Враг моего сердца (СИ) - Счастная Елена. Страница 11

Незаметно подошла и Сновида — тоже промолчала. Вместе они вернулись в избу, и Елица принялась собирать вещи: что в сундук, а что в мешок дорожный. Наткнулась на тонкий кожаный поясок, к которому был привешен дивный заморский кинжал в ножнах. Золотая его рукоять с замысловатым узором из переплетённых стеблей и цветов ярко посверкивала даже в скупом свете лучин. Его подарил отец перед тем, как оставить её в Звянице. Сказал, на память, будто без подарка она тут же его забыла бы. А теперь всё виделось совсем по-другому. Елица медленно вытянула клинок — и мелькнула в голове шальная, почти безумная мысль.

— Ты ж княжна, а не воин, — буркнула за спиной Сновида, словно отголосок внутренних сомнений. — Даже если повезёт тебе сильно, убьёшь ты его. Что дальше-то делать станешь?

Елица отложила кинжал в сторону. Прятать она его не станет далёко — на пояс повесит завтра. Так ей будет немного, да спокойнее.

— Пусть я и не воин, а обращаться с ним меня учили.

Волхва фыркнула недоверчиво. Конечно, никто кметя из княжны не воспитывал. Но она, бывало, напрашивалась на уроки к Отраду: покажи, мол, самое простое, чем себя защитить можно. Ведь времена неспокойные. Братец учил, но посмеивался, конечно — она и сейчас как будто видела перед собой его лукавые, материнского разреза, глаза. Он был очень на неё похож: и рыжеватыми прямыми волосами, что на солнце становилось будто бы медными, и высокими скулами, и тонким, с лёгкой горбинкой, носом. Княжич был красив: все девицы, с кем рядом проходил, аж дышать забывали. И позови любую — побежала бы, не оглядываясь за ним. Но вот не успел жениться, хоть отец и стращал его, гневился, что молодость свою на ратное дело лишь тратит. Битвы битвами, говорил, а без жены, без наследников воин — только меч один, железка заострённая — в землю ляжет, и никто о нём не вспомнит больше. Останется после только ржавчина да полоски истлевшей кожи. Отрад слушал и соглашался даже, а всё равно поступал по-своему.

Так и случилось: сомкнулась над ним курганная земля, потолкуют теперь люди о его доблести и силе, повздыхают о безвременном уходе — да и забудут. Только Елица помнить будет до самой смерти.

Вечером, как начало смеркаться, пришла Веселина. Остановилась у порога, робко переминаясь. И как будто все слова позабыла, которые сказать хотела. Словно знание о том, что Елица — княжна — всё изменило в их дружбе, а может, и испортило вовсе.

— Посидишь нами в беседе сегодня? — заговорила, наконец. — Или не положено тебе?

Елица составила на стол горку вымытых после вечери мисок и улыбнулась.

— Посижу, конечно. Не говори глупостей.

Сновида одобрительно закивала. Её как будто и саму начала одолевать некая печаль. Неужто жалко стало с Елицей прощаться после того, как бок о бок они пять зим прожили? А казалось ведь, что старуха, точно сучок на поваленной берёзе, высохла, не осталось в душе ничего, кроме житейской суровости и связи с Макошью, которой она верно служила уж много лет.

Елица собралась: напоследок успеет ещё хоть что-то напрясть — и вместе с Веселиной дошла до беседы. Подивилась ещё, что кругом так тихо: ни гуляний сегодня, ни шума, обычного для разгара Комоедицы.

В избе уже ждали другие девицы — и расступились в стороны, давая присесть на самое лучшее и светлое место. Поглядывали с интересом и опаской, будто первый раз увидели. Только Веселина грустила больше. И как закрутилась привычная для посиделок работа, девушки понемногу начали спрашивать, а как княженке раньше жилось, и что теперь будет, как она с княжичем остёрским уедет?

О жизни своей она рассказывала, что не особо она от их отличалась. А вот о том, что теперь с ней станется, и сказать было нечего.

— Дык что будет, — дёрнула плечом Луша. — Выберет себе кого из княжичей да и замуж выйдет. А то и силой уведут. Они теперь здесь хозяева. Захотят — любую из нас в сарай сведут своим воинам на потеху.

Веселина и нос сморщила.

— Ой, ну тебя! Скажешь тоже. Сказал ведь княжич, никого не тронут. А вообще... Страшно это, Лушка, — укорила её. — А то ты не знаешь, что о них говорят. У одного любая жена в родах умрёт. А второй и сам будто мёртвый: ни любить не может, ни дитя зачать.

— А вы чего это меня замуж уже выдали? — Елица рассмеялась, пытаясь увести разговор в другую сторону. — Я ни за кого из них идти не собираюсь.

