Длань Одиночества (СИ) - Дитятин Николай Константинович. Страница 101

Лучшее произведение всех времен. Он был каким-то руководством к действию? Политической программой? Его создатель действительно рекомендовал сделать мир антиутопией бесконечного угнетения? Если это так, то его сила — прямое доказательство эффективности такого подхода. Это было так близко к тому, что делал… Геноцид.

Адский город отозвался на эти мысли. Он загрохотал, словно смеялся. Ветер ускорился, обтесывая стены домов, вытягивая из окон спирали черного маслянистого дыма. Визг демонических обитателей накладывался на скрежет уже разложившихся конструкций. А из крови всплыли потревоженные ракообразные чудовища.

— Ты такой же, как мы.

Это было не так уж неожиданно. В конце концов, здесь эту тварь короновали, здесь она родилась. ЛПВВ слышало, как оно приближается, пока еще невидимое в обветшалой чаще построек. Шипение испаряющихся нечистот и мерный звон колоколов. «Боммм! Боммм! Боммм!». Все ближе. Подлетающие шершни сделали крутой разворот и в панике бросились кто куда.

Между гнилыми клыками небоскребов мелькнула черная громада.

И вот.

Оно.

Перед ним.

Обычно нейтральное, ЛПВВ, берегущее свои эмоции, пропустило вспышку отвращения и беспокойства. Геноцид смотрел на него полыхающими глазницами. Вблизи было заметно, что там, внутри чугунного черепа, царапают стены тысячи рук. Этот скрежет, хруст ломаемых ногтей, шипение вечно горящей плоти, одновременно ублажал чудовище и не давал его безумию угаснуть.

— Ты должен быть с нами. Ты хочешь того же, что и Пророк, только предлагаешь достигнуть этого с другой стороны. Через Материю.

— Нет, — спокойно ответило ЛПВВ. — Мое предназначение неизвестно мне самому.

— Уничтожать. Твое предназначение — уничтожать. Мы с тобой — убийцы.

— Я не приму свою природу так же легко, как ты, — произнесло ЛПВВ, увеличиваясь в размерах, чтобы компенсировать разницу с монстром. Теперь они были на равных, хотя Произведение так и не ступило в кровь и глядело на Геноцид сверху вниз. — Я сложнее тебя. Умнее. Любимее. У меня был создатель с именем.

— У меня были сотни отцов. Ты удивишься, ЛПВВ, но они любили меня не меньше. Они верили в меня не меньше. Я принял свою природу, потому что она естественна. Смерть нужна всему живому, чтобы оно не сгнило заживо. И я несу смерть миллионам, не интересуясь идеологиями, которыми меня оправдывают. Не смотря на причины, из-за которых ко мне прибегают. Я уничтожаю доброе, пока оно не стало злым. И когда Одиночество приведет меня к последней жертве, я вздохну с облегчением. А потом сокрушу ее, и негатив исчезнет. Исчезнет все.

— К сожалению твоему, борьба так же естественна, как смерть, — стоически говорило ЛПВВ. — И пока ты идешь к последней жертве, тебя будут атаковать снова и снова, пока не вытолкают обратно в бессознательное. По-твоему ты бог смерти? По-твоему твои создатели были умными людьми? Они были обезумевшими от Одиночества отродьями, чьи суждения были настолько далеки от объективности, сколь твоя Максиме сейчас далека от победы. Я не дам исчезнуть всему живому. Даже если я создано жестоким разумом, во мне не заложено тотальное истребление. Мы с тобой не одно и то же. Меня ведет разумная жестокость, а тебя — тупая кровожадность.

Огненное сияние в глазах Геноцида потускнело, словно монстр прикрыл несуществующие веки. Он сжал бугристые пальцы в кулаки-тараны.

— Борьба… Ты появился так недавно. Ты не знаешь, какую она несет усталость. Они ненавидят меня. Но зовут. Снова и снова. Их разумы перекручивают меня, давят, ломают, и собирают вновь из обрывков и лоскутов. Я выползаю из пепла могильного костра, на котором меня сжигают. И каждый раз на мне все больше слоев жженой кости. Послушай меня! Ты должен помочь нам!

Город поддакивал царю разрушений. Он скрежетал и охал. Хромые, сгорбленные сущности собирались на уцелевших крышах. Они запели что-то слабыми голосами. ЛПВВ не понимало их, но по интонации догадывалось, что это мольба. Они хотели прекратить свои страдания.

