Право палача (СИ) - Эстас Мачеха. Страница 26

— Нет плохого в скорби по родным. Уф, не удивительно, что твоя мама решила уйти на тот свет. Не оставаться же с таким сыном один на один. Этот Жюстен, верно, и руку на неё поднимал.

— Не знаю. Но часто бранил последними словами. Я так злился! Только появись мне тут, недоумок! Специально заряжу ружьё и под кроватью буду хранить.

— И всё же утрата тебя задевает. Ты их любил.

Взгляд Каспара чуть не сбил с ног, до того он был страшен.

— Меня задевает то, как всё кончилось. Без примирения. И ничего уже не вернуть. Больше они мне не помешают своими дурацкими поступками любить их.

Дома было холодно, и Каспар разжёг неуклюжую глиняную печку. Мгла быстро затягивала облачный и угрюмый день. Кто-то постучался в дверь, Клавдия решила спрятаться за штору, где обнаружили тела. Там теперь было пусто, бельё осталось на дне могилы, но запах смерти въелся в стены. Слабый, ледяной, какой-то животный и пугающий. «В маске он не чувствуется. Ох, как должны благоухать чумные дома!..»

— Здравствуйте, тётя Клара, — сказал подмастерье, и скрипнула входная дверь, распахиваясь шире.

— Ох, Каспар! Сразу двоих потерять! — закудахтала старуха. — Держись, милый мой мальчик. Ничего. Ничего… Вот тебе флорин, пригодится. Мы по делам побежим, зашли посочувствовать. Сто лет тебя не видела! Превратился в мужчину!

— Даже и не знаю, чем тебе помочь, — проговорила вторая женщина, помладше. — Я за них непременно помолюсь. У меня совсем дома пусто, сегодня испекла пирог из остатков еды. Вот кусочек. Может, помочь тебе потом прибраться?

— Здесь и так чисто. Спасибо, Франческа.

Позже явилась ещё одна особа. Клавдия слышала только её сдавленные рыдания и нервные смешки. Задумчиво глядя в полумрак перед собой, графиня думала: «Эти люди отдают то, чего им самим не хватает. Лейт со своим меценатством не лишал себя удовольствий и роскоши. У него было полно денег и он тратил их без сожалений. А у тех женщин ведь есть дети, но есть и долг перед соседями. Кусок пирога для этой Франчески точно не был лишним».

В чужом жилище, где случилось такое бедствие, было неловко находиться. Когда смолкли голоса, Клавдия выбралась из своего убежища и подошла к печи, тихо ступая по одной половице. Отблески огня умывали бледное лицо нового хозяина дома, сидевшего на полу. Стоило отвлечь его, направить мысли к будущему.

— Теперь у тебя есть собственный дом. Небольшой, но он твой. Как обустроишь? Не приходилось об этом мечтать?

— Хм. Гартунг обо мне слишком хорошо выразился, я не умею мечтать, — Каспар бросил в огонь щепку, которую крутил в пальцах. — Когда я хочу уйти в себя, ничего хорошего внутри не обнаруживаю. Там одни обломки. Пустота, гибель.

— Так пустота или обломки? Мне снился очень странный сон. Сейчас ты мне о нём напомнил. Ты ведь знаешь лаз снаружи в карантин? Где сад? Мне снилось, что мы танцуем с мертвецами, но я, ты и Тиль были живыми. Всё из-за той мелодии, наверно.

— Я-то завзятый мертвец. А что там делали вы двое?

— Можно сказать, со мной тоже случилась маленькая смерть. Даже не одна. А вот Тиль как будто совсем непуганый.

— Боюсь, если верить в вещие сны, он попал в переделку.

— Краммеры жили за пределами города. Парень, который убил Лейта, говорил, что поместье отдадут бунтарям для штаба. Как бы Тиль не познакомился с Жаном Грималем лично… Если бы хоть немного подождал, то остался бы цел. Судя по тому, что он не вернулся, всё плохо кончилось. Как ты думаешь?

— Твой расклад логичен.

— У меня от него на память только чашка и осталась.

— От него? Это как понимать? — сощурился Каспар. — Я тебе её подсунул.

Клавдия рассмеялась нервным хохотом, который так трудно остановить, если силы терпеть происходящее на исходе.

— Её сотворил дьявол, не иначе. Очень трогательно. Как я сразу не догадалась!

— Надо было его вообще убить тогда, — проворчал подмастерье. — Между прочим, тебе пора идти, скоро стемнеет.

— А я не могу остаться?

«…ведь, вроде бы, всё к близости и шло. Или нет?»

— Только если хочешь, — Каспар равнодушно пожал плечами. — Есть ещё одна кровать, вряд ли чистая, но вполне удобная.

— Я хочу спать на широкой.

— Эта, чур, моя.

— Всё правильно.

Обескураженная Клавдия убрала за ухо выбившуюся прядь и выпрямилась на стуле. Как она вышла на такой тонкий лёд в их беседе и с треском провалилась под воду?

Каспар удовлетворённо хмыкнул и оскалился.

— Видела бы ты своё лицо. Дорогого стоит! Я стал тебя обыгрывать в коварстве, не зевай.

— Прости, я уйду, если ты не в духе.

— Не в духе? — покосился он. — Не помню себя настолько в духе. Ни о чём другом не помышляю. Беды уже льются водопадом за шиворот, я устал тащить их на плечах. Слабый я человек, мадмуазель.

Каспар завалился на бок и остался лежать на нагретых половых досках. Движение было таким звериным и лишённым напускного, что Клавдия залюбовалась. «Забыть речь и бродить по лесам, перестать размышлять. Что-то есть в виршах этих философов-натуралистов. Много тысяч лет назад женщины вот так сидели у очагов, следя за огнём, а мужчины приходили к ним сломленными, израненными, в поисках заботы и утешения. Уж куда естественнее, чем портить о всякую деревенщину хлысты. И он считает, что вися на волоске от безумия, не нуждается в заботе», — графиня скинула разношенный башмак, самым краешком стопы коснулась плеча лежащего на полу. Каспар вскинулся и резко сел, словно некая мысль осенила его.

— Знаешь… А давай отметим моё совершеннолетие?

— Как пожелаешь, но при всём почтении, ты выглядишь лет на двадцать пять.

— Не важно. Идём.

Он взял лопату и вышел во двор, Клавдия выскочила следом.

— Что бы ты ни хотел сотворить, подумай дважды!

Каспар подошёл к клёну, обернулся в сторону зари. Встав к ней спиной и прижавшись к дереву, сосредоточенно сделал несколько шагов вперёд. Он принялся осторожно вонзать штык лопаты в грунт, пока не почувствовал, что звякнуло стекло. Бутылка была зарыта неглубоко, всего два движения — и из-под дёрна показался её блестящий бок. Подхватив её за горлышко, Каспар стал близоруко разглядывать чудом сохранившийся клочок бумаги, приклеенный к ней около четверти века назад.

— О, слава богу! Это не вино, а портвейн! Идём в дом. Её ведь положено было выпить давным-давно.

Пока Клавдия зажигала свечи, подмастерье шарил по посудным полкам.

— Да как же так, — бормотал он, — где все кружки?

— Может, как тогда, на крыше? Прямо из горла? — она тряхнула кистью и огонёк на спичке угас.

— Я, чёрт побери, у себя дома, а не прячусь от мейстера, как малолетний забулдыга. Вот это сойдёт, — он оглядел два глиняных кубка и поставил их на стол.

Портвейн за годы совсем не испортился, крепость помогла ему выжить и сохранить душу винограда, заставшего времена смирения и порядка. Те лозы не вкусили крестьянской крови и не пострадали от огня, однако за изобилие и спокойствие платой был скрежет зубов, затаённая злость, отупение от мотыжного труда. Каменные жернова старого мира перетирали крестьянское семя в пыль и, наконец, этой пыли скопилось столько, что одна искра стала причиной пожара на имперской мельнице. У искры было человеческое имя да раскалённое добела сердце. Крепкая сладость вызывала у Клавдии задумчивое настроение, но она сочла для себя позором не найти достойной темы для разговора. Тонувший в тенях Каспар снова уходил в тревоги и печаль.

— В котором году ты переболел чумой?

— Восемь лет назад. Сейчас посчитаю.

— Хочешь сказать, она так давно в городе?

— Ха! Мы с ней в один год родились. Мейстер связывает начало вспышки с осенней ярмаркой, на которую приехали хелонцы с товаром из-за океана. Такие страшные болезни привозят на кораблях вместе с фимиамами и фруктами, — Каспар помрачнел, — отбывают же суда с нашими ближними, здоровыми и полными сил. Только вот потом от них ни слуху ни духу.

— О чём ты?

— О торговле людьми, — недоумение на лице Клавдии сохранилось и Каспар пояснил: — Туземцы и плантаторы меняют всякое на живой товар. Некоторые здесь промышляют отловом и сбытом нищих детей мореплавателям. Очень выгодный курс: за бесплатного или копеечного оборванца можно получить много ценностей. Дети становятся рабами, которые выращивают и добывают новый товар. Такой вот круговорот. Разве ты не знала?