Мир и нир (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич. Страница 3

Это был холодный душ. Глей-купец Гош привык чувствовать себя богатым. И вести жизнь богатого. Десять либ серебра[1] – минимальный резервный фонд, капитал много больше… Но я здорово просчитался. Во-первых, не пустил рожь в продажу и ещё прикупил, чтоб обеспечить производство нира до следующего урожая. В других частях королевства деньги для бухла выделены из казны, но в Кирахе-то пришлось за свои кровные!

Во-вторых, уголь. Верун без обиняков дал понять: леса не трожь. Не только его рощу. Она – святое дело. Неприкосновенна. Но и с обычными надо аккуратно. Без массовой вырубки.

А доставлять уголь подводами да создавать запас на несколько месяцев – очень накладно.

В-третьих, как и говорил, начал строить приличный каменный замок. Чтоб и с удобствами, и штурм выдержал.

Вот так деньги и разошлись. Доли с продажи нира на текущее хватает и даже больше. Но всё равно – мало. Мистер Жаба прав.

Надо сказать, налоги на глейство божеские, ставки невысоки. Но я захапал квадратные километры степи, а использую их не все. И с каждой квадратной меры – плати подать, засеял-застроил её или пустует – не важно.

А ещё людей увеличилось. Хрымов и воинов Нирага. Подушный налог – плати.

Производство нира – хорошее дело. Но раньше, при старом глее и его беспутном сыночке, доход приносили купеческие караваны, идущие из степи. Замятня вроде бы закончилась или к тому идёт, но караванов нет. Из Мармерриха, крупного порта юго-запада, не пришёл ни один. А как им пробраться через заросли? Дикие колючие кусты прилипнут и всё сожрут: людей, кхаров, любую органику.

Я как-то спросил Веруна: что делать. Он ответил: мост построй. Чтоб на человечий рост выше сорняков.

Это было за две недели до Дня пришествия Моуи. Божок осматривал свою рощу, самую южную – на захваченных землях степи. Цокал языком: росла плохо. Влаги мало.

- Мост наведи, - повторил он. – Но тебе не поможет.

- Почему? Давай – увеличу тебе угощение?

Я и так приволок ему целый мех. Включая глиняные кувшинчики с молочно-кислым по маминым рецептам. Мамину стряпню Верун полюбил больше других блюд. Ещё с удовольствием принимал мягкие «женские» наливки.

- Тенгруна не угостишь. Не берёт он угощение у смертных.

- Тенгруна?

Дедок посмотрел на живую изгородь, будто видел через неё. Погладил себя по лысине.

- Бога степи. Обидел ты его. Земли отобрал. Внутри ограды у него нет власти, это уже не степь. А вот наружу не ходи. Не простит. И караваны к тебе не пропустит. Злопамятный он.

Твою япону мать… Что же не предупредил, когда давал саженцы для колючих сорняков? Это вообще такая дурная манера в Мульде – сообщать в последний момент. Чтоб уже не изменить ничего.

- Чем его ублажить? Не знаю. Хочешь рискнуть – говори с ним сам. Если останешься живой, потом мне расскажешь. Прощай, Гош. Маме спасибо за пирог с ягодами.

Так что перед приездом дорого тестя с новой женой на новогодний праздник я пребывал в несколько сумрачном настроении. Вроде всё хорошо: семья со мной, в безопасности, дела движутся, даже если залезу в долг ради податей – месяца за три отдам. Ну, за четыре, если Клец зарядит свой обычный процент…

Но какое-то восьмое чувство говорило: не расслабляйся. Нет у тебя, Гоша, запаса прочности. Готовься. Моя многомудрая и ненасытная жаба, слушая этот внутренний голос, жалобно скулила.

Окончательно испортила состояние души моя мама. Из самых добрых намерений. Она решила моей бывшей возлюбленной Насте, теперь жене отца Мюи, фактически – тёще, рассказать слишком многое. Я убеждал маму: мы здесь чужие. Мы не вписываемся в этот мир. Как бы ни работало объяснение, что мы прибыли издалека благодаря Веруну и потому так отличаемся, достаточно всего шага до беды. Толпа с рёвом «колдуны!!!» набросится и растерзает. Никакой ТТ не сдержит. Да и не ради геноцида мы здесь.

