Дорога в тысячу ли - Ли Мин Чжин. Страница 44

Вошла Кёнхи, и Мосасу побежал к ней с комиксами.

— Ты можешь прочитать это для меня?

Кёнхи кивнула, и Мосасу отвел ее к стопке сложенных футонов, которые они использовали в качестве стульев.

— Ноа, иди к нам, я почитаю вам.

Ноа быстро поклонился Хансо и присоединился к Кёнхи и Мосасу. Чанджин последовала за Ноа, оставив Сонджу за столом. Когда та хотела встать, Хансо жестом попросил ее остаться на месте. Он выглядел серьезным.

— Подожди, я хочу знать, как дела у тебя.

— Я в порядке, спасибо. — Ее голос дрогнул. — Спасибо, что привез мою мать.

— Ты спрашивала, нет ли новостей о ней, и я подумал, что лучше ей будет перебраться сюда. В Японии плохо, но в Корее сейчас гораздо хуже. Когда война закончится, ситуация наладится, но пока она стабилизируется, может пройти немало времени.

— Что ты имеешь в виду?

— Когда американцы одержат победу, мы не знаем, что сделают японцы. Они выведут войска из Кореи, но кто будет управлять там? Что станет с корейцами, которые поддерживали японцев? Будет немало крови и смуты. Тебе нужно думать о сыновьях, а им — держаться подальше от этой заварушки.

— А что ты будешь делать? — спросила она.

Он посмотрел ей прямо в глаза.

— Я позабочусь о себе и своих людях. Ты же не думаешь, что я доверю свою жизнь кучке политиков? Им ни до кого нет дела.

Сонджа подумала, что, вероятно, он прав, но может ли она доверять ему? Она начала подниматься, но Хансо покачал головой.

— Так трудно говорить со мной? Сядь, пожалуйста.

Сонджа села.

— Я должна заботиться о своих сыновьях. Ты должен это понимать.

Мальчики впились взглядами в страницы комиксов. Кёнхи читала с чувством, и даже Чанджин смеялась вместе с детьми. Они были поглощены комиксом, а их лица казались более мягкими и спокойными, чем обычно.

— Я помогу вам, — сказал Хансо. — Не нужно беспокоиться о деньгах или…

— Ты уже помог нам, потому что у меня не было выбора. Когда война закончится, я сама позабочусь о них. Я заработаю…

— Когда война закончится, я смогу найти вам дом и дать деньги на мальчиков. Они должны ходить в школу, а не убирать навоз за коровами. Твоя мать и невестка тоже могут поселиться с вами. Я найду хорошую работу для твоего шурина.

— Я не могу объяснить все это своей семье, — сказала Сонджа.

Чего он хочет? Конечно, он не мог больше желать ее. Она — вдова двадцати девяти лет с двумя маленькими детьми, которых надо кормить и воспитывать. Сонджа не могла представить себе, что какой-то мужчина может захотеть ее. Она и прежде не отличалась красотой. Простая женщина с плоским лицом, неровной кожей, на которой от солнца появились первые морщины. Ее тело было сильным и плотным, более массивным, чем в юности. Иногда она чувствовала себя здоровым сельскохозяйственным животным, которое однажды станет бесполезным. И до этого дня важно убедиться, что ее мальчики будут в порядке, когда она уйдет.

— И что бы сказали об этом твои дочери? — спросила она шепотом.

— Моя семья не имеет к этому никакого отношения.

— Я понимаю. — Сонджа сглотнула, ее язык был сухим. — Я благодарна за эту возможность — работать и находиться в безопасности. Но когда война закончится, я получу другую работу и смогу обеспечить мальчиков и мою мать.

Война закончилась быстрее, чем Хансо предсказал, но даже он не мог представить себе, какой будет последняя бомбардировка.^[23] Бункер защитил Ёсопа от худшего, но когда он наконец вышел на улицу, горящая стена от соседнего деревянного сарая опалила его справа, охватив оранжево-синим пламенем. Кто-то потушил огонь, и люди Хансо нашли его в жалкой больнице в Нагасаки.

Звездным вечером Хансо привез Ёсопа на ферму Тамагучи в кузове американского армейского грузовика. Мосасу первым увидел машину и бросился к загону со свиньями, чтобы достать бамбуковые копья. Семья стояла у полуоткрытой двери сарая, наблюдая за грузовиком.