Уж меньше всего ей сейчас хотелось о Светоярычах говорить. Хоть и на душе от мыслей о них неспокойно делалось.

— А то не пойдёшь, ежели прикажут, — не унималась Луша. — Вдовства твоего срока уж мало осталось.

— Ты бы не злобствовала попусту, Лушка, — буркнула другая девица, молчаливая и терпеливая всегда Горина. — Радоваться тебе надо. Денко твой ненаглядный снова свободен окажется. А ты всё не успокоишься.

— Свободен останется, и что? — упрямо возразила та. — Она ж так ему под кожу въелась, что не выдрать теперь. Кабы не зачах.

Но не успела ещё Елица что-то на это ответить, как ввалились в беседу и парни. Талая земля скрыла звуки их шагов, а потому девушки даже вздрогнули, как скрипнула дверь и ворвались их голоса вместе с ними. А вид у каждого из них был такой загадочный, что впору встревожиться. Но на удивление, никто разговоров о приезде остёрского княжича не завёл — и за то Елица была им благодарна. Денко оказался на нынешних посиделках необычайно молчалив. Всё сидел да лишь зыркал то ли обиженно, то ли и вовсе зло. А нечего было поперёк старших в перепалку с Леденом лезть. Тот нос ему быстро утёр, а сын старейшины этого стерпеть не мог.

Разошлись поздно. Прошли всей гурьбой через весь, провожая Елицу до калитки. Думала она, признаться, что Денко хоть что-то на прощание скажет, но тот и рукава её не коснулся. Что ж, раз так решил расстаться, может, и насовсем, то его право.

Сновида уже легла: только глянула коротко сквозь сумрак, сощурившись от света разожжённой на столе лучины — и отвернулась вновь. Елица заснула нынче до странности быстро. И утром встала ещё затемно, от чего-то боясь опоздать, хотя и ясно, что без неё княжич не уедет. Да как бы промедлениями новых бед не вызвать. Сновида собрала в дорогу хороший туесок с зерном разным, из которого всегда кашу сварить можно. И мяса вяленого положила, и масла горшочек. Ехать не слишком долго, но и неблизко тоже. Вряд ли в Лосиче в дорогу княжичу не дали провизии на всех. Да и на пути в любой веси княженке помочь не откажутся. Только от этого душевно собранного туеска всё равно так тепло внутри стало. Елица обняла волхву на прощание, надеясь, что свидеться с ней ещё сможет.

— Я обряд тебе небольшой на дорогу справила, Макошь за тебя попросила, чтобы берегла от беды, — забормотала Сновида, поглаживая её по спине. — Стерегись ты сокола этого. Холодом своим опалит хуже огня. Но выполни, что предназначено. Оттого всем лучше станет.

— Я постараюсь, — Елица прикусила губу, чтобы не расплакаться ещё чего доброго.

Пришли и парни, что накануне пообещали помочь донести сундук до места. Подхватили его вдвоём, чуть крякнув, и потащили впереди, то и дело притворно сетуя на непосильную тяжесть.

Снаружи дышалось легко. Ушли последние остатки мороза, словно почуяла Морана, что недолго ей осталось властвовать — и начала отступать в тень ещё хранящих белые сугробы лесов. Блестели подтаявшие лужицы в следах ног на дороге, посвистывали птицы то на чьей крыше, то на яблоне в каком саду. И чем ближе Елица подходила к беседе, тем яснее слышала гул мужских голосов, нетерпеливое пофыркивание лошадей и грохот собственного сердца в ушах. Она ведь даже не знала ещё, зачем в Велеборск вместе с княжичем едет. Просто поняла, что выполнить ей нужно что-то важное. А вот теперь так вдруг страшно стало: ведь с врагом своим, получается, в дорогу собралась. А там кто его знает… Она невольно коснулась через свиту кинжала на поясе и так глупо себя почувствовала: можно подумать, кто-то из кметей или хоть Леден сам вынуть его ей позволит.

Собралась нынче толпа поменьше, да всё равно зевак пришло немало, будто диво какое увидеть хотели. Все заоборачивались, стоило одному только заметить, как приближается та, кого все ждали. А может, любопытно им было, сбежит она всё ж или нет. Не сбежала. И тут же кмети начали на коней садиться, а через миг выехал навстречу и княжич, одетый нынче и вовсе по-дорожному: в обычные штаны да кожух без вышивки. Даже меч свой особый он за спину повесил — лишь рукоять над плечом виднелась. Сверкнули подозрительно его студёные глаза из-под околыша шапки, словно и сам он не больно-то верил, что Елица придёт.