Пламя моей души (СИ) - Счастная Елена. Страница 50

А тот только голову чуть повернул в сторону Елицы, и взглянуть как будто хотел на неё, а то и сказать ещё что-то, да не стал. Только поднялся, взвалив седельную суму на загривок, и пошёл во двор.

Елице и с Чаяном говорить больше ни о чём не хотелось. Закончили они с Боянкой тихой, что трава в безветрие, сборы и вышли из избы, в которой, признаться, уж и находиться было противно. А вот роща, что кругом росла, встретила приветливо. Ворожила как будто кругом, колдовала, переплетая тонкие нити лучей с листвой округлой. Струился бледный, готовый в любой миг погаснуть, свет Ока по стволам зеленовато-серым осин, стекал к земле и расплёскивался брызгами по всему двору, по стенам сараев и житницы, по хлеву, где слышался топот тихий встревоженных животин.

И так мерзко вдруг стало, словно затхлостью пахнуло по горлу — так скверно всё здесь обернулось. А казалось ведь кому-то, что жила здесь раньше семья в ладу и любви — а теперь всё порушилось. И никто не узнает точно, что случилось, и что держи ещё несколько зим Димина своего мужа под чарами — и он чахнуть бы стал. От такой волшбы никому хорошо не делается.

Выкатил Радай телегу, остановил прямо перед женщинами. Да Елица нынче решила снова верхом ехать. Боянка запрыгнула в повозку, уместила у ног пожитки какие дорожные, раскинулась вольготно — всей лавке теперь хозяйка. Только Елица за повод схватилась — и коснулись пальцы крепкие локтя, чуть подтолкнули, помогая. Она вздрогнула было от ощущения знакомого, волнительного. И обида непрошенная тут же колыхнулась в груди снадобьем вязким. Она покосилась на помощника и едва не выдохнула разочарованно — рядом Брашко стоял — не Леден. От улыбнулся слегка смущённо, а после руку её отпустил и к товарищу на облучок сел, пока все на местах своих устраивались.

Вышли из-за избы и мужчины, друг на друга вовсе не глядя и не разговаривая. Безмолвно поднялись в сёдла и выехали вперёд, по тропе среди высоких трав и цветов мелких, нежных, что уже клонили головки к земле под крепчающим ветром.

— Кабы дождь не разразился, — задрав глаза к небу, проворчал Радим, словно и сам Сварог был виноват перед ним.

Чаян посмотрел на него с укором: разве путникам бывалым гоже опасаться какого-то дождя? Он в дорогу — и вовсе благая примета. Значит, будет путь удачным, минуют многие препоны и неприятности.

— Мимо протащит, — не поворачиваясь даже к Радиму, ответил Леден.

И тот смолк снова, пропустил княжичей вперёд, а сам рядом с Елицей поехал. Теперь полдня до Яруницы добираться, а там — дальше. Может, и домой скоро доведётся вернуться, если закончится всё. Признаться, Елица и подумать не могла, что придётся к усыпальнице матери наведаться. Но теперь твёрдо уверена она была, что ответы, которые ещё судьба им подготовила, нужно искать там. Много лет прошло, земля, что укрывала её, уж почти камнем обратилась, поросшая густой травой, прибитая дождями. Но верить только и оставалось, что удастся на месте том что-то почувствовать, услышать.

Вспомнив о том, поразмыслив, Елица и не заметила, как упёрлась взглядом в спину Ледена, прямую, сильную. Он покачивался слегка в седле, отчего между лопаток его, по плечам, перекатывались мягко мышцы — даже под рубахой видно. Как поймала себя на том, что любуется им открыто — того и гляди Боянка похихикивать начнёт — Елица тут же взор в сторону отвела. Да наткнулась им на Радима, который уж, верно, давно за ней наблюдал. Тот ничего говорить не стал, не стал колоть подозрительностью и ревностью, на которую, чего уж скрывать, имел право. И Елице — страшно признать — не было стыдно. Напротив, то, что случилось между ними с Леденом, не давало покоя до сих пор. Давило необходимостью высказать больше, чем уже было сказано, вытрясти из него душу вместе с правдой о том, что он думает делать дальше. Неужели просто забыть?

Елица тряхнула головой, пытаясь вымести из неё ненужные, тягучие, словно кисель горячий, мысли. Чего гадать? Княжич всё дал понять — ему лучше в стороне от неё. И ей, наверное, тоже. Только почему так тянет в груди, словно жилы какие скручивает — и болью отдаёт в самую глубину нутра?

