Дорога в тысячу ли - Ли Мин Чжин. Страница 36

После того как Ёсоп закурил, Кёнхи коротко рассказала ему о работе. При этом она избегала слова «деньги», ограничиваясь тем, что им нужна работа.

— Ты с ума сошла? Мало того, что вы делаете еду на продажу и торгуете у вокзала, а теперь еще обе хотите работать в ресторане, где мужчины пьют и играют в азартные игры? Да знаете вы, какие женщины ходят в такие места? Что, в следующий раз вы будете разливать посторонним напитки? — Сигарета дрожала между его пальцами. — Вы действительно заходили в ресторан? — спросил он.

— Нет, — ответила Кёнхи. — Я осталась снаружи с ребенком, но это большое чистое место. Я видела через окно. Я пошла вместе с Сонджей на случай, если место окажется нехорошим, чтобы Сонджа не осталась там одна. Управляющий, Ким Чанго, вежливый молодой человек, и ты должен с ним познакомиться. Мы не пойдем туда работать, если ты не дашь нам разрешения.

Кёнхи видела, как он расстроен, и чувствовала себя ужасно. Она глубоко уважала Ёсопа. Женщины жаловались на своих мужей, но она никогда не говорила о муже плохо. Ёсоп был честным, он всегда держал данное слово. Он изо всех сил старался заботиться о семье.

Ёсоп вынул сигарету изо рта. Ноа перестал крутить юлу и испуганно посмотрел на дядю.

— Возможно, если ты встретишься с ним…

Кёнхи знала, что им необходима эта работа, но муж будет чувствовать себя униженным. В их браке он не отказывал ей ни в чем, кроме возможности самой зарабатывать деньги. Женщина должна оставаться дома.

— Он мог бы отдавать деньги тебе. Зато мы сэкономим деньги для Исэка и мальчиков, сможем больше отправлять родителям…

Хотя голова его была полна возражений, Ёсоп не мог заговорить. Он работал в двух местах — управлял двумя фабриками Симамуры-сан, который платил ему вдвое меньше, чем обычному японскому мастеру. Кроме того, он ремонтировал станки для корейского завода, но это были случайные приработки, а не устойчивый доход. Жене он говорил, что и там работает управляющим, а не механиком. Перед возвращением домой он яростно тер руки жесткой щеткой, используя разбавленную щелочь, чтобы удалить машинное масло из-под ногтей. Но как бы он ни старался, денег не хватало.

Война в Китае продолжалась, сыновья его босса сражались за Японию. Старший потерял ногу в прошлом году в Маньчжурии, а потом умер от гангрены. Младшего отправили в Нанкин. Симамура-сан твердил, что японские войска находятся в Китае, чтобы установить мир и процветание в Азии, но Ёсопу казалось, что Симамура-сан и сам уже в это не очень верил. Японцы все глубже увязали в войне в Азии, пошли слухи, что Япония скоро станет союзником Германии в европейской войне.

Интересовало ли это все Ёсопа? Он кивал и бормотал нечто утвердительное, потому что необходимо кивать, когда босс рассказывает вам свои истории. Тем не менее для каждого корейца, которого он знал, расширяющаяся война Японии в Азии казалась бессмысленной. Китай не Корея и не Тайвань; Китай может потерять миллион человек, может потерять территории, но останется непостижимо огромной страной. Корейцы хотят, чтобы Япония выиграла? Нет, но что станет с ними, если победят враги Японии? Спасутся ли корейцы? Очевидно, нет. Если корейские националисты не смогли вернуть свою страну, пусть дети изучают японский язык и пытаются делать карьеру. Голодный живот будет вашим императором.

Каждую минуту, каждый день Ёсоп беспокоился о деньгах. Если с ним что-то случится? Какой мужчина позволит своей жене работать в ресторане? Он знал это заведение, а кто не знал? Бандиты ужинали там поздно вечером. Владельцы установили высокие цены, чтобы не допустить простых людей. Когда Ёсопу нужно было занять деньги для приезда Исэка, он ходил туда. И что хуже — жена, работающая на ростовщиков, или его займы? Какой выбор ни сделай, все пахнет отвратительно.