Пока Настя в ахрене, не понимает, как из восемнадцатилетней девушки превратилась в одночасье в зрелую деваху в абсолютно непонятном мире, это одно. Держится за Клая ради выживания. Но если узнает правду…

Стотысячная попытка уговорить маму не делать глупость привела к ответу: «поздно, я уже приняла решение». Она – что армейский майор в юбке. Если отрубила по-своему, не переубедить. И не поставили над тем майором подполковника. Приезд гостей на празднование Дня пришествия Моуи грозился вылиться в крупные неприятности на дому. Их только не хватало перед следующими неприятностями – с налогами.

[1] Стоит напомнить: 1 либ – это примерно 400 грамм, 1 либ серебра равен 20 серебряным монетам – динам. 1 дин равен 20 золотым дукам.

Глава 2

Хорошо, что мост не строил, и изгородь давно выросла после битвы со степняками. Иначе неуютно было бы. Да и теперь – не особо. Вообще. Потому что за растительным забором возвышались голова и плечи Тенгруна. Сам набил стрелку.

Вряд ли степной подставил табуретку. Рост бога превысил три метра. Мой Верун ему едва ли по пояс. А то и по развилку.

Не исключаю: боги вообще не имеют роста. Я вижу только какое-то их воплощение. Сверхъестественные существа всё же, ядрёный корень. Стало быть, мощь «моего» божка, опирающегося на силы нескольких рощиц, просто чих по сравнению с повелителем бескрайней степи.

Тенгрун был чернолиц. Голова обмотана какой-то белой тканью, спадающей на плечи – ниже не видно. Плечи шириной с кабину КамАЗа. Верун на рожон не лез, отошёл от изгороди. Даже слегка мне за спину – от греха подальше.

Бог, превосходящий комплекцией Халка, оказался долгоречив. Наверно, мелкого столько не слушают. А здесь – попробуй возрази! Если смелый.

Из его претензий я вынес, что двое презренных червей (мы с Веруном) подло отгрызли кусок Великой Степи, бросив вызов самому… Тут следовало долгое перечисление самовосхваляющих эпитетов. В презренности и ничтожестве два упомянутых червя опустились до Пустынного Лиса, тоже отгрызающего Степь – с юго-восточной её части.

Когда голова башенного размера перестала изрыгать проклятия, я осторожно ввернул:

- А почему бы Пустынного Лиса не прищучить? Это бог пустыни?

Верун пихнул меня кулаком в бок. Тенгрун глянул примерно так: «чего это я время трачу на умственно отсталого?» Уничижительно. До обидности.

- Нет никакого Лиса Пустыни, одно название. Пустыня – это смерть, - объяснил мой дедок. – Как только её жар достиг Оранжевой реки, беда пришла. Где степь была, там пустыня.

- Ага… Великий Тенгрун! Но что изменилось? Раньше, выходит, влаги хватало, степные травы росли, пустыня не приближалась…

- А потом степные псы привели своих кхаров! Те сожрали траву, вытоптали землю!

Ого… Я думал, колдуны-кочевники наладили сосуществование с богом-Халком.

- Тогда, наверно, есть способ. Я пришлю хрымов отрыть каналы. Зальём воду из Оранжевой или какой другой реки. Растительность можно восстановить. Пустишь хрымов в степь?

- А они снова настроят непотребств, вроде этого? – гневное божество подняло перст, чтоб нам с Веруном увидать, и ткнуло в изгородь.

- Зачем же? Нам мир нужен. Чтоб караваны ходили. Вот Верун подтвердит, что не лгу… - это я, похоже зря сказал. Тенгрун презрительно зыркнул на «коллегу». Мне стало очевидно: ни в грош его не ставит.

- Не посмеешь обмануть. Ветер Великой Степи соберу, дуну сюда, всё снесёт: и твои жалкие колючки, и рощицу. Новая она, слабая. Там – хвосты кхаров, а не деревья. Потом и до замка доберусь.

Мдя. Гарантии честности сделок в Гхарге довольно суровые. Не забалуешь.

- Тенгрун! А если степняки снова пригонят кхаров?

Бог-гора захохотал.

- Людишки? Да что ты понимаешь, червь! Их вождь-король выказал мне неуважение. Угощения не поднёс. Жертвенного кхара не заколол. Внука в мою честь не назвал. Теперь на месте его стоянки – холм. Другие степняки даже приблизиться боятся.

- Далеко?

- Два дня твоим черепашьим ходом.

Внутри меня что-то явственно зашевелилось. Холодное и активное марки «жаба».