Объятье Немет (СИ) - Ремельгас Светлана. Страница 25

Дни спустя впереди показался Фер-Сиальце, и все: команда, солдаты, купцы и отец с Ати, — с нетерпением стали следить за приближением берега. Часть торговцев проделала путь в Гидану на этом же корабле, но другая часть возвращалась, проведя вдали от дома куда больше времени. Тоска их была непритворной. И даже несколько гиданцев, оказавшихся на борту, радовались завершению путешествия.

С прибытием началось самое сложное. Стараясь вести себя обыденно и тоскуя от этой лжи, Ати предложил отцу ехать к правителю, скорее доставить известие. Сам же взялся проследить за тем, как разгружают корабль. Что-то следовало передать городу, что-то — оставить себе, и были еще личные вещи. Много личных вещей и товаров. Такое дело нельзя доверить кому-либо постороннему, и отец благодарен был за избавление от заботы.

Взяв на себя эту задачу, Ати не смог обойтись с ней небрежно. Он закончил только к полудню. После — поехал домой.

Ящик пока отправил на склад. Не из-за призрачной опасности даже: что-то не позволяло Ати увезти его с собой. Не стал он пока и снимать крышку, чтобы поговорить с дядей; сообщить, что путешествие кончилось благополучно. Лайлин наверняка понял и так, а ему еще нужно было исполнить прочее, о чем они условились. Так он решил для себя, хоть и знал, что лукавит. Но осудить себя за лукавство не мог. Помочь он обещал, но не заботиться. И даже теперь подозревал в дядиной задумке нечестность, которую просто не мог пока угадать.

Дом встретил его привычным ласковым шумом. Отец еще не возвращался, но все ждали приезда хозяев. Ати обнял брата и поприветствовал слуг, которые высыпали навстречу. И, пока сгружали вещи, сказал старшей девушке, чтобы приготовила искупаться. Как приятно было касание теплой, свежей воды, как ароматны масла! Сменив одежду, какое-то время Ати лежал в своей комнате, наслаждаясь прохладой и далеким домашним гулом.

Едва приехал отец, состоялся со всем размахом обед. Спустилась мать, поздравила их обоих, задержав взгляд на сыне, и чего только не поставили тогда на стол. Глядя на родителей, сидевших друг напротив друга, Ати с новой ясностью видел, как же велико расстояние, разделявшее их. Отрешенное радушие матери в своей безупречности не содержало абсолютно тепла — и явней явного не грело отца. Грустно было свидетельствовать этому. Ати, впрочем, ждал только окончания трапезы. Все, чего он хотел, — скорей исполнить обещание.

Никто, конечно, не торопил его. Он мог бы и вовсе оставить ящик на складе; а то и вывезти, закопать в лесной глуши и не притрагиваться никогда. Дурная, трусливая мысль. Однако жило в Ати сочувствие, а еще — понимание, что судьба, подобная дядиной, несправедлива, чего бы ни совершил тот при жизни. Понимал он и то, что Меддем Зарат, скорее всего, согласится закончить работу.

Но перед походом к бальзамировщику нужно было сделать еще кое-что. Солнце уже начинало клониться к закату и со столов закончили убирать, когда Ати вошел на кухню и нашел там старую Ашту. Та стояла в одиночестве посреди своего царства. День прошел, и она осматривала, все ли готово к грядущему.

— Доброго вечера, Ашта, — приветствие заставило женщину вздрогнуть. Кого-кого, а хозяйского сына она не ждала. — Мой дядя, Лайлин, перед смертью поручил тебе спрятать посох. Где он?

Ашта держала в руках глиняный горшок, и на секунду Ати показалось, что сейчас она его выронит. Но нет. Медленно, осторожно та обернулась. Высокая в молодости, но будто притянутая землей с годами, удивительно основательная, с гордой осанкой и низким узлом белых волос. Молча посмотрела на него. Ати вспомнил, что в детстве боялся ее, этой властной, сдержанной женщины. И пусть теперь вырос, обязать к ответу, реши она промолчать, не сумел бы.

— Значит, он таки вернулся, — проговорила Ашта и опустила тяжелые, мучнистые веки. Поставила горшок и обняла себя руками. Жестом не утешительным — как будто возвела вокруг крепость. Высокие стены, узкие бойницы, осадой не взять.

Так они и стояли, и закат золотил стену кухни.

— Палка там, где он просил ее спрятать. В семейной вашей гробнице, над самой притолокой. Если никто не взял, так и должна быть там. Но да кто возьмет в таком месте?

