Меч Кайгена (ЛП) - Вонг М. Л.. Страница 66

Лед, с помощью которого Мисаки когда-то лазала по стенам, прекрасно сдерживал противника. Многие джиджаки собирали много воды, чтобы приморозить чье-то тело к месту, но Мисаки нужен был только тонкий слой. Едва они упали на мокрый пол, она приморозила волосы, кожу и форму фоньяки к половицам льдом, который мог удержать человека на стене небоскреба.

Мисаки смотрела, как здоровый глаз женщины расширился, она ощутила холод и поняла, что не могла двигаться. Ее лицо исказило рычание. Фонья трепала волосы и кимоно Мисаки, но конечности не могли придать силе направление, и ветер не атаковал.

Мисаки вытащила веер из пальцев правой руки женщины. Это был грязный способ казни, но ее мышцы и джийя так устали, что она не смогла бы создать копье изо льда, или встать и забрать Сираденью. Раскрыв веер, она попыталась удобнее сжать его левой рукой, правая рука была вывернута так, что она не доверяла ей для атаки.

— Морской слизняк из Кайгена, — процедила женщина, перейдя к расистским оскорблениям, как делали многие бойцы в поражении. Плохие бойцы. — Ты жульничала.

Мисаки возмущенно посмотрела на фоньяку.

— Попробуй биться честно, родив четверых, — выдавила она на диалекте Широджима, зная, что женщина не понимала ее.

Как только слова вылетели изо рта, она замерла и посмотрела на фоньяку. Она была младше Мисаки, но не так юна, чтобы не иметь детей… Она перестала бороться. Она лежала под Мисаки, только грудь вздымалась и опадала. Ее зубы были решительно сжаты. Это был взгляд женщины, готовящейся к смерти, она знала — всегда знала — куда ввязалась.

Если у нее были дети… она не должна была отправляться за океан, чтобы убить кого-то. Она сама была виновата.

Мисаки подняла веер для удара.

— Ты держишь его неправильно.

От неожиданных слов Мисаки замерла. Это было ошибкой.

В миг колебаний женщина двигалась. Звериный визг сотряс воздух, ее правая рука вырвалась изо льда, оставив на полу рукав и почти всю кожу. От ужаса Мисаки поняла, что женщина готовилась не к смерти, а к худшей возможной боли.

Взревев в агонии, фоньяка сжала лицо Мисаки, пальцы были скользкими от крови. Мисаки попыталась отдернуть голову, но женщина была слишком сильной. Пальцы впились, раскрывая ее рот, и фоньяка потянула, но не за тело Мисаки, а за воздух в нем.

Дыхание лилось из легких Мисаки, голова кружилась, боль пронзила грудь, как ножи. Паника впилась, она поняла, что с ней происходило: Лазо Лингун, как звали это ранганийцы — Притяжение Души — техника рода, редкая, как Шепчущий Клинок, пугающая, как Кровавые кукловоды. Требовалось много сил, чтобы забрать воздух из тела другого теонита, но если тренироваться, некоторые так могли. И в гневе у этой женщины были силы.

Мисаки пыталась бороться, глубоко вдохнуть, но едва она сделала это, боль в груди чуть не отключила ее. Ее легкие вот-вот опустеют, станут смятой тканью. Она не могла убрать сильную ладонь с лица, ударила веером по горлу женщины. Кровь брызнула из шеи фоньяки, ее тело содрогалось в ледяной темнице.

Что ужасно, в смерти она только сильнее впилась, пуская кровь из щек Мисаки, и поток усилился. Казалось, душа фоньяки вонзила когти в Мисаки, погибая, пытаясь забрать ее с собой из мира живых.

Боль пронзала грудь Мисаки и бока, легкие не выдерживали. Ослепнув от паники, она ударила снова, вонзила веер в шею женщины так глубоко, что он застрял ее позвоночнике. Ладонь фоньяки замерла вокруг лица Мисаки, дернулась… и сползла.

«Слишком поздно, — мир Мисаки расплывался. — Слишком поздно», — ее ноющий рот широко открылся, но воздуха не было. Только удушающая тьма.

МАМОРУ

Мамору разобрался с пятью фоньяками так быстро, что это не казалось реальным. Так было у дяди Такаши? Он кружился, рассек двух солдат в желтом одной атакой. Если это ощущалось так приятно, то он был рад, что дядя умер в бою.

Тела падали на снег и замирали. Мамору стоял среди них, расправив плечи, тяжело дыша в смеси усталости и восторга. Убедившись, что по склону не шло еще больше врагов, он побежал к дому Котецу и стал разбирать завалы. Он тянулся джийей и вскоре нашел Ацуши.

