Меч Кайгена (ЛП) - Вонг М. Л.. Страница 96

— Мисаки, — сказал он, и тон намекал, что он уже повторил имя несколько раз.

— Прости… — она отвернулась от спальни и посмотрела на мужа. — Что такое?

— Я нашел кое-что в обломках.

— О?

Такеру шагнул вперед, Мисаки подавила желание отпрянуть. Когда Мамору родился, она ненавидела то, как его ньяма напоминала его отца. Теперь она ненавидела то, что ньяма Такеру напоминала о Мамору. Она не хотела смотреть на него. Она не хотела его рядом с собой.

— Что это? — спросил он, поднимая Сираденью.

— Это… — Мисаки смотрела на оружие. — Мое.

Она и не думала врать. Когда-то она боялась неодобрения мужа, порой думала, что он мог ей навредить, но после того, как он послушался мужчины, который украл и сжег тело его сына, она не могла воспринимать его серьезно. Зачем бояться труса без души и позвоночника?

— Мой друг сделал это для меня в академии Рассвет, — объяснила она, нарушив правило мужа не говорить о ее прошлом. — Я спрятала меч под половицами кухни после нашего брака. Забавно, я думала, что он мне не понадобится. Я думала, что Мацуда Такеру, лучший мечник Широджимы, будет достаточно сильным, чтобы защитить свою семью так, чтобы его жене не нужно было брать оружие. Думаю, я ошиблась.

Такеру решил проигнорировать наглое оскорбление. Он без слов протянул руку и бросил Сираденью. Мисаки поймала оружие, не дав ему упасть на пол, автоматически сжала ее любимым хватом, идеальным для удара по противнику, стоящему близко, в тесном коридоре.

— Хироши сказал, что узнал меч. Он сказал, что убил им мужчину в чёрном.

— Убил, — сказала Мисаки. Зачем врать и следить за словами, если ее мужу было все равно? — Хорош, что этот меч не только легкий, но и острый — резать просто и невысокой женщине, и, как оказалась, мальчику.

— Тебе не стоило допускать такое, — сухо сказал Такеру. — Он слишком юн.

Мисаки была так возмущена, что могла лишь смотреть на него.

— Ты должна была проследить, чтобы дети были спрятаны, — сказал он. — Твоя работа, как женщины, не биться…

— А твоя работа? — осведомилась Мисаки. — Как насчет твоего долга оберегать семью?

— Мне было приказано защитить тебя, Сецуко и детей…

— Я защитила Сецуко и детей, — лицо Мисаки исказил гнев. — Пять человек были со мной в доме, когда ранганиец выломал двери, и все они с нами, — ее оскал стал хищным, она ощущала жажду крови в зубах. — С тобой был один наш сын. Один. И где он сейчас?

— Мисаки…

— Где он сейчас, Мацуда Такеру? — хищно спросила она. — Где он сейчас?

Глаза хищника разглядывали его лицо, безумные от голода. Она не просто оскорбила его, она ударила по самому больному месту. Там должен быть гнев. Хоть что-то должно быть.

Он смотрел на нее без эмоций.

— Не нужно так со мной говорить, — сказал он. — Возьми себя в руки.

Мисаки сжала кулаки, армия оскорблений подступила к языку, но она замерла от стука босых ног по полу.

Хироши появился из-за угла в коридоре.

— Каа-чан?

Мальчик замер, глядя на родителей. Он без эмоций на лице посмотрел на Такеру, на Мисаки, на черный меч в руке матери. Если вид оружия, которым он убил другого человека, как-то повлиял на него, это не проявилось на лице. Но он понял, что он влез в непростой разговор родителей, потому что упал на колени.

— Простите, Тоу-сама, Каа-чан, — он поклонился как взрослый мечник. — Ребенок проснулся.

— Скажи Сецуко с ним разобраться, — сказал Такеру без интереса.

— Нет, — сказала Мисаки, не дав Хироши послушаться. — Все хорошо. Я разберусь.

— Мы еще не закончили, — Такеру шагнул к Мисаки, словно хотел загнать ее в спальню и поймать.

Мисаки подняла Сираденью между ними в обратном хвате, рукоятью вперед. Грудь Такеру ударилась об тупой край меча из зилазенского стекла, и он замер. Мисаки смотрела в его глаза с вызовом. Ее поза пока не была агрессивной — даже не защитной — но это могло измениться с быстрым поворотом меча. Еще шаг, и Мисаки или придётся отступить, или повернуть запястье и ранить его. Это было ему решать.