Так вот почему дядя заклинал хоронить его именно там, а не где-то. Ати кольнуло запоздалым разочарованием. Никто не обманывал его, но как же складно было несказанное.

— Спасибо тебе.

Сказав так, уйти, однако, не смог.

— Почему ты помогала ему?

— А почему вы ему помогаете? Почему люди делали то, о чем он просил? Потому что он это умел. Уговорить. Сделать так, что любой согласится, даже если сначала не хочет.

И все же в ее грозных словах Ати не чувствовал осуждения. Как будто частью себя это она уважала.

— Ты знала его? Каким он был?

— Я знала его, — кивнула Ашта. — Это других можно не знать, сколько лет ни служи в доме, а он, хоть жил тут недолго, запомнился всем. Хозяин и он, пусть и братья, а разные очень. Лайлин и за местного бы сошел. Столько думал о себе, и гордости столько. А он и собой хорош еще был, и ученый. Думал, многое в жизни получит. Неудивительно, что госпоже приглянулся.

Ати не поверил услышанному. Так холодно, с таким подозрением отзывалась о Лайлине мать, так настойчиво убеждал Лайлин не беспокоить ее. В этот раз тоже: «Только, молю, не посвящай в мои мучения надми».

— Тем более, что хозяин часто бывал в отъезде, — добавила Ашта и крепче скрестила руки на груди. Стены, бойницы и глубокий ров. Больше ничего не сказала — да будто и не собиралась никогда говорить. Это, впрочем, не устроило Ати.

— Что ты имеешь в виду, Ашта? — тихо спросил он.

Но она только смотрела в ответ: старая женщина, которая скоро покинет свой пост. Долгая жизнь не оставила в ней ни капли страха. Да и как решился бы он ее запугать? Ту, что служила их дому.

— Ашта?

— Госпожа Меана ладила с Лайлином… хорошо, — произнесла, наконец, та. Негодование в ее голосе было придавлено грузом лет, и все-таки вес этот не оказался достаточным. — Только потом их дружбе пришел вдруг конец. Лайлин отправился путешествовать — его, де, всегда манила дорога. А госпожа больше ни словом его не вспоминала. Это все, что я могу рассказать. Сказать больше — уже будет домысливать.

— Спасибо тебе еще раз, — кивнул Ати.

Развернулся и вышел.

Муторное послевкусие этого разговора все бродило в нем, когда он наказал возничему ехать на кладбище. Ати было, впрочем, чем отвлечься от мыслей. Некрополь раскинулся за чертой города, и просторные его поля простирались далеко. Могилы и гробницы, множество статуй: скорбных, но и задумчивых, радостных даже. В густеющих сумерках Ати прошел через них, вспоминая. Он не был здесь, сколько? Почти десять лет? Родители кладбище посещали, но детей с собой не брали, и посещали, очевидно, нечасто.

Это он понял, когда, заплутав не раз, вышел к нужной гробнице. Маленькая надстройка с уставленным старыми подношениями алтарем обрывалась пыльной лестницей, и Ати долго перебирал ключи, пока — с третьей попытки, с трудом — не провернул один. Наведывались ли сюда гробокопатели? Похоже, что нет. А если и наведывались, то замкнули за собой дверь.

Отец стал первым из его рода, кто поселился в Фер-Сиальце, и гробница содержала в себе пока одно всего захоронение. Оставив дверь позади открытой, чтобы проникал свет, Ати подошел к саркофагу своего брата Нани. Наринех, каким он его помнил, был весёлым и бойким. Ати нравилось, как тот вечно его отвлекал. Остальные братья были и старше, и занимались своими, взрослыми, делами. Наринех же, казалось, мог играть вечно — за что бывал часто наказан.

А ведь именно ему предстояло стать зароком и провести жизнь при храме. Судьба, мало кому подходящая меньше. Что ж, жребий перешел к другому. Коснувшись камня саркофага, Ати обернулся к двери.

Что, если посоха уже нет? Столько всего могло произойти за два года. И, однако, он был там. Лежал на тонком выступе притолоки, покрытый пылью и сам будто истлевший.

Ати хорошо помнил, как Лайлин шёл с этим посохом к дому. Таким понятным казалось тогда желание болящего опереться. На пропажу внимание Ати обратил, но искать, конечно, не стал. Ведь это была просто палка — и палкой посох остался, когда он сжал на нем пальцы теперь. Обычное дерево, обструганное бедняком, чтобы была помощь в пути. Но получалось, что дядя заключил в него нечто куда большее.