Туманная река 4 (СИ) - Порошин Владислав Викторович. Страница 30

В принципе Шацкая была права. После супа-лапши с курицей, минут через двадцать, меня самого потянуло на сочинения новых песен. Девушки, чтобы не мешать творческому процессу, удалились в гостевую комнату, где в сотый раз устроили прогон юмористического номера про «Аваса». А Владимир Семёнович, взяв пару блатных аккордов, сказал:

— Начало предлагаю такое. Я не люблю, когда мне лезут в душу, тем более, когда в неё плюют! Я не люблю ни яблоки, ни грушу. И ненавижу праздничный салют…

Затем бард исполнил ещё несколько рифмованных четверостиший, среди строчек которых попадались настоящие, из той будущей песни. «Что ж я наделал! Сволочь! — кричал я мысленно, ругая себя. — Это же я Высоцкого отучил писать хорошие стихи! Кончено, если бы сработали по старой схеме: строчку — я, строчку — он, то песня «Я не люблю» родилась бы за час! А что сейчас? Что будет дальше, в будущем?»

— Ну как? — Выдохнул Владимир Семёнович, закончив перечислять под гитару свои неприятия. — Вроде ни чё?

— Милый чё, да милый чё, я влюбился горячё, — пропел я задумчиво слова на незамысловатый мотив из кинофильма «Афоня».

— Не понравилось? — Тихо прохрипел поэт.

— Володя, а если я вдруг исчезну, — я неопределённо махнул рукой. — Выйду за угол и растворюсь в воздухе.

— Шутишь? — Покосился на меня, как «на поехавшего», Высоцкий.

— Кирпич мне на голову рухнет, разобьюсь на машине, отравлюсь кефиром или захлебнусь в ванной! — Я посмотрел прямо в глаза поэту. — Вспомни, почему «Охота на волков» получилась такой сильной, где каждая строка бьёт прямо в «яблочко»?

— Вы на Олимпиаде американцев тогда обыграли, втроём против всех, я и написал «Охоту» на эмоциях, — признался он.

— Вот видишь, если в душе бурлят настоящие страсти, если жизнь тебя побила и помотала, как следует, но не согнула, тогда и рождаются стихи с большой буквы, — я похлопал Володю по плечу. — Дальше придётся тебе сочинять самому. А ради эмоций приходи на хоккей. В воскресенье играем с ЦСКА. Скучно не будет, гарантирую.

Перед сном я сел на кровать у себя в комнате и взял в руки учебник истории «Новое время» под авторством профессора Роберта Виппера. Захотелось на сон грядущий освежить в памяти мировые противоречия большой и очень не дружной семьи всех Европейских народов. Но как только я углубился в Польский мятеж против Александра Второго, в дверь мою постучали.

— Открыто! — Крикнул я.

В комнату скромно вошла Светличная.

— Можно я с тобой посижу, пока там Володя с Ниной…, - замялась девушка.

— Репетируют сцену из Ромео и Джульетты? — Я прикрыл интересную книжку. — Вот значит, для кого Володя разводится с Изой.

Актриса кивнула и присела на табурет, аккуратно скрестив красивые ножки, которые выглядывали из-под рубашки.

— Что читаешь? — Поинтересовалась она.

— Завтра в Колонном зале Дома союзов пройдёт первая жеребьёвка баскетбольной Евролиги. Возможно, придётся выступить. Всё же идея моя. Хочу, чтоб Евролига объединила все страны соцлагеря. А знаешь, сколько среди восточноевропейских народов всевозможных дрязг?

Светличная удивлённо помотала головой.

— Я эту книжку лишь полистал, — я показал девушке учебник «Новая история». — Чехи не любят немцев, из-за Судетской области. Поляки — русских из-за Александра Второго и Иосифа Сталина. Словаки плохо относятся к венграм из-за Закарпатской области. Хорваты, мягко говоря, не дружат с сербами. Прибалтика сама знаешь — лесные братья. А для Украины русские вообще все — москали, и ленинградцы кстати тоже. Клубок противоречий!

— А я тебе нравлюсь? — Сбила меня с мысли глупым вопросом Света.

Я хотел было сказать: «Как можно в геополитические вопросы мировой важности вплетать рассуждения о женской красоте?!» Но вовремя осёкся. Чего развоевался, в самом деле?

— Честно сказать? — Спросил я. И когда актриса утвердительно кивнула, ответил. — Ножки — во! Фигурка — класс! И губы — чувственные.

— Ха, скажешь тоже, — немного покраснела Светличная, прикусив нижнюю губу.

