Видишь Суслика? (СИ) - Шрайбер Фил. Страница 4
Хотя навещал – это громко сказано. Суслик сидел на кровати, а Хомячок весело проводил время за маленькой дверкой в углу палаты. Их разговор то и дело прерывали угрожающие звуки расстроенного кишечника.
Валентин хмыкнул. Да уж, Хомячок был из тех, кто может впихнуть невпихуемое. Ему точно хватит безрассудства объесться сливами на спор.
Дверь скрипнула. Пациент тут же притворился спящим – на всякий случай. В палату осторожно вошла Ласка, приблизилась к кровати, склонилась. Пышная грудь оказалась перед самым лицом. Суслик зарделся, а тело тут же заявило о своём пробуждении.
– Вот и умница! – сказала она, потрепав его по щеке.
Вал перехватил её руку, но Ласка без труда высвободилась.
– Все хорошо, малыш. Тебя немного потрепало, но опасность миновала. Так что мы никому ничего не расскажем, идёт?
– Не расскажем, – повторил за ней Суслик, шумно сглатывая.
Близость роскошных форм не позволяла сосредоточиться. Японочка была сногсшибательна. Рыжие волосы и зелёные глаза придавали ей особую экзотичность.
– До завтра спи тут.
– А…
– Об этом не думай. Скажу, что с температурой пришёл. А завтра вперед, в бой!
Суслик поёжился. Даже близкое присутствие красивой девушки не спасло его от погружения в мрачные воспоминания. Ласка тихонько ушла, закрыв за собой дверь, а Суслик заново переживал один из худших своих кошмаров.
Там, во сне, группа кадетов вышла к учебному автодрому. И Вал всем существом почувствовал, как на Суслика наваливается отчаяние. Вождение было его персональным проклятьем в этой жизни. Едва сев в машину, он терял ориентацию в пространстве, а «право» и «лево» становились непостижимыми понятиями. На какие только уловки он ни шёл, чтобы помочь себе: вешал бумажный браслет на левую руку, отмечал чернилами правую, надевал только один носок. Но стоило оказаться в кабине, руки и ноги становились чужими и лишались связи с мозгом.
Вал расхохотался, потом стал мысленно извиняться, а потом снова расхохотался.
«Во я шизик, твою-то мать!» - он уже не воспринимал себя отдельно от Суслика.
А Суслик совсем раскис на подходе к стоянке.
«Эй, парень, это всего лишь внедорожник, даже не грузовик! Смелее, братец Кролик!»
Он сел на водительское место, будто на электрический стул. Теория подло покинула голову, остались только верные приятели – маленький страх и большая паника. Ноги стали ватными. Попытался нащупать педали. Он твердо знал, что их три, но, казалось, будто под подошвами пианино.
Положил ладонь на рукоятку коробки передач, сжал её до хруста.
Рядом со вздохом пристегнулся инструктор. Суслик стал нервно искать свой ремень, долго не мог попасть пряжкой в замок.
«М-да! Невтыкание. Давай с девушками я буду главным? А то опозоримся!».
Другие машины уже благополучно выехали на круг. Было видно, как резво несется внедорожник Хомяка, нагло подрезая однокурсников. Суслик наблюдал за другими водителями, как будто это могло его спасти…
– Кадет, не спать! – окрик инструктора заставил его сжаться в комок.
– Сцепление! Нет, газ! Или все-таки сцепление? – причитал он.
Инструктор звонко приложил ладонь к своему лицу.
– Коробка передач заела! – чуть слышно пожаловался Суслик.
Инструктор со вздохом передвинул рукоятку на первую скорость. Машина задёргалась в мучительных судорогах, заглохла, потом снова забилась в агонии, и выползла на круг, время от времени подпрыгивая.
Вал потёр лицо. Он чувствовал, как стыдно мальку за его беспомощность.
«Не дрейфь, приятель! Мы перевернём грузовик с пряниками на нашей улице. Вот на таком же джипе, протараним, и перевернём!».
Кажется, эти мысли скорее напугали Суслика, чем вдохновили.
Валентин почувствовал себя неловко. Ему хотелось показать Суслику, что всё не так плохо, как кажется. Но ничего умнее, чем по-отечески потрепать мальца за волосы и сказать: «А вот когда я учился…», он не придумал. Суслик неожиданно заинтересовался. Он был убеждён, что хуже просто не бывает.
