Сибирский фронтир (СИ) - Фомичев Сергей. Страница 72

–Их землянки можно прогреть, а наши казармы вряд ли, – вздохнул Комков.

Окунев дремал, прислонившись к стене, и тему не поддержал.

С наступлением холодов и буранов мы часто собирались вчетвером в моей комнатушке, чтобы выпить водки или просто поболтать о том, о сём. Кроме этих троих товарищей, вместе с которыми пройден путь от Охотска и многое пережито, я мог бы отнести к друзьям, пожалуй, только Чижа. Но у коряка была своя особая жизнь. Вот и теперь, как только мы, усталые и вымокшие, расставив все пасти и "бомбочки", вернулись из двухдневного похода, Чиж сразу зарулил в шалаш, куда меня не приглашал никогда.

Я же решил угостить друзей экзотическим для фронтира кофе и поговорить о планах на будущее. Собственно планы были давно уже свёрстаны, и во время бесед я подавал их в удобоваримом виде ближайшим соратникам. Только Окунев представлял замыслы в общих чертах и поддерживал их. Для Комкова они звучали откровением, а Оладьин в оценке склонялся к ереси.

–Для жизни здесь местечко так себе, – продолжил я разговор. – Лёд да скалы… Нет, надо дальше двигать.

–Не знаю, – отмахнулся Оладьин. – Для нас та земля хороша, по какой пушнина бегает.

–Бобра ты набьёшь, а дальше что? – спросил я. – Год будешь бить, два, а потом кончится бобёр. А земля она навсегда останется.

–Прям уж. У нас вон за спиной целая Сибирь пустая осталась. От Тобольска и до самого Анадырского острога. Куда тебе ещё? И что толку с земли, если людей нет? Да и не хлебопашцы мы, промышленники.

–Так ведь больше свободной земли не осталось. Земля круглая вот в чём штука. Земля круглая и вот она кончилась. И та, впереди, последняя, куда ещё не пришли европейцы. Остались ещё островки кое–где, но это мелочь. Пройдёт каких–то сто лет и начнётся драка за каждый клочок матёрой суши, за каждую скалу в море.

–Эка, хватил, сотня лет…

Договорить Оладьину не дали. В казарме поднялся топот. Тяжёлый кулак заколотил о дверь. Комков открыл и впустил возбуждённого чем–то Чихотку.

–Парни перепились, к корякам полезли! – прокричал матрос.

–Зачем? – удивился я.

–По бабам, верно, соскучились.

Не надевая парок, мы выскочили из казармы. В крепости было тихо, но со стороны туземного посада слышались крики. Мы выбежали из ворот и ворвались туда. Около двух десятков мужиков бегали среди хижин за коряками и лупили тех, кто не успевал увернуться. Глаза у всех красные, лица помятые. Приглядевшись к лицам, я понял, что мужики наши, охотские.

Коряки огрызались, но их, похоже, застали врасплох. Может оно и к лучшему. Зная Чижа, я вполне мог себе представить, каков вышел бы организованный отпор. Дали бы залп из ружей и весь разговор. Самого Чижа я увидел на крыше его шалаша. Длинным шестом он отгонял озверевшее мужичьё от входа, но выглядел на редкость спокойным, словно осаживал собственных псов, учуявших мясо.

Мы врезались в толпу и потеряли локтевую связь. Комков исчез ещё раньше, Окунев потерял сапог, его сшибли, и Чихотка бросился выручать капитана, а Оладьин погнался за кем–то из заводил. На меня наскочил Дышло. В Охотске мне приходилось встречать его всякого, но такого чёрта я увидел впервые. Рубаха его была порвана, на волосатой груди блестел крестик, но главным признаком помешательства были глаза. Зверобой смотрел сквозь меня совершенно безумным взглядом.

–Дышло! – крикнул я.

Бугай навёл резкость.

–Ты–ы? – он обдал меня перегаром.

В этом протяжном "ты–ы" чередовались удивление, озарение и готовность действовать. Дышло явно признал во мне какого–то извечного своего врага. А может быть даже извечного врага всего человечества. И судя по всему, он готовился прямо сейчас начать крестовый поход. На миг мне стало жутко. Весовые категории у нас были разные, а воспользоваться пистолетом я пока не решался.

Выручил Оладьин. Он ураганом влетел между нами и нанёс сокрушающий удар в скулу зверобоя. Ну, то есть для меня такой удар, наверное, был бы сокрушающим, а Дышло просто уселся в снег.

Я огляделся. Окунев, так и не успев надеть сапог, выкручивал руку ещё одному отморозку. Чихотка барахтался со своим противником в сугробе. Чиж, уперев шест в землю, с проворством бывалого пожарного спустился с "антенны". Вокруг него сразу собрались коряки, готовые дать слаженный отпор.

Со стены на битву посматривали николаевские. Какое–никакое, а развлечение. Кто–то ехидно посмеивался над нами, другие подзуживали охотских. Но представление уже заканчивалось. В подмогу нам подбежало ещё несколько человек. Совместными усилиями мы скрутили буянов и потащили их в острог.

Навстречу выбежал Комков.

–Добрались до припаса, – сообщил он. – Почти всё, что на чёрный день припрятано, выдули, оглоеды.

Это он конечно преувеличивал. Его запасов пойла хватило бы на долгие годы.

–Будешь помирать от мороза, ни чарки не получишь, – пообещал Оладьин Дышлу.

Тот был ещё слишком пьян, чтобы осознать угрозу. Зