Если бы (СИ) - Фокс Оксана. Страница 31

Когда она снова раскрыла глаза, подростков не было.

Обретя способность двигаться, она осторожно сделала шаг. Затем ещё. Выйдя на затопленную дорогу, Лина побрела вброд, слушая завывания ветра и плеск воды. Без наушников уши стали болезненно восприимчивыми и чувствительными. Хриплый голос больше не оберегал сознание, и мир хлынул в перепонки, захватил врасплох, наступил с пугающей реальностью, которую она старалась не замечать.

Глава 19

Ругань над головой стихла. Воцарилась тишина. Спустя секунду она взорвалась грохотом.

Глядя в потолок, Лина обхватила ладонями металлические края койки. Мулатка с синими волосами вновь украла наркотики или выпивку и, похоже, сожитель взялся за топор. Беспорядочный удары сотрясали дом. В общем шуме, Лина уловила новый звук. В дверь скреблись ногтями.

Липкий страх вклеил в матрас. Тело мелко задрожало. Она не отрывала глаз от потолка, стискивая холодный металл под пальцами. Скребки повторились. Из-за двери донёсся шёпот:

– Лина, открой! Это – Бекки!

Она не двигалась. Мозг лихорадочно работал: "Бекки... Ребекка... Майкл!"

Сознание выдало образ молодого человека из соседней квартиры. Лина медленно поднялась, подкралась на цыпочках к двери:

– Это ты Майкл? Что тебе надо? – спросила тоже шёпотом.

– Да, я! Скорее впусти, – в высоком голосе звенела паника, – пожалуйста, скорее! Он идёт! Мне крышка!

Немного помедлив, она упёрлась в стол, сдвинула ровно настолько, чтобы в узкую щель проскользнул тонкий Майкл; захлопнула дверь и провернула замок. Беззвучно вернув баррикаду на место, он шумно выдохнул. Тягучие секунды они молчали. Напряжённо вглядывались в друг друга. Между неподвижными фигурами пролёг светлый прямоугольник света уличного фонаря. Наверху вновь затихло. Лина слышала удары своего сердца и сдавленное дыхание напротив.

Майкл или Ребекка: она едва знала его. Слышала иногда за стеной торопливые шаги, чирканье спички и запах его сигарет в своей комнате. Из запотелого окна гостиной, Джулия раз указала пальцем в нескладную фигуру, назвав Майклом: трансвеститом и героинщиком.

Вот и все, что Лина знала о соседе. Сузив глаза, она изучала его. Выцветший и линялый, неопределённого возраста с длинными руками и ногами. Краска сошла не только с зелёного полушубка, но и с русых, будто пыльных волос, овального лица, мятого тонкого рта. Весь цвет собрался в пронзительных голубых глазах с оттянутыми вниз уголками: ярких, внимательных, говорящих...

– Ну как, заценила? Нравлюсь? – он кокетливо улыбнулся, хлопая светлыми ресницами.

– Что тебе нужно?

– Говори тише! – взмолился Майкл-Ребекка, прикладывая ухо к двери. – Похоже… Похоже, ушёл таки.

– Кто?

– Бульдожина вонючая, – он откинул с высокого лба редкие волосы. – Я задолжала ему. Сегодня вонючка, грозился меня пристрелить.

– Бутч?

– Угу. Вонючка хренова.

Неслышно ступая, Майкл подошёл к окну, осторожно сместил край занавески. Протяжный скрип и звон посуды, на долю секунды, опередили тяжёлый грохот. Стены затряслись, стекло задребезжало, с потолка обвалился пласт штукатурки. Лина подняла голову. Они с Майклом глядели друг на друга расширенными глазами.

– Шкаф свалил… – проговорил он, одними губами. – Можно я посижу у тебя? Здесь меня вонючка искать не будет.

На фоне бледного окна отпечатался тонкий профиль. Отведя глаза, Лина подтянула колени к подбородку. Он уже здесь... Силой не выгнать. Она промолчала.

Всё понимая, Майкл ободряюще улыбнулся и поправил занавеску. Мутная темнота разлилась по комнате, обрезав слабый уличный свет. Он беззвучно перевернул и поставил у двери стул. Взял со стола блокнот, закинул ногу на ногу.

– Знакомые лица. Джули, Джейк… О, мешок с дерьмом! Здорово! А меня нарисуешь? Говорят у меня выдающийся нос, – он повернул лицо, вытягивая длинную шею с острым кадыком. – Ну как?

Лина не отвечала, напряжённо сцепила пальцы на коленях. Театрально вздохнув, Майкл ещё полистал страницы, потом отложил блокнот, откинулся на спинку.

– Ладно, принцесса, отдыхай. Я тебя покараулю, – предложил, вытряхивая из круглой коробки белую таблетку и кладя в рот.

Лина покачала головой. Она следила за каждым движением рук, несуразно тонких в широких рукавах искусственной шубы.

– Как знаешь, – опустив плечи, он прикрыл глаза. – А меня не бойся. Я сама боюсь не меньше тебя.

Прикурив, Майкл пустил дым в потолок. Монотонно заговорил, словно зачитал колонку хроники, пожелтелую как сжимающие сигарету пальцы.

Говорил о старой ферме на севере Коннектикута. Забор покосился, крыша протекла, а в чердачные дыры глядела синяя ночь, особенно синяя и бездонная летом после грозы. Во дворе росла высокая яблоня. Он и пять старших сестёр влезали на самую макушку, смотреть на зелёные холмы, что держали горизонт, словно животы великанов. За ними простирался город. Майку и сёстрам он казался волшебным. Валяясь на сене в амбаре, они придумывали о нем весёлые истории, курили папиросы и представляли себя взрослыми.

Когда в деревне забивали кабанов, округа праздновала. Хозяева смолили туши, разливая в спёртый воздух, запах свиных медальонов. Золотые искры стреляли в фиолетовое небо, где висели звезды размером с ладонь. Взрослые смеялись, пели, танцевали, а мать не выходила из дома. Она валялась пьяной. Днями. Неделями.

С воскресным автобусом из деревни сбегала очередная сестра: искать счастья в городе за холмами. Майкл остался один. Мужики по очереди навещали мать. Приходили – уходили. Один задержался. Ему полюбилось прелое сено в амбаре. Чаще всего, он насиловал Майкла именно там, но иногда в доме, где спала мать в собственной блевотине.

В день, когда Майку исполнилось девять, он забил отчима лопатой: в том самом углу амбара. Долго бил. Яростно. Пот заливал глаза. Он очень устал. Поднимал и опускал тяжёлую лопату всю ночь. Наутро ушёл.

Очередная сигарета прогорела до фильтра, а Майкл все говорил.

Говорил как трудно и страшно идти по железнодорожным колеям, когда ты ростом с хорошую овчарку. Снег достигает колен, тянет лечь поспать, а в животе от голода так больно, что готов вцепиться в глотку любому встречному. Ночевать на теплотрассах и ледяных плитах метро потом вообще не страшно. Так и бродяжничал по городам, связывался с разными компаниями. Первый случай, когда ему заплатили, давно стёрся из памяти. Выйти на панель оказалось легко.

Майкл лениво почти ласково рассказывал о героине, истории любви длиною в двадцать лет. Алогично и пространно рисовал словами этюды цветных снов наяву. Он не вспомнил, в какой момент появилась Ребекка, но точно запомнил день, когда узнал, что у него СПИД.

Лина не двигалась. Беззвучные слёзы стекали по подбородку, срывались за шиворот. Она смотрела в стену и видела бескрайние поля…

Красивый голубоглазый мальчик, широко раскинув руки, бежит с изумрудного холма, смеётся сказочному городу в ногах, ликует, преодолевает сопротивление воздуха и тёплый ветер бьёт ему в лицо, развевает налитые солнцем золотые волосы...

Открыв глаза, она утонула в безмятежной голубой глади. Майкл нежно гладил по щеке:

– Просыпайся, принцесса. Мне пора.

Приподнимаясь на локтях, Лина обвела сонными глазами пустую комнату. Взгляд упал на стол. В свете промозглого утра на блокноте с набросками блеснула золотом обёртка конфеты.

Глава 20

Над городом завис холодный циклон: ветер усилился, ливень, истязающий восточное побережье вторые сутки, обернулся в снегопад. Температура упала до четырнадцати градусов по Фаренгейту и обледенелые вырванные с корнем деревья навалились на провода электропередач, оставив треть Хантс-Пойнта, без света. Жильцы целыми кварталами выбирались из аварийного района поближе к теплу, бросая дома на произвол. Следом за людьми с улиц исчезали бродячие собаки.