Валентину вспомнился университет. Самые дурацкие моменты. Как они чистили гуталином памятник Жукову, поскольку вместо дорогого гранита постамент изготовили из какого-то искусственного камня. Тот потускнел в первую же неделю, а затем стал подло сыпаться. Университет – не совсем армия, но всё равно, недостаточно блестящая поверхность должна быть натёрта или покрашена. И студентов припахали чистить памятник сапожными щётками, то есть красить и натирать одновременно. Сначала эта повинность вызывала смех, а потом только раздражение. И вот, группами по пять человек, снежной зимой, они выходят на трудовой подвиг. Валентину нужно выучить текст на немецком, потому он прячет под курткой учебник. Темнеет рано, и в конце занятий уже совсем ночь. Под тусклым фонарём он смотрит в книгу, а видит фигу. Да ещё и на высокий постамент лазить каждые десять минут приходится!
Валентин назидательно подмигнул Суслику.
«Ну а что было потом?» - спросил кадет.
Вал расхохотался, вспомнив свой ответ у доски. Немецкий язык коварен. Всего одна буква перевернула смысл предложения из «Стой, а то буду стрелять!» в «Стой, а то обосрусь!» Восторг малолетних дебилов был непередаваемым. Лишь трепетная Ия Сергеевна бледнела и краснела, призывая студентов к порядку.
А Суслик продолжил погружаться в меланхолию и самоунижение. Он продемонстрировал начало очередного учебного года. Вот поезд замедлил ход. Ох, с какой тоской смотрел Кадзуо на приближающуюся станцию. Ненавистная школа была уже близко. Ксо, каникулы пролетели одним мигом!
Парень вышел на платформу. Огромная сумка тянула вниз. Чуть пошатываясь, он двинулся к переходу, пытаясь вспомнить, что же такое увесистое напихал с собой.
Вчера он долго перебирал книжки, выбирая те, которые пригодятся на этот год и пройдут цензуру вредных замполитов. И вроде взял только самые необходимые, чуть ли не со слезами оставляя излишне увесистые тома по литературе и истории искусств.
Ах да, бабушка, не понаслышке знавшая о скудном меню школы, снабдила худышку банками варенья и сухофруктами. А чтобы стекло не разбилось о жесткие переплеты книг, переложила все запасным бельем, купленным у той же фирмы, что снабжала школу. Суслик из года в год был самым богатым в этом плане кадетом, за что и звался «принцессой в труселях». Но его называли Сусликом, потому что замирал столбиком он гораздо чаще, чем ходил за бельём в прачечную.
Внезапно мир потерял свою ориентацию. Грузный мужчина лет сорока, весящий раза в три больше тщедушного грызуна, не успел уклониться от столкновения с шустриком, отягощенным знаниями и бабушкиными гостинцами.
Разумеется, победила физическая комплекция сумотори. Ко всем суматори Суслик питал особенное почтение и старался обходить их за версту.
«Ибо масса, помноженная на ускорение…» – захихикал Вал.
Обменявшись традиционными гоменнасаями и сумимасенами и поклонившись друг другу раз сто, Суслик и его визави наконец-то разошлись.
«Япона матерь божья!»
Суслик продолжил свой скорбный путь на Голгофу. Школьный автобус ждать не будет.
Мальчишка вздохнул. Кадетская школа, в его понимании, была семейным проклятием. Хотя папа, да и дедушка, всегда восторженно вспоминали юные годы, Суслик ненавидел военизированный храм знаний всей душой. Он чувствовал себя несчастной мышью, которой готовы поживиться буквально все. Тут если не сожрут, то придушат, пока будут играться. Парень помнил слезы матери, когда она провожала его на вокзале, или уезжала в конце родительского дня. Он и сам рыдал, прижавшись к ней. Отца же это только злило.
«Будь достоин рода! Ты надежда клана!» – любое его обращение всегда звучало приказом.
Отец Валентина не был военным, но теплого отношения от него сын тоже не замечал.
«Наверное, мы родственные души. Не случайно же в одном теле оказались. Вот предки и похожи характером».
Он почувствовал, как защипало глаза, но не понял, тогда или сейчас, в лазарете. Не стоило вспоминать о родителях.