Скоро Боянка прикорнула, свесив голову на грудь — навалилась на борт телеги плечом, тихо вздохнув. Помолчав вдоволь, братья свели коней своих ближе друг к другу и заговорили о чём-то неразборчиво. Как и отроки на козлах. Показалось, прозвучало в разговоре княжичей имя стрыя мельком. Видно, и они чувствовали скорое окончание их мытарств общих — а там им тоже домой возвращаться, забирать то, что по праву крови им положено.

Радим покосился на хрипловато сопящую челядинку, обвёл взглядом остальных и к Елице приблизился.

— Скажи, Еля, у тебя был другой мужчина за это время? — он выразительно посмотрел в спины княжичам, явно давая понять, о ком говорит.

Она повела плечами — таким холодком неприятным пробежался от шеи вниз его вопрос. Подняла взгляд на мужа — и заметила в нём незнакомую доселе сталь, стылую стену обиды и отчуждённости. Стало быть, не прошли годы рядом с Диминой бесследно. Боянка шевельнулась было, вздохнула но снова замерла.

— Тебе о ком сказать? — Елица сжала руки на поводе. Сильно, до того, что пальцы онемели. — О тех, кто по воле моей был?

Радим озадачился, кажется. Качнул головой:

— А о ком ещё?

— Тогда никого не было.

Она отвернулась, не желая больше ворошить. Да только супруг, кажется, ответом её сдержанным вовсе не удовлетворился — лишь разгорелся желанием всё разузнать пуще.

— Что же, сказать хочешь, что кто-то из них силой тебя взял?

Ощутимо навострили уши отроки на облучке, хоть и продолжали, кажется, тоже разговаривать о чём-то своём. У них заботы тоже есть: за долгими дорогами за отлучкой из детинца могли они подрастерять навыки, что пригодятся им осенью на Посвящении. Обиднее ничего нет, как ещё год в отроках на побегушках носиться. От том они сейчас и судачили ворчливо.

— Не говори чепухи, — Елица и сама подивилась тому, с каким раздражением это сказала.

Едва удержалась — видит Макошь, не даст соврать Перун справедливый — не уехала вперёд, под защиту княжичей. Ведь душу сейчас расспросами вынет, не подождёт, как наедине можно будет остаться и всё выяснить. Да и не хотелось пока с ним с глазу на глаз оказываться. Уж неведомо, почему.

— Почему же чепухи? — чуть повысил голос Радим. — Они в Велеборск врагами твоими приехали. Могли и сотворить что худое.

Брашко вовсе смолк, не вытерпев, и обернулся, обдав его угрожающим взглядом. Уж довелось убедиться, как рьяно он может кинуться на защиту Ледена, которому служит верно, и на защиту Елицы тоже. Но она подняла руку, взмахом заставляя его смолчать.

— Врагами они пришли, — согласилась. — Но только знаешь, что я поняла, как с ними познакомилась? Что близкие люди, которых ты роднёй считал, могут принести гораздо больше бед, чем чужаки. Как и те, кто другом назывался. А Светоярычи…

— Я вижу всё, — прервал её Радим.

Голос его вдруг осип, он прочистил горло, но так больше ничего и не сказал.

Туча, которая угрожающе накрыла Дажьбожье око, словно ладонью, в меховую рукавицу одетой, и правда проплыла, тяжко ворочаясь в вышине, мимо. Снова хлынул полуденный свет на тропу, ослепил, обогрел до жара по шее, до струйки горячего пота между лопаток. Защипало уже заживающие порезы на спине и груди. Зажмурилась недовольно Боянка, которая проспала почти всё утро даже в неудобной позе, не обращая внимания на то, как мотается порой её голова, когда подскакивает телега на очередной колдобине. Заморгала вяло, потёрла глаза сонные.

— Далёко ехать-то ещё? — спросила на зевке.

— Скоро уж, — бросил Радим.

Осерчал он заметно — ещё пуще того, что утром было. Видно, чем долше без чар находился, тем сильнее наваливалось на него осознание того, что Елица все пять лет эти своей жизнью жила — без него. И случаться с ней могло разное. А вот принять пока эти мысли не мог. Но молчал хотя бы — и то хорошо.

Скоро и правда доехали до Яруницы. И хоть прошло времени всего ничего с того дня, как останавливались они здесь, а будто жизнь целая прошла. Послали Радая к старосте — предупредить, что гости у него снова в веси. Тот умчался скоро, а все стали помалу в избах устраиваться. Пока лошадей распрягали, снедь доставали кой-какую — обедню пора справлять — и не заметили, что долго отрок задержался. Лишь когда захлопотали уже женщины у печи да над Божьей ладонью, накрывая, так и спохватился Чаян, что подручный его запропастился.