Сливовое дерево - Вайсман Эллен Мари. Страница 13

Войдя в дом, девушка медленно затворила тяжелую входную дверь и стала осторожно подниматься по ступеням. На каждой ступени она останавливалась и прислушивалась. Ее удивляло, что родители до сих пор не спят и слушают настырный жестяной голос Гитлера. Несмотря на благополучное возвращение домой, тоскливое чувство страха не утихло, а прочно обосновалось в животе, как старый валун на дне озера.

Глава пятая

В течение следующих недель стены города обклеивали все новыми и новыми плакатами. В одном из них заявлялось: «Вся Германия слушает фюрера по „Народному радио“». Другой изображал Гитлера с расправленными плечами и упертой в бок рукой, смотрящим вдаль, а внизу шла надпись: «Один народ, один рейх, один фюрер». Самые свежие агитки вывесили около булочной, мясной лавки, у всех магазинов и церквей. На них красовалась привлекательная светловолосая семейная пара с двумя белокурыми розовощекими детьми. Подпись гласила: «Выбирай подходящего супруга — рада здоровья, народа и партии!». Глядя на идеальную арийскую семью, счастливо улыбающуюся с каждой стены, Кристина подумала о последнем постановлении, выпущенном нацистами: списке неприемлемых имен для новорожденных.

«Что дальше? — рассуждала она. — Гражданам Германии будут диктовать, что им есть и носить?»

По вечерам, когда она пробиралась по пустынным улицам на свидания с Исааком, нацистские плакаты светились в темноте, как именинные свечи в склепе. Кристина боролась с искушением сорвать их, отнести домой и сжечь в печи. Если ее поймают, она всегда может сказать, что сделала это из-за отсутствия дров и угля. Но страх побеждал гнев, и девушка старалась не замечать омерзительные прокламации.

Навязчивые идеи ни к чему не приведут. Только время было ее союзником, ибо оно одно командует переменами. Надо переждать. Рано или поздно Гитлера свергнут или нацисты образумятся. Какая злая насмешка судьбы: всего неделю назад Кристина сгорала от нетерпения узнать, какие приключения ей предстоит пережить. Она бы ни за что не поверила, что будет бегать на полуночные рандеву, потому что любить запрещено законом. Но она отказывалась уступать горькой жалости к себе.

Кристина считала дни от одного тайного свидания до другого, вспоминая нежные поцелуи Исаака и то, как поднимается уголок его рта, когда он улыбается. Хотя они открыто признались друг другу в любви, их первые встречи были краткими и неловкими. Часто после приветствия и первых слов «Я скучал» — «Я скучала» оба смущенно замолкали, не зная, что еще сказать. Мир разительно изменился в течение нескольких недель, и казалось бессмысленным разговаривать о будничных вещах. Единственным, что имело смысл, единственным, что они понимали, были их чувства друг к другу. А для этого слов не требовалось. С каждой встречей они все больше раскрепощались. Вскоре разговор потек свободнее, молчание перестало быть тягостным, объятия сделались более смелыми, а поцелуи более пылкими.

— Ночью совсем несложно остаться незамеченным, — сказала Кристина во время их четвертой встречи. — На улицах нет ни души.

Они сидели бок о бок на ступенях кафе, прижимаясь друг к другу, чтобы не замерзнуть на холодном ночном ветру, и держались за руки.

— Люди стараются лишний раз не высовывать нос из дома, — заметил Исаак, — выходят только за продуктами и по крайней необходимости. Все боятся, что их остановят и будут допрашивать. Я думаю, нам следует встречаться ближе к твоему дому. Мне нетрудно пройти немного дальше.

— Но зачем? — удивилась Кристина. — Я не боюсь, что меня поймают. Всегда можно пустить слезу и сказать, что я выскочила остыть после ссоры с родителями.

— Мужчина на улице поздней ночью вызывает меньше подозрений, а для женщины это опасно. Никогда себе не прощу, если с тобой что-нибудь случится.

— А как же ты? Если у тебя проверят документы…

— Если гестапо заявится в город посреди ночи, — перебил он ее, — я услышу шум машин и успею убежать и спрятаться.

— О, — протянула Кристина, поддразнивая его. — Думаешь, я не умею бегать?