Он не двигался.

«Так я и думала», — прорычала хищная часть Мисаки.

— Думаю, мы закончили.

Опустив Сираденью, она прошла мимо неподвижного мужа и растерянного Хироши, покинула коридор.

Изумо извивался в колыбели — это была не совсем колыбель, а выдвижной ящик, куда постелили одежду. Мисаки отдала старую колыбель женщине с ребенком младше, чей дом был разрушен.

— Эй, малыш, — она похлопала живот Изумо, но не могла поднять его с Сираденьей в руке. — Я буду с тобой.

Она потянулась за колыбель, вытащила цветочные ножны Сираденьи из места, где спрятала их. Быстрый взмах джийей убрал с клинка засохшую кровь фоньяки. Убрав Сираденью в ножны, она снова спрятала оружие и села на колени, чтобы поднять Изумо.

— Йош, йош, — она качала его, успокаивая.

Руки малыша двигались, пока он плакал, бесцельно шлепали по его лицу. Пока Мисаки смотрела, несколько слез с его щек улетели к пальчикам от притяжения его джийи. Соленые капли мерцали в воздухе миг, а потом упали на татами.

Мамору и Хироши тоже двигали капли воды, когда у них стали прорезаться зубы, Нагаса — когда начал ходить. В отличие от них, Изумо не становился холоднее, пока становился сильнее. Он не обжигал как маленький таджака, но его скромное человеческое тепло было как у нескольких детей-адинов, каких держала Мисаки.

Не только температура тела Изумо была приятной. Мисаки полюбила ощущение его ньямы, не твердой, а мягкой, не бьющей по ее холоду, а окружающей ее, пока они не таяли вместе, становясь жидкими. Он приносил давно забытое чувство изменений, плавности и свободы.

Мисаки дала ощущению четвёртого сына у груди успокоить ее гнев.

Она планировала остаток дня помогать Такеру и Сецуко разбирать обломки дома, но когда представила, что увидит Такеру снова, она не смогла этого сделать. Она укутала Изумо, повесила его у груди и выскользнула из дома, чтобы навестить Хиори.

Визиты в домик Хиори не были приятными, но ее подруга нуждалась в общении. И в этот миг Мисаки была готова пойти в Ад, только бы Такеру там не было.

Хиори встретила ее вежливо, как всегда, пригласила Мисаки в тесное холодное место, извинилась, что у нее не было еды — будто у кого-то из них была еда.

— Прости за холод, — сказала она. — Мальчики еще помогают мне с изоляцией.

— Я живу с Мацудами, — сказала Мисаки. — Я привыкла к холоду.

— Я переживаю, — призналась Хиори, когда они сели на татами.

— Почему?

— Этот ребёнок… не ощущается как Рёта во мне.

— Все мои мальчики ощущались по-разному, — сказала Мисаки. — Хироши был куда холоднее других…

— Он не ощущается как джиджака.

Мисаки замерла.

— Еще не так много времени прошло, чтобы понять, что ты беременна, Хиори-чан. Уверена, еще рано говорить такое.

— Возможно… — ладонь Хиори лежала на ее талии, ее большой палец нервно гладил оби.

Со всем жутким хаосом в жизни Мисаки она все еще ужасалась тому, что терпела Хиори. Если ребёнок был от ее мужа, жизнь будет сложной. Без поддержки семьи ей придется растить ребенка — неприятная перспектива для девушки, которую растили быть домохозяйкой. И работы в Такаюби для нее толком не было.

Если то был не ребенок Дая, все будет куда хуже. Мисаки в бессонные ночи долго думала, как помочь Хиори в худшем случае. Как она могла облегчить жизнь подруги? Ее осторожность мало помогла. Все узнают, что случилось. Хиори будет жить всю жизнь со стыдом, хоть не была виновата. И ребенок… Мисаки боялась, представив, как люди отреагируют на ребенка, но не показала свою реакцию. Хиори нужна была помощь со стрессом.

— Уверена, все будет хорошо, — Мисаки старалась утешить, хоть и не искренне. Она ощущала только гнев. Давящий и кипящий гнев. Он рос в ее груди, вызывая боль, от которой она кривилась.

— Ты в порядке, Мисаки? — Хиори придвинулась ближе и прижала ладонь к спине Мисаки.

— Да, — сказала Мисаки, держась за грудь.