— Вот, — выдохнул Мосасу, раздавая грохочущие полые копья матери, бабушке, брату и тете, удерживая два оставшихся. Ким Чанго в это время принимал ванну.

Мосасу громко прошептал брату:

— Надо вызвать господина Кима. Отдай ему это оружие. — Он подал Ноа копье для Кима.

Дырявый свитер Ноа свисал свободно над многократно залатанными брюками. Он был слишком велик для него.

— Война окончена, — твердо заявил Ноа. — Наверное, это люди господина Хансо. Положи это, пока сам себе не навредил.

Грузовик остановился, и два корейца, работавшие на Хансо, вытащили носилки с Ёсопом. Кёнхи опустила копье, позволив ему упасть на мягкую землю, и положила руку на плечо Мосасу, чтобы успокоить его. Хансо вышел из кабины грузовика, а водитель, рыжий американский солдат, держался позади. Мосасу уставился на солдата. У водителя была светлая веснушчатая кожа и бледные желтовато-рыжие волосы, напоминавшие огонь. Хансо явно не опасался его. Вернувшись из Осаки, Хару-сан, глава местной ассоциации жителей, который обычно распределял пайки, предупредил детей, что американцы убивают всех без разбора, поэтому при виде любого американского солдата надо бежать и прятаться. Когда водитель заметил, что Мосасу смотрит на него, он помахал ему, показывая в улыбке ровные белые зубы.

Кёнхи медленно подошла к носилкам. При виде ожогов Ёсопа она зажала рот обеими руками. Несмотря на ужасающие новости о бомбежках, она верила, что Ёсоп жив, что он не умрет вот так — неизвестно где и как. Она постоянно молилась о нем, и теперь он был дома. Она опустилась на колени и поклонилась. Все молчали, пока она не поднялась. Хансо кивнул изящной красивой женщине, которая плакала, и передал ей большой пакет, завернутый в бумагу, там был запас бинтов и ожоговой мази из Америки.

— Там вы найдете лекарство. Смешайте маленькую ложку порошка с водой или молоком и давайте ему на ночь, чтобы он мог спать.

— Что это? — спросила Кёнхи.

Сонджа стояла рядом со своей невесткой и ничего не говорила.

— Ему это нужно. Против боли, но нехорошо принимать это средство слишком долго, потому что оно вызывает привыкание. Обязательно меняйте повязки. Перед тем, как использовать бинты, проварите их в кипятке. Ему понадобится мазь. Сможете все это делать?

— Спасибо за все, что вы сделали для нас, — сказала Кёнхи Хансо, который лишь покачал головой и ничего не ответил.

Он оставил их, чтобы поговорить с фермером. Ким, который к тому времени вернулся, закончив омовение, последовал за Хансо. Женщины и мальчики проводили мужчин с носилками внутрь сарая и показали, где положить Ёсопа. Кёнхи перенесла поближе к нему свою постель.

Через некоторое время Хансо и его люди уехали, не попрощавшись. Фермер не жаловался на появление еще одного корейца, потому что остальные исправно трудились. Тамагучи чувствовал, что скоро наступит время, когда они попросят у него денег на дорогу и уйдут, и он стремился использовать их как можно эффективнее. Даже если он сможет заменить всех корейцев японскими ветеранами, ему нужно сохранить связи с Хансо. Так что, если тот привез еще одного корейца, пусть остается.

Грузовик регулярно посещал ферму, но Хансо не появлялся неделями. Ёсоп страдал. Он потерял слух на правом ухе. Лекарственный порошок закончился, а Ёсопу было ненамного лучше. По вечерам он кричал, как ребенок. В течение дня он пытался помогать на ферме, ремонтировать инструменты или брался сортировать картофель, но боль была слишком сильна и мешала ему работать. Время от времени Тамагучи из жалости давал алкоголь, который помогал Ёсопу забыться. Однако когда Кёнхи начала просить об этом каждый день, он сказал ей, что не может помочь, не потому, что он был скупым человеком, а потому что опасался, что гость превратится в пьяницу.

Через месяц Хансо вернулся. Солнце стояло высоко, и рабочие только что пришли с поля на обед. В холодном сарае Ёсоп был один. Услышав шаги, он поднял голову, а затем снова опустил ее на соломенную подушку. Хансо поставил два ящика, а затем сел на толстую доску, которая использовалась в качестве скамьи. Несмотря на элегантный костюм и лакированные кожаные туфли, Хансо в сарае чувствовал себя непринужденно, не обращая внимания на запахи от животных и сквозняк.