— Максиме, — произнесло оно мягко, пытаясь заглянуть еще глубже в глазные ямы Геноцида. — Это ведь ты нашептываешь ему что говорить?

— Да, — произнес Геноцид после паузы. — Он бы не смог рассказать тебе всего этого. Поверь, я не солгала ни в чем. Он действительно страдает. И очень устал. Мы все устали.

— Устали, — вдруг протянул Геноцид с утробным гулом.

Несомненно, это была только его реплика.

— Усталость — не оправдание. — Отрезало ЛПВВ. — И не будет оправдания тому, что ты делаешь. Я не присоединюсь к тебе. Это анафема. Как и ты сама.

После этих слов, город разочарованно застонал и сгорбился. А потом злобно завибрировал и медленно воспрянул. И каждая его полость, каждое окно, провал, залились яростным желтым сиянием. По улицам пронесся ураган обвинений.

Здания рассыпались, как песочные замки. Одно за другим, они словно проваливались под землю, выдыхая стремительные кольца бетонной пыли. ЛПВВ пробивало их собой, пока не увязло в обломках. Над ним вновь вырос курган мусора, но в этот раз оно не забылось. Взметнувшись вверх, божество раскидало зубастые осколки стен, и свет его метнулся в Геноцид. Броня, покрытая человеческим жиром и углем, ахнула от удара, но выдержала. Взревев голосами умирающих, титан негатива ринулся вперед. Он сметал руины, испепелял нагромождения трупов, походя вымещая злобу на мясных големах.

ЛПВВ, зараженное его яростью, словно вирусом, пикировало навстречу. Они столкнулись как два странствующих метеора, высвободив волну всесокрушающей энергии. Вокруг них, грохоча и вспыхивая пламенем, образовалась широкая арена. Бетон смешался с нечистотами, превратившись в густую податливую почву.

От их ударов трещало само пространство. Медленная и неповоротливая, эта битва напоминала противостояние двух миров, теснящих друг друга силами, превосходящими разумные пределы. Кулаки Геноцида оставляли на прекрасном теле ЛПВВ мироточащие трещины. Однако, оно, подавив злобное помешательство, не давало боли взять верх. С холодной решимостью ЛПВВ крушило щербатую шкуру врага, уклоняясь от раскаленных кулаков. Те приближались с такой осязаемой тяжестью, что не давали реагировать достаточно быстро, и освобожденный Никасом полубог чувствовал силу негатива, раскалывающую его сущность как лед.

Выставив перед собой щит истинной разумности, ЛПВВ взяло передышку, пока чемпион Максиме ярился за экраном. Затем они схлестнулись снова. Вокруг них собирались стаи тварей негатива. Они бежали на границе арены, завывая и подбадривая своего короля. ЛППВ, наращивая дистанцию, обстреливало Геноцид копьями света. Слежавшиеся желтые кости разлетались как шрапнель. Кое-где уже показался мерцающий чугун.

— Дерись со мной, — загрохотал монстр.

Сущность ЛПВВ вновь помрачнела от насылаемой ярости. Они сцепились, под одобрительный рев наблюдающих. Схватив кулаки титана, полубог принялся давить на него. Не желая отступать, они бросали в это грубое противостояние всю свою мощь, вокруг них росло давление, от которого лопались приблизившиеся твари Негатива, а камни превращались в пыль.

— Я сильнее, потому что не лгу себе. Ты сам все видел. Спасения нет.

— У нас есть Воля.

Геноцид рассмеялся, а потом надавил так, словно все это время испытывал ЛПВВ, используя лишь половину своих возможностей. Произведение ахнуло и упало на одно колено. Сбросив его руки, титан негатива, сокрушил ногу сущности собственной пятой, похожей на обожженный колокол. Она почти не встретила сопротивления. Прекрасная скульптурная голень ЛПВВ превратилась в осколки. Оно упало вперед, задрожав от рассредоточения.

— Я искупаю тебя в крови, которую ты так избегаешь.

Схватив ЛПВВ за голову, Геноцид поволок его за собой вглубь города. Там он нашел бурлящее озеро цвета мясных помоев. Из этой мерзости вырывались пузыри, наполненные смрадным паром. На медицинских жгутах, уходящих в глубину, висели, повинуясь другому центру гравитации, исковерканные тела, с вырезанными органами. Пустоты были забиты скисшим от влаги порошком. На берег выбралось тощее существо, проткнутое изнутри иглами шприцов. Из них сочился желтый ликвор.