Сибирский фронтир (СИ) - Фомичев Сергей. Страница 71

Тарабыкин регулярно порывался поднять людей на карательную экспедицию. Но теперь мы опирались на общее решение и пресекали провокации. К тому же с промыслов вернулись Бочкарёв и Шишкин, которые сразу взяли нашу сторону. Глядя на них, и Толстых осадил своих ребят. Так что сторонники войны оказались пока в меньшинстве, а мы, имея перевес, могли выступить более жёстко.

–Кто отправится бить алеутов, тот в крепость не вернётся, – предупредил Оладьин буйных. – Нам из–за вашей дури, головы класть не охота. Селитесь отдельно, где–нибудь на другом острове и воюйте сколько хотите. Но тогда и договор наш силы иметь не будет.

Войну удалось если не предотвратить, то хотя бы отодвинуть. И с промыслом калана вопрос решился. Сперва люди не рисковали покидать крепость, ожидая нападения. Затем, когда успокоились, вмешалась погода. Снег устоялся, шторма сделали походы слишком рискованными, и промысел прекратился сам собой, а вместе с ним потеряла на время актуальность и проблема туземцев.

"Владимир" прибыл последним. Ни "Станислав", ни камчатские шитики так и не появились. Начались такие шторма, что даже если кто и задержался в пути, вряд ли сумел бы пробиться к нам в этом сезоне. Пришло время подводить итоги. Из дюжины кораблей до Уналашки добралось к ноябрю только шесть. Шесть из двенадцати. Половина списочного состава флотилии. Старовояжные и такой процент дошедших посчитали большой удачей. Тем более что наверняка потерян только один корабль – гибель "Троицы" подтверждали свидетели. Остальные вполне могли уцелеть. Их могло отнести ветрами далеко от цели, выбросить где–нибудь на берег, поломать мачты. Они легко могли спутать заливы, остановиться на другом острове. Мы надеялись, что они живы, но перестали посматривать на вершину холма в ожидании столба дыма и занялись подготовкой к зиме.

Коряки взялись утеплять шалаши. Они замазывали щели между жердями снегом как штукатуркой, у основания укладывали собранные с травы ледяные комья и вырезанные из наста кирпичики. Дома становились толще на вид и теплее. Глядя на них, мы тем же способом утеплили казармы и усилили стены.

Пока не замерзла гавань, я постарался натащить как можно больше припасов. Люди перестали обращать внимание на мои странные экспедиции. Привыкли, нашли рациональное объяснение, а возможно людям просто хотелось кушать, и каким путями попадает в брюхо еда, становилось на определённой стадии голода второстепенным вопросом.

Когда лодка захрустела, взламывая ледок, я задумался над дальнейшими планами. До сих пор я не собирался зимовать вместе со всеми. Слишком уж большая потеря времени. Я планировал перед самыми морозами выбраться в гавань и прошмыгнуть через зиму потайным ходом, как поступал прежде. Но после всех передряг решение пришлось изменить. Оставлять поселение, раздираемое конфликтом, было как–то тревожно.

Зимовка не такое уж страшное дело, если подойти к ней с умом. Первостепенное дело – забота о кораблях. Экипажи снимали с них снасти и весь оставшийся груз. Убирали мачты, задраивали люки. На берегу собирался ворот. Дождавшись прилива, с помощью ворота и множества канатов, корабль подтаскивали к берегу, а затем вытягивали его на полсотни шагов от воды. Здесь корабль заваливали на бок, крепили камнями, деревом, канатами, всем, что имелось под рукой. Ворот переносили на новое место, где операция повторялась.

Шесть кораблей улеглись рядком как стадо китов, что в непознанном учёными безумии выбросились на берег. Матросы окончательно превратились в промышленников. До весны.

***

Как только замёрз пролив, отделяющий наш островок от Уналашки, Чиж занялся приготовлениями. Он вынес из шалаша несколько связок прутьев и палок и большой мешок. Из мешка появились кости и деревянные дощечки разной длины и формы, одни с дырочками, другие без; мотки жил, кожаных ремней, куски шкур. Весь этот ворох запчастей Чиж аккуратно разложил на земле и долго рассматривал, словно неопытный турист, озабоченный конструкцией новенькой палатки. Кое–что пришло в негодность. Сопрело или сгнило. Но Чиж, предполагая потери, загодя собирал всякий хлам на лайдах и среди мусора выброшенного зверобоями. Теперь он добавил недостающие детали к набору и принялся за дело.

