Если бы (СИ) - Фокс Оксана. Страница 37

– Сходила бы курочка, – завела любимую песню Джулия. – Сил нет глазеть как ты загибаешься. Вон, одни глазюки остались! – цокнула она языком. – Чо, зыркаешь? Высохла вся!

– Не вертись, – рассердилась Лина.

– Ну, сходи! Убудет от тебя, а? Так не убудет, а полегче станет. Молодая, а схоронила себя как старуха. Чо за жизнь то, у тебя, такая? Тьфу!

– Джули! – прикрикнула Лина. – Мы так никогда не закончим!

Джулия замерла, спустя минуту вновь открыла рот:

– Всего на свете не переучишь, так и знай. И счастья в книжках не сыщешь. Так и сгниёшь бобылём. А развлекаться не грех, в твои то годы! Здесь, курочка, тоже можно приятно жить, если практично отнестись.

Лина слушала жалостливые причитания, закусив от обиды прядь волос. Уже месяц возле дома Бутча околачивался полицейский, к бессильной ярости последнего, срывающего гнев на домочадцах. Джулия считала, что докопалась до причины появления незваного гостя. Она ходила за Линой по пятам, втолковывая выгоду подобных отношений.

Дифирамбы сержанту полиции в устах Джулии звучали святотатством. Темные стены полуразваленных домов в округе впитали ненависть, презрение и глухую злобу к копам: дышали ими из каждой сырой щели. Лина всячески избегала подобных тем. Но Джулия внимательно следила за ней, видела, что слова попадают в раны, разъедают их.

Она усилила напор:

– Не выжить здесь женщине одной, не выжить! Помяни моё слово, упрямица.

– А как насчёт тебя, Джулия? – не выдержала Лина, вступив в навязанный разговор.

– Я? А чо я? Тут родилась – тут и помру. К тому же, я старая, – хрипло рассмеялась Джулия, откинулась в кресле и тут же выпрямилась:

– И потом, все меня знают – я под заступничеством Мигеля. Никто меня не тронет.

Оставив пульт, она вытянула руку, словно на проповеди:

– Ты – иное дело. Ты – чужая. Люди это чувствуют. Тебе защита нужна, ясно?

Лина собрала кисти, бросила в банку и бешено заколотила.

– И коп, значит, для меня защита?

– Кроссман, тебе, ни какой-то вшивый коп, – веско произнесла Джулия. – На Свалке у него влияние и вес.

– Значит, он продажный коп?

– Съешь свой язык, бессовестная!

– А как иначе можно получить влияние и вес в районе вроде нашего?

– Он знает своё дело! И не тебе учить, как его делать! – слегка навыкате глаза Джулии расширились. – У него авторитет, ясно! Даже здесь, – она застучала указательным пальцем в подлокотник, – у Бутча!

– Ладно, Джули, успокойся, – примирительно сказала Лина. – Стоит так нервничать из-за копа?

– Матерь Божья! Он спас тебя неблагодарную, помог, а ты?! – смачно сплюнула Джулия, агрессивно скрестив руки на груди.

– Я ему благодарна, – пожала плечами Лина. – Или благодарность надо облечь в какую-то форму?

– Не хочу больше с тобой говорить, – Джулия отвернулась.

– Как знаешь. Сама начала этот разговор.

– Ну и противной же ты можешь быть!

Присев на подлокотник, Лина погладила красную макушку. Джулия фыркнула, вытянула шею в другую сторону.

– Мы забыли покрасить твои насупленные брови.

– Обойдусь! На кой они мне сдались.

– Давай, пока краска не высохла. Будешь красоткой.

– Ничего не хочу от тебя! Уйди!

– Джули…

– Ты же меня не слушаешь, чо я должна?

Лина молча рассматривала обиженное лицо Джулии. Глубокие скорбные складки залегли у широкого рта. Протянув руку, она разгладила пальцем лоб с сеткой белёсых морщин.

– Хорошо. Я приму приглашение на ужин.

– Так-то лучше! – моментально оживилась Джулия, обернулась, расцветая улыбкой. – Ведь добра тебе хочу, курочка, ты же мне как дочка.

– Грозная, непримиримая, беспощадная Джулия, – нежно проговорила Лина. – Люблю тебя, моя чёрная мамочка.

Джулия открыла рот и порывисто раскрыла объятия. Не заставив себя упрашивать, Лина скользнула под тёплую защиту, сдерживая слёзы.

– Моя упрямая, упрямая девочка, – баюкала Джулия, мягко поглаживая волосы.

