой. Пока у нас были деньги, мы шиковали. Только что они будут делать дальше? Особенно когда они закончатся, а стипендия далеко? У Маши было крепкое подспорье — её немецкая семья, а вот у Ленки только мать и та работала на двух работах. О себе не говорю — у меня под боком мой генерал. Я смотрела на девчонок и жалела их и сочувствовала одновременно.

— Тьфу-тьфу-тьфу! — Мысленно сплевывала я, глядя как они высматривают продукты подешевле, и считают в кошельке рубли. Ссудить им не могла, так сама еще не знала, чем обернется теперь моя история отношений с генералом, но то, что буду сыта и в тепле — уверена на сто процентов. Даже если он откажется от своих чувств, не выгонит и будет помогать во всем.