— Свет, давай спать, — сказал я и заметил, как актриса напряглась. — Иди, ложись в комнату Саньки. А то Ромео с Джульеттой могут прорепетировать и до утра.

— Там же закрыто, — скромно пробормотала она.

— Я когда замки в двери врезал, всем заказал дубликаты ключей, — я встал с кровати и порылся в углу, где всё ещё были накиданы разные вещи. — Только сказать забыл.

Я вытащил из коробки со всякой всячиной запасной ключ от комнаты Саньки Земаковича, и протянул его Светличной.

— Иди Христа ради, мне ещё почитать надо, — взмолился я.

«Эх, как хотелось бы, чтобы день 20 октября 1960 года стал впоследствии ещё одной красной датой календаря, — думал я, входя в памятник архитектурного классицизма восемнадцатого века. — Ведь не каждый день Евролиги рождаются!»

Кстати, обставить церемонию товарищи из ЦК решили по высшему разряду. Поэтому в зале играл симфонический оркестр, а гостей из братских социалистических и демократических республик встречали девушки в русских национальных костюмах. Ещё в легендарном помещении, где раньше проходили гражданские панихиды по Ленину, Дзержинскому, Кирову, Куйбышеву, Калинину, Жданову и «отцу народов» Сталину, вдоль колон развесили длинные красные флаги. На фуршетном столе можно было слопать свежую выпечку и выпить чаю. А вот с горячительными напитками организаторы, скорее всего, решили повременить.

Ещё бы! Буквально недавно на банкете, который устроили для учеников Военной академии Генерального штаба, герой войны чех Рихард Тесаржик набил морду офицеру из армии ГДР, предварительно обозвав того фашистом. «Так что организаторы в этом смысле молодцы», — думал я, проглатывая уже третью булочку с кремом.

— Крутов! — Ко мне со спины подошёл Колпаков тренер московского «Динамо». — Я тебя тут обыскался! Всё, 25 садимся на сборы. Сезон будет длинный, сложный…

— То есть, Василь Ефимович, квартиру Корнееву уже дали? — Я взял со стола кружку с чаем.

— Дали, куда деваться, — пробормотал он, порыскав взглядом в поисках чего-нибудь более серьёзного, чем чай. — Правда, если теперь обо…ёмся в Евролиге, то отправят тренировать студенческую команду в Алма-Ату. Ты не представляешь, какой был скандал. Квартиру же обещали дочке, не скажу кого.

— Это называется коррупция, — усмехнулся я.

— Иди к чёрту! — Махнул рукой Колпаков и от греха решил позавтракать с другого края длинного стола.

Зато ему на смену явился тренер ЦСКА Алексеев.

— Тебе маршал Гречко звонил? — Тихо спросил он.

— Поздно спохватились, меня уже в заявку внесло Московское «Динамо», — я взял к чаю, бутерброд с колбасой, судя по запаху и виду — настоящей без добавления сои.

— Как внесло, так и вынесет! — Вспыхнул вспыльчивый Евгений Николаевич. — Я это дело так не оставлю!

— А чего вы волнуетесь? Я всё равно целый сезон играть не смогу.

— Болеешь? — Насторожился он. — Травма?

— Гастроли у меня будут. С первого числа — Прибалтика, — я поднял указательный палец вверх. — На правительственном уровне решили, чтобы мы, значит, порадовали Эстонию, Латвию и Литву своим творчеством в канун Великого октября. Затем по восточной Европе поедем. Будем петь, и пропагандировать советский образ жизни.

— Может к маршалу обратиться? Он многое может, — снова зашептал прямо в ухо Алексеев.

— Как вам не стыдно! — Выпалил я, уж очень хотелось съесть бутерброд. Ведь с этими разговорами только слюни пока в пищевод попадали. — Тут решаются вопросы Мирового значения. А вам, лишь бы ваш ЦСКА был чемпионом!

— Иди к херам! — Николаич «отвалился» от меня так же спешно, как и тренер «Динамо».

Я тут же впился зубами в ароматную колбасу на тонком куске хлеба. Но дожевать деликатес мне не дал наставник рижского СКА Александр Гомельский. Кстати, под его руководством латвийская команда в этом году в третий раз выиграли Кубок европейских чемпионов.

— Смотри, — невысокий, но шустрый, бывший баскетбольный защитник, сунул мне под нос бумагу с машинописным текстом. — Квартира двухкомнатная в центре Риги — раз, машина немецкая «Трабант» — два. Можем тебе, если нужно, и рижанку хорошую, хозяйственную подыскать — три.