– Да, я пойду на ужин. Конечно, если Кроссман, ещё позовёт, – Лина заставила себя улыбнуться. – И это будет чертовски дорогой ужин: его спутница невероятно прожорлива.

Лина покинула красное здание администрации Пратта, получив предупреждение: если за месяц не доберёт кредитных часов по обязательным дисциплинам, её не допустят к сдаче выпускных экзаменов. Засиживаясь до утра под тусклой лампой, Лина портила зрение и валилась от изнеможения пытаясь уменьшить долги по презентациям, докладам, семинарам. Она готовилась в метро, в автобусе, в закусочной, за ужином у Джулии, между лекциями – везде!

Этого было мало.

Спускаясь по ступенькам, Лина уныло обдумывала, как выкроить время на подготовку к новому тесту, следовавшему один за другим? Как получить высший бал, и перекрыть провальные дисциплины, подправив печальную картину?

Пройдя до конца широкой аллеи, она присела на дальнюю скамейку в безлюдной части парка. Достала из рюкзака вчерашнюю булку, отломила половину. Откусывая маленькие кусочки, с усилием проглатывала сухую сдобу. Подержав в пальцах остатки, завернула в салфетку, положив обратно в рюкзак. Голод никогда не отпускал. Ходил по пятам, несмотря на то, что она работала в закусочной. Максимум, на что она рассчитывала у Коула – тарелка похлёбки и разбавленный кофе. Еду у Хэнка не выбрасывали: пускали в переработку, а то, что оставалось, забирали Жозе с Али, не подпуская к кухне даже Молли.

Наслаждаясь спокойствием и тишиной нарушаемой изредка скрипом веток, Лина раскрыла на коленях тетрадку и углубилась в конспект. Она сосредоточилась на закорючках, ставшего неряшливым почерка. Теория безнадёжно отставала, хромала на обе ноги, как и практика. Переворачивая страницы, Лина беззвучно шевелила губами, пока буквы не запрыгали по строчкам, сливаясь в бессмысленный узор.

Вздохнув, откинулась на скамейку и закрыла глаза, вытянула ноги, расслабляя затёкшие мускулы. Ветер шевелил волосы, щекотал ресницы. Солнечный луч проник сквозь сплетённые кроны и бродил по щеке, нагревал колени, ступни...

Впервые за многие-многие дни было тепло. Не открывая глаз, она расстегнула куртку, в который раз отмечая под пальцами чужие пуговицы.

Мысли возвращались к Кроссману.

Здравый смысл подталкивал принять его покровительство. Особенно теперь, когда несколько группировок вступили в открытое противостояние, деля сферы влияния. Свалку рвали на части. На улицах стало страшно и днём. А ночью... как в старой игре в прятки: кто не спрятался – я не виноват. Только по-взрослому. И навсегда.

Лина набрала полную грудь воздуха и медленно выдохнула. Бутч не удержит нейтралитет, и скоро выберет сторону. Усилием воли отогнав видения кровавых разборок, она вновь переключилась на сержанта, неприкрыто добивающегося расположения. Ежедневно встречая его в закусочной, она игнорировала его неуклюжие попытки сблизиться, настойчивые предложения подвезти домой, отказывалась от слишком щедрых чаевых. Внутри все противилось. И дело не в Кроссмане. Ей не нужен мужчина. Она не хотела его – не хотела никого из них.

Хмурясь, Лина с силой заставила сознание вызвать образ офицера. Кривясь и мучаясь, словно примеряя чужую добротную вещь, удерживала перед внутренним взором тридцатилетнего мужчину с суровым лицом. Мысленно обрисовывала форму скул и квадратной челюсти. Да, челюсть отличная – атмосферная. Для копа в самый раз.

Она вспомнила дом на севере Бронкса. Большой и нелепый. Аляповатую спальню с грудой разбросанных вещей, большую фотографию на стене: портрет бывшего президента демократа. Развлекаясь, выкидывала половину мебели, передвигала другую. Но поразмыслив – решила выбросить всё. Утвердила в правах лишь потрясающий вид из окна: белые крыши и... синее небо.

Лина рассмеялась и осеклась. Блуждавший по щеке луч заслонила тень. Прижав к себе рюкзак, она распахнула глаза.

– Привет, Лин. Над чем смеёшься? – улыбался Кроссман; снял фуражку, пригладил чёрные волосы.

Объект размышлений предстал в ярком свете апрельского дня в полной полицейской форме. Лина прищурилась.