Если бы (СИ) - Фокс Оксана. Страница 30

– Чо это?

– Тарелки, – буркнул он.

– Это блюдца, бестолочь!

– Какая разница из чего жрать? – пожал острыми плечами подросток, плюхаясь в потёртое кресло.

– Где тарелки?

Парень уткнулся в телефон, тыкая пальцами в кнопки.

– Я тебя спрашиваю, где тарелки? Чо ещё взял, сволочь?

– Отвянь.

– Джейсон!

– Да отвали от меня! Верну я твои грёбаные тарелки! Завтра верну! – вскочив, он выбежал из гостиной, хлопнув дверью.

Джулия ссутулилась, беспомощно глядя вслед. Подняв ладонь, на ощупь оттёрла в морщинах слезу, медленно разворачиваясь к плите. Опустив голову, Лина водила ручкой по смешным ушам карикатуры. Минорные ноты звучали в каждом закоулке дома, и соседнего, и всех дряхлых домов вверх-вниз по улице. Унылая жалобная гомофония. В общей мелодии Лина различала и свой голос.

– А что нужно делать? – нарушила тишину, не зная как помочь ни Джулии, ни Джею, ни себе.

– Ты чо, сроду не была официанткой?

– Не пришлось, – Лина расставила на столе блюдца.

– Эх, молодняк! В моё время, все толковые люди начинали из официантов и посудомоек. А сейчас? Чистенькое место им подай! В конторы хотят, чистоплюи хреновы! Тьфу! – смачно сплюнув на пол, Джулия стала собой. – Джейсон, засранец, иди жрать! – Она зажгла свечи в рождественском венке, водрузила тело во главе стола, чинно расправила юбку:

– Помолимся, дети! – Соединив ладони, она склонила голову, читая вслух молитву: – Христос родился, – наконец выдохнула и открыла глаза.

– Славьте Его! – отозвалась Лина с Джеем.

Несколько минут в комнате перестукивались вилки и ритмично двигались челюсти, изредка раздавались отрывистые просьбы: передать кетчуп или соль.

– Джули, я не отказываюсь! – наконец, произнесла Лина, как только сумела оторваться от индейки. – Конечно, я согласна! Не знаю, какому святому ты молилась, но моя святая это – ты, – вздохнула и нетерпеливо возвратилась к ужину. Мясо! Не просто праздничный ужин, а редкая роскошь натуральных белков, жиров и аминокислот. Можно позабыть о голоде на несколько дней.

– У меня тоже есть подарок, – Лина вынула из-под стола холст 20х30. – Правда нужен подрамник и масло ещё не высохло… – смутилась, критически оглядев городской пейзаж.

– Матерь Божья! Красотища! – Джулия бережно держала картину на вытянутых руках. – Манхэттен, чертяка! Ух, как горит, сволочь! Деточка, ну ты искусница, ей-богу! С такими умениями, и так прозябать, позорище какое… – фыркнула, покраснев.

– Я так рада, что тебе нравится, – Лина погладила полную ладонь. – Когда-нибудь, мы переедем туда. Будем смотреть из окна небоскрёба на парк, ходить по выставкам, и магазинам, и музеям, и… – она осеклась, резко отвернулась: – Где ты её повесишь?

– Так и будет, – Джулия утёрла фартуком глаза и обняла Лину, – так и будет деточка.

Отставив пустую тарелку, Джейсон вытер рот тыльной стороной ладони, кисло уставившись на обоих.

Воскресным днём, Джулия вдоволь наговорилась с протестантским пастором после службы и повела Лину в заведение Генри Коула, расположенное на Костер-стрит, неподалёку от бухты Баретто. Под линялой вывеской узкого как вагон здания грели двигатели облепленные грязью фургоны и тентованные фуры. В закусочной зависали дальнобойщики, рабочий люд с рынков, мастерских и оптовых баз.

– Иногда жрут пончики патрульные, – придерживая рукой потёртую голубую шляпку набекрень, кряхтела Джулия, тяжело поднимаясь по металлическим ступенькам.

После жёстких, пробирающих до костей порывов с Ист-Ривер, воздух в длинном зале с рядами столов вдоль закопчённых окон, казался удушливым и маслянистым. Держа за руку, словно Лина могла сбежать, Джулия подошла к сутулому мужчине с резким треугольным лицом удлинённым седой бородой.

– Хэнки, вот славная белая курочка, о которой я толковала. Смотри, старик, ответишь за неё своей козлиной бородой!