Взяв два метровых прутика, он сложил их вместе и крепко связал на концах. Затем между прутиками вставил распорки и укрепил жилами. Проделав операцию дважды, Чиж получил пару снегоступов.

Собачки вертелись рядом, чувствуя, что приближается их черёд. Чутьё не обмануло животных. Соединяя ремешками палки, Чиж быстро собрал нарты. Их конструкция выглядела примитивной, но надёжной – в случае поломки нарты можно быстро починить в полевых условиях. Затем Чиж соорудил упряжь.

Похожим образом появился на свет лук. Чиж вполне освоил мушкет и пистолеты, но лук нравился ему больше. Традиционное оружие подходит и для охоты, и для войны. Оно не требует пороха и пуль, не гремит и не дымит. А если человек попадёт в пургу или в шторм, провалится в болото, сорвётся с горы, такое оружие не обязательно откажет от сырости или грязи.

Впрочем, на повестке дня стояла охота на лис, а её промышляют без лука. На пасти, как называют здесь капканы, пошли остатки кожи и дерева. Пасти выглядели громоздкими, похожими на гигантские крысоловки, что не было следствием отсталой туземной технологи. Точно такими же давилками по всему Северу орудуют и русские.

Наблюдая за приготовлениями коряка, я вспомнил читанные в детстве книги. Почему, не знаю, но жизнь первобытных народов особенно привлекала нас. Помнится, мы с приятелями даже снежную хижину – иглу сооружали во дворе ради забавы.

Среди прочего в памяти отложился и способ, каким эскимосы промышляют песца. То самое варварское орудие из свёрнутого пружинкой и вмороженного в лёд китового уса. Метод хитрый, жестокий. Пасть убивает зверя мгновенно, перебивая хребет; капкан даёт призрачный шанс на освобождение, если зверь решится перегрызть лапу, но пропоротый желудок приносит мучительную и неотвратимую смерть. В детстве жестокость нас не пугала и мы с приятелями, наверное, испытали бы варварский способ на дворовых собаках, если бы смогли раздобыть нужные материалы.

А сейчас? А сейчас жестокость превратилась в неотъемлемую часть жизни. После бойни калана, "эскимосские бомбочки" уже не казались каким–то особенным изуверством. Так что я решил попробовать и попросил у Чижа немного китового уса. Он порылся в припасах и протянул небольшую пластинку.

Я построгал её на полоски, заострил концы. Китовый ус – материал податливый, удобный. Но гибельные полоски никак не желали дожидаться, пока замёрзнет вода. Не пальцами же их было придерживать. После ряда безуспешных опытов, я соорудил из плотной бумаги гильзу, креплёную ниткой. Теперь пружинка упиралась в стенки и за счёт этого держалась свёрнутой. Залив гильзы водой, я вынес их на мороз. Полученные цилиндрики оставалось обмазать жиром и "взрывчатка" готова.

Чиж с любопытством осмотрел снаряды. Когда я объяснил принцип действия, он нахмурился и оттащил собак.

–Пожалуй, лучше замораживать их где–нибудь на крыше, – смущённо согласился я. – Да и хранить подальше от собак.

***

Я высыпал пригоршню зелёных кофейных зёрен на сковородку и поставил её на огонь. Два фунта кофе и голландская ручная меленка обошлись мне в круглую сумму. Но здесь всё обходилось недёшево, куда ни кинь взгляд. Вот в маленькой печке огонь пожирает дерево, а ведь на Уналашке всякое дерево относится к ценным породам. Мы топим если не деньгами, то уж во всяком случае, дефицитом.

–Может, имеет смысл завести скот и топить кизяком? – предложил я.

–Скот здесь передохнет, – возразил Оладьин, принявший реплику всерьёз. – Надо промышлять тюленя. Дикие обходятся жирниками и ничего, не мёрзнут.