Май 1942 года

Ноа Пэк не был похож на других восьмилетних детей по соседству. Каждое утро, прежде чем пойти в школу, он тер лицо, пока щеки не становились розовыми, смазывал волосы тремя каплями масла, затем зачесывал их назад, как учила мать. После завтрака ячменной кашей и мисо-супом^[18] он полоскал рот и проверял белизну зубов в круглом ручном зеркальце у раковины. Неважно, насколько устала мать накануне, она тщательно гладила его рубашку. В чистой отутюженной одежде Ноа выглядел как японский ребенок из семьи среднего класса и совсем не походил на немытых детей корейского гетто.

В школе Ноа делал успехи и в арифметике, и в письме, удивлял учителя гимнастики координацией движений и скоростью. После занятий он прибирал на полках и подметал классную комнату, а потом шел домой один, стараясь не привлекать к себе ничьего внимания. Вернувшись домой, Ноа садился за домашние задания, не играл на улице с соседскими детьми, которые бегали в пыли до самого ужина.

С тех пор как его мать и тетя стали готовить кимчи в ресторане, дом больше не пах квашеной капустой и маринадами. Ноа надеялся, что его больше не будут называть чесночником. Теперь его мать и тетя приносили домой пищу из ресторана. Раз в неделю Ноа доводилось полакомиться жареным мясом и белым рисом.

Как и все дети, Ноа хранил тайны, но у него они были не обычные, детские. В школе его звали японским именем Нобуо Боку, а не Ноа Пэк; и хотя все в классе знали, что он был корейцем, посторонние едва ли могли об этом догадаться. Он говорил и писал лучше японских мальчиков. В классе он боялся упоминания о полуострове, где родились его родители, и опускал глаза, когда учитель упоминал о колонии Корея. Другим секретом Ноа было то, что его отец, протестантский пастор, сидел в тюрьме вот уже два года.

Мальчик пытался вспомнить лицо отца, но не мог. Когда его просили рассказать семейные истории для школьных заданий, Ноа говорил, что его отец работал мастером на бисквитной фабрике, и некоторые дети считали, что дядя Ёсоп был его отцом, и Ноа не поправлял их. Большой секрет, который он скрывал от матери, тети и даже от любимого дяди, заключался в том, что Ноа больше не верил в Бога. Бог позволил его доброму отцу попасть в тюрьму, хотя тот не сделал ничего плохого. За два года Бог ни разу не ответил на молитвы Ноа, хотя его отец обещал, что Бог очень внимательно слушает молитвы детей. Были и другие секреты, о которых Ноа не мог говорить дома: мальчик хотел быть японцем, он мечтал покинуть Икайно и никогда больше не возвращаться.

Все случилось поздней весной, когда Ноа пришел из школы и увидел на низком столе оставленный для него обед. Ему хотелось пить, мальчик пошел на кухню за водой, а когда вернулся в комнату, вскрикнул. Рядом с дверью на полу сидел изможденный и ужасно грязный человек. Он опирался на косяк, а левым локтем пытался оттолкнуться и встать, но это ему никак не удавалось. Он даже сесть нормально не мог, все время сползал по стене.

Нищий не казался опасным; но он мог быть вором. Дядя предупреждал Ноа о грабителях, которые могли проникнуть в дом в поисках еды или ценных вещей. В кармане у мальчика было пятьдесят сен, он сохранил их, чтобы купить иллюстрированную книгу о стрельбе из лука.

Теперь мужчина всхлипывал, и Ноа от этого почувствовал себя плохо. Он много раз видел бедняков на улице, но никто не выглядел так кошмарно, как этот человек. Лицо нищего было покрыто язвами и черными струпьями. Ноа вытащил из кармана монету. Опасаясь, что незнакомец может схватить его за ногу, он шагнул достаточно близко, чтобы положить монету на пол возле руки человека, а потом сразу вернуться на кухню и выбежать через заднюю дверь, но плач заставил его замереть на месте.

— Я твой аппа, твой отец, — сказал мужчина.

Ноа ахнул и покачал головой.

— Где твоя мать?

Ноа сделал шаг вперед.

— В ресторане, — ответил Ноа.

— Где?

Исэк был в замешательстве.

— Я пойду, позову маму. Ты в порядке?

Мальчик не знал, что делать, он все еще испытывал страх, хотя понял… что это был его отец. Возможно, его отец голоден? Плечи и локти его напоминали острые ветви деревьев.