– Катись отседова, наседка, – Хэнк Коул дёрнул головой, стукнув ковбойской шляпой по резиновым сапогам. – Развела тут свои сериалы. А ты, девушка, – щёлки голубых глаз остановились на Лине, – отправляйся на кухню. Спросишь, какая надо помощь, и приступай. Бездельницы мне не по карману, уловила?

Джулия обняла Лину, перекрестила стол с объедками и батарею бутылок над барной стойкой с красными канистрами кетчупа. Коул поднялся, звонко хлопнув Лину по попе, ускорил точно в направлении двустворчатых дверей. Опасливо потянув хлипкие створки с забрызганными окошками, она оглохла.

– Твою мать, смотри куда прёшь!

Пятясь задом, мимо протиснулась рослая девица, держа стопку тарелок, доходивших ей до головы. От дверей раздался не менее яростный окрик:

– Попридержи язык, Молли! Новенькая на тебе. Что разобьёт или испортит, вычту из твоих чаевых, – пророкотал Коул над головами мужчин, монотонно работающих челюстью.

– Ага, как же, разбежалась! – Свалив тарелки на браную стойку, Молли собрала грязную посуду и снова протиснулась мимо, громыхнув на кухне так, словно опрокинула железные приборы на плитку.

– Ты взял ты и возись! А у меня работы по горло, чтобы в няньках ходить!

Махнув шляпой, Коул вышел на улицу. В открытую дверь, влетел порыв ветра. В руках посетителей зашелестели газеты, салфетки разлетелись по барной стойке. Снова проходя мимо, Молли рассвирепела, сунув под нос вонючую тряпку:

– Вот, иди, учись. Сегодня посуду драишь – ты! – Она ткнула коротким пальцем вглубь закопчённой кухни, где двойная мойка, забитая под потолок грязной посудой, издавала жуткий запах, перебивая дух пережаренного масла в чанах кипящей картошки.

Лина надела наушники, взяла перчатки и открыла воду, проваливаясь в бесконечный день посудомойки, уборщицы, девочки на побегушках и объекта раздражения Молли.

По дороге домой, она зашла в магазин, купив на первые чаевые любимые конфеты Джулии.

Каникулы закончились и занятия в «Пратте» вынудили перейти работать в вечернюю смену. Лина удивилась: насколько быстро освоилась у Коула. Спустя два дня справлялась с буйными посетителями; разливала кофе, держа шесть тарелок; за полчаса доводила посуду до блеска. Она приноровилась к взрывному темпераменту Хэнка, свирепости повара – португальца Жозе, придиркам его помощника пакистанца Али, и перестала замечать несносность Молли.

В будние дни посетителей было мало. Лина успевала сесть на последний автобус, отходивший сразу за парковкой Коула. Но когда заезжали дальнобойщики, приходилось работать до утра. Тогда она пропускала не только последний автобус. Шагая семь километров вдоль пустоши, складов и заколоченных домов под снос, не чувствуя ног и обмороженного лица, бездумно считая покорёженные столбы с провисающими проводами, она опаздывала в колледж на первые пары.

Урывая между грязными тарелками пару минут взглянуть на конспект, тщетно заставляла мозг воспринимать задания. Глаза бессмысленно прыгали по строчкам и слипались. Лина безнадёжно отставала, копя долги по композициям, макетам, графике, скульптуре...

В очередной раз, пропустив автобус, она втянула голову в воротник не греющей куртки и зашагала, разбрызгивая грязь. Прошедший ливень изменил очертания пути. Дорога превратилась в полноводное озеро с опасными сюрпризами на дне.

Лина старалась идти осторожно, держалась желейных берегов, долго прощупывала мокрыми ботинками скользкую почву. Заметив вдалеке огонёк, вырвавшийся из металлической бочки, вплотную прижалась к гаражам. Пытаясь незаметно обойти тёмные фигуры, припала к металлической сетке, тихо переступая кучи мусора.

Курточка зацепилась за проволоку. Лина потянула. Сильнее. В панике дёрнулась, разрывая ткань. Слабый треск слился с хрустом сгорающих дров. Из-под земли выросли бесплотные силуэты. Подростки обозначились в темноте белками глаз, заслонив отблески огня. Железная бита мигнула в узкой ладони.

Без единого звука, Лина достала из карманов мелочь, бросила в раскрытый пакет вслед за треснутым телефоном и наушниками. Дожидаясь окончания обыска, не дышала, не двигалась, вросла в ячейки сетки, зная: нельзя мешать – тогда появится шанс выжить. Сердце пропускало удары. Лина стиснула зубы, чувствуя, как мочевой пузырь перестаёт подчиняться.