— Не так быстро, как я.

— Давай наперегонки? — она встала и высвободилась из его рук.

— Nein, — отказался Исаак, — сядь, пожалуйста.

— Ach nein? — улыбнулась она. — Ну уж нет, такие заявления не сойдут тебе с рук.

Он встал и крепко обхватил ее за талию.

— Ну тогда беги, — согласился он. — Я за тобой.

Она попыталась вырваться из его объятий, но Исаак крепко удерживал ее.

— Так нечестно.

— Видишь, какая ты беспомощная.

— А все из-за тебя.

Когда губы их слились в поцелуе, все переживания по поводу бегства и укрытия растаяли.

Неделей позже уверенность Кристины в своих способностях перехитрить гестапо получила сокрушительный удар. Она подслушала, как фатер говорил мутти о друге, с которым он когда-то работал, — католике, женатом на еврейке.

— Я была в коридоре, — рассказывала Кристина Исааку. — Не знаю, почему я не вошла в кухню. Родители не пытались понизить голос. Я просто почувствовала…

— Вину? — подсказал он.

— Скорее страх.

— Что сказал твой отец?

— Его друг поехал на поезде в Штутгарт на день рождения к сестре. Когда он вышел на платформу, его остановил человек в штатском и представился сотрудником Geheime Staatspolizei, тайной государственной полиции. Он поинтересовался, откуда и куда направляется друг отца. Тот показал свой паспорт, и полицейский препроводил его в здание гестапо, расположенное напротив железнодорожного вокзала. Там второй сотрудник отобрал у папиного друга подарки для сестры — чай с мятой с их собственного огорода и банку с козьим сыром. Представляешь, беднягу обвинили в том, что он все это украл! Кроме того, гестаповцы заявили, что ему больше не позволяется ездить на поезде, и предупредили, что если его еще раз увидят на станции, то вместе с женой-еврейкой отправят прямиком в концентрационный лагерь.

— Ты хочешь сказать, — осторожно спросил Исаак, — что больше не будешь со мной встречаться?

— Вовсе нет. Я ничего не хочу сказать. Просто хочу предостеречь тебя: Vater говорит: гестапо знает все.

— Ты слышала сообщения по радио? — поинтересовался Исаак. — Закон теперь требует, чтобы все использовали официальное приветствие Heil Hitler.

— Слышала, — вздохнула она. — Все вскидывают руку и делают, что им велено.

— А ты? Ты тоже делаешь, что велено?

Кристина всмотрелась в его лицо. Обидится ли Исаак, если она ответит «да»?

— Поначалу это казалось мне смехотворным, и я отказывалась подчиняться. Но после того, как я услышала историю про папиного друга…

— Лучше повиноваться, — согласился он. — Не нужно привлекать к себе внимание.

Через два месяца они стали встречаться в винном и овощном погребе, прорытом в склоне холма. Поросший деревьями и кустарниками пригорок тянулся за рядом лавок и кафе на другой стороне дороги, пересекавшей конец улицы, на изрытой колеями лесистой местности, прорезанной речкой, на которой стояла зерновая мельница. Хозяин погреба герр Вайлер делил его с владельцами ресторанов и кафе. Исаак легко и незаметно открыл ржавый навесной замок на утопленной в стене, поросшей мхом двери. Вдоль одной из изогнутых каменных стен располагались дубовые винные бочки и деревянные полки, уставленные пыльными бутылками. Дальний конец длинного узкого помещения был заставлен штабелями ящиков с репой и картошкой.

Как ни хотелось влюбленным открыть кран бочки и попробовать вино, они ничего не трогали. Они были рады, что нашли приют в этом укромном месте, защищавшем от холодных осенних ветров, где могли разговаривать и целоваться, не беспокоясь о том, что их увидят. Кристина брала из дома короткую свечу, тонкая струйка серого дыма от зажженного фитиля поднималась к неровному потолку и через квадратное вентиляционное отверстие исчезала в ночи. Иногда Исаак приносил сыр и фрукты или куски маминого фирменного сливового пирога. Молодые люди переворачивали пустую винную бочку, накрывали ее красно-белой клетчатой скатертью, и овощной погреб превращался в уютное любовное гнездышко.