— Мамо… Мацуда-доно! — голос мальчика был полон радости.

Ацуши всегда был быстр с джийей для нуму, и это спасло ему жизнь. Он остановил обломки толстыми колоннами изо льда. У него не хватило сил отбросить их, но Мамору мог.

— Ацуши-кун. На счет три поднимем вместе. Ичи… ни… сан! — их общая джийя толкнула обломки вверх, и Ацуши выбрался на землю.

Мамору сжал его ладонь и вытащил его в безопасность. Перед тем, как опустить груз, Мамору сунул руку под дом еще раз, вытянул пальцы, искал пульс живой крови. Если Ацуши пережил обвал, может, кто-то еще смог. Может… но пальцы Мамору не уловили пульс. Только медленное вытекание замерзающей крови из трупа. Закрыв глаза, он убрал руку и отпустил джийю, остатки дома рухнули.

Ацуши сжимал его рукав и дрожал.

— Мамору! — выдохнул маленький кузнец, забыв о формальностях в смеси гнева и истерики. — Моя мама еще там! Бабушка…

— Послушай, Ацуши-кун, — Мамору сжал плечи мальчика. — Твоя мама… — слова застряли в его горле. Он не мог это сказать. Он не мог представить, как произнесёт эти слова, так что выбрал другие. — Твоя мама хотела бы, чтобы ты жил, — и это было хуже, потому что не пришлось представлять. Он видел лицо Каа-чан, когда он выбрался из ее рук, как ее пальцы хватали воздух, где он был. — Она хотела бы только этого. И твоя бабушка. Ты это знаешь.

Ацуши мотал головой в отрицании, глаза блестели слезами. Может, из-за слез в своих глазах Мамору обвил Ацуши рукой, прижал маленького кузнеца к своему плечу.

— Ради своей мамы, Ацуши-кун. Поднимайся по горе. Догони своего отца, если сможешь. Если нет, найди убежище. Ты знаешь эту гору лучше фоньяк. Если спрячешься…

Мамору умолк, заметив черную вспышку на камнях сверху — слишком быстро для пролетевшей птицы. Его сердце сжалось.

— Беги, Ацуши-кун!

— Что…

— Беги! — Мамору толкнул мальчика.

Он едва отпрянул, и ударила фонья. Волна давления воздуха ударила по снегу, где он и Ацуши были, с грохотом грома, а не ветра.

Мамору сжался и прокатился по земле. Он вскочил на ноги, таби проехали по снегу, Ацуши все еще катился от силы удара. Ветер разлучил их на несколько баундов.

Элитный фоньяка приземлился на корточки между ними, черная ткань обрывками трепетала вокруг него, как перья, и опустилась. Мамору не успел раньше разглядеть лицо мужчины, но взгляд на тело подтвердил его худший страх. Там была криво заплетенная коса после неуклюжего удара Юкино-сэнсея. Тонкие порезы от зубов Дракона Мацуда порвали его одежду и кожу. Рана на левом плече, где Тоу-сама пытался убить его… и не смог.

Убийца дракона выпрямился с ленивой грацией.

С другой стороны от фоньяки, далеко от Мамору и его джийи Ацуши поднялся на колени. Десятилетний нуму был растерян и потрясен. Легкая добыча. Беспомощный, Мамору смотрел, как убийца дракона смотрит то на него, то на Ацуши в игривой нерешительности, словно еще не выбрал жертву. Если раны и ослабили его, этого не было видно по его позе, и если он был полон сил, Мамору не мог никак защитить друга.

— Беги, Ацуши! — закричал он, Ацуши пытался встать. — Беги!

Ацуши был быстрым для нуму. Конечно, это не спасло бы от демона, который, казалось, двигался со скоростью звука.

«Если я побегу, — подумал Мамору, — если мы с Ацуши побежим в разные стороны, может, я смогу заставить фоньяку следовать за мной».

Бег будет стоить ему жизни, он знал это. Нельзя было открывать спину бойцу сильнее и выжить, но смысл был не в этом. Мамору был быстрым. Он мог дать Ацуши время скрыться.

А потом он вспомнил первую встречу с убийцей дракона, вспомнил, как демон в черном пронесся мимо него и кузенов Юкино, направляясь к Юкино-сэнсею. Этот фоньяка был как дядя Такаши, он жаждал хорошего боя, затмевающего все остальное. Где меньших хищников влекли слабые и раненые, этого влекла сила.