Туманная река (СИ) - Порошин Владислав Викторович. Страница 4

— Голуби летят над нашей зоной, голубям нигде преграды нет, — затянул очень приятным голосом Толик, девчонки тоже стали подпевать юному любителю зековской романтики. Лично я с большим трудом дослушал эту бесконечную балладу. Никогда не любил блатных песенок.

— Маэстро, давай про журавлей, — попросила бойкая девчонка подружка Наташки, Тонька.

Круглое личико, хитрые глазки, уже вполне созревшая девушка, лет через пять разнесет ее во все стороны, если следить не будет за собой, — отметил я про себя, — а сестра Толика, реально здесь самая красивая, жаль, если Чеснок добьётся своего. Все силы приложу чтобы этого отморозка отвадить, и плевал я на его кодлу. Нужно будет, с каждым буду биться до последнего.

— запел Толик,

В этой песне не было ни слова про зону и про зеков, но суть ее мне была ясна, песня про побег. В общем если ребята и дальше будут слушать подобную муру, то многие на зоне и окажутся. Зёма, например, и сейчас с придыханием говорит про блатных.

— Маэстро, — оборвал я певца на пол куплете, — дай ко мне инструмент, я сыграю.

Вся компания удивленно оглянулась на меня и пораскрывала рты.

— А ты умеешь? — Толик недоверчиво протянул мне гитару.

— Одного мудреца как-то спросили, а можешь ли ты играть на гитаре? — отшутился я, — а он ответил, не знаю, не пробовал.

Девчонки дружно захихикали, Зёма же просто загоготал. Я взял гитару и задумался, — что исполнить честной компании? Что-то сложное не поймут. Может быть «Ласковый май» им сбацать. Что-нибудь про любовь, про вечер, про май. Я конечно не фанат такой музыки, но сейчас она реально в тему. Еще раз я попробовал брать знакомые аккорды и заиграл.

— пока я пел, мне было смешно видеть, как у всех вытянулись лица и широко раскрылись глаза. Наташка так вообще вперилась глазами в меня как в инопланетянина. По сути, я и есть здесь кто-то на вроде пришельца с другой планеты.

— затянул я припев. И краем глаза заметил, что к нашей компании стали присоединяться и другие парни из нашей комнаты, а так же девчонки из соседних спален.

Когда я запел припев второй раз, Наташка и Тонька очень красиво стали подпевать мне на бэк-вокале. А когда припев зазвучал третий раз, подпевали практически все. Закончил песню я под оглушительные овации.

— Козырная песня! — не выдержал Маэстро, — показывай аккорды, это же просто улет.

— А чья это песня? — спросила Наташка, — сам сочинил?

— В больнице слышал, — соврал я.

— Да не гони, — заявил Санька Зёма, — если бы такую песню пели бы в больнице, то ее уже пол страны пело. А песня то про кого, — заулыбался Зёма, — про Ирку?

— Нет, это я про тебя написал, — ответил я, — лежал в больничке и думал, а как там Санек, не написать ли про него песенку.

Тут же на меня насел Толик Маэстро и пока я не продиктовал слова не отцепился. Потом он взял гитару и запел про розовый вечер.

— Бура, — позвал я Вадьку, — пойдем, выйдем на улицу потрещим.

Мы с трудом протиснулись среди слушателей нового детдомовского хита и спустились на первый этаж. Честно говоря, ситуация с Чесноком, с этим приблатненным пациком меня напрягала больше всего. Единственный кто был реальной мне поддержкой это Вадька. Когда мы вышли на крыльцо солнце уже село за горизонт и вокруг были потемки.

— Как считаешь, — спросил я его, — отмашемся мы от кодлы Чеснока?

— Да хрен его знает, — честно заявил он, — они вполне могут с пиками прийти на разборку. Порезать могут.

— А может мы кистеньками обзаведемся?

— Чем? — удивился Вадька.

— Кистень — это гирька такая на цепи или веревке.

— Где мы их возьмем?

— Ты видел набалдашники на наших кроватях, — пояснил я суть идеи, — открутим их и к веревкам привяжем. Прикинь, такая дура вылетает и прямо в лоб?

— Ну да, когда внезапно и полбу это круто будет, — обрадовался мой соратник.

— На кого еще можем рассчитывать кроме, Маэстро и Зёмы, как считаешь? — задал я следующий вопрос, в комнате было еще четверо пареньков нашего возраста, которые учились в параллельном классе «Б».

— Поговорить с парнями конечно можно, но против Чеснока они быстро сольются. Тем более Дюша, уже давно шестерит в той банде.

Дюша, сокращенно от Андрея, чем то мне напоминал Зёму, высокий и худой, тоже беспризорник, но характер лизоблюдский чувствовался сразу. Да и мне несколько раз приходилось лупить мерзавца, который иногда тряс деньги с малышей. Как говориться молодец среди овец, а против молодца и сам овца.

— Значит так, — сказал я Вадьке, — завтра встаем пораньше и тренируемся с кистенями, чтобы себе ими по лбу не съездить, и в школу идем вместе с этими фиговинами.

— Хорошо, — меланхолично согласился Бура.

Надежный парень это Вадька, с таким хоть в разведку, не сдаст, подумал я и сказал, — пошли спать.

Однако когда мы с Бурой вошли в жилой корпус, нас встретила Наташка.

— Богдан, можно с тобой поговорить? — спросила она.

Пришлось второй раз выйти на крыльцо корпуса, снова послушать ворчания сторожа, Иваныча, — ходют туда-сюда, ходют, спать идите уже.

— Спокойно Иваныч, все под контролем, — отмахнулся я от старика.

На крыльце уже было довольно прохладно. Я бы конечно накинул Наташке на плечи свой единственный пиджак, но он остался в деревянном чемодане у меня под кроватью. И сейчас я был одет в подобие армейской гимнастерки, только неопределенно темного цвета. Такова была в это время школьная форма. Ну а что, зачем легкой промышленности париться, шить всякие навороченные куртки и брюки, стряпай гимнастерки и для солдат, и для школьников, и для студентов. Все одинаковые и все одеты, как чучела. А больше всего меня бесила фуражка, наверное, их специально выпускали в бесчисленном множестве, чтобы люди сразу привыкали к военным порядкам. Сестра моего друга была одета более нарядно, на ней было яркое красное платье немного ниже колен, в крупный белый горошек. Я еще раз себя спросил, почему Богдан, в теле которого я находился, не обращал на нее никакого внимания, странно.

— Богдан, скажи, только честно, — спросила меня Наташка, поежившись от холода, — ты сильно любишь Ирину?

Кто о чем, а вшивый о бане, — мелькнуло у меня в голове, — ну какая любовь в пятнадцать лет, хотя на самом деле мне сорок шесть, да и в сорок шесть уже на любовь смотришь по-другому.

— Такую песню для нее красивую сочинил, — продолжила она, — вот бы для меня кто такую написал.

— Я когда с крыши упал, — ответил я, — многое успел переосмыслить, нет, я ее не люблю. А для тебя что-нибудь не хуже сочиню.

— Правда!? — обрадовалась девушка, она быстро чмокнула меня в щеку и убежала в наш жилой корпус.

— Это что сейчас такое было? — задал я вопрос ей вслед, который естественно повис в воздухе.

Неужели девочка в меня влюбилась? — подумал я, — этого еще мне не хватало. Разобраться бы с тем, для чего меня закинула сюда судьба. А тут еще и любовь нежданная. Я еще раз посмотрел на яркие майские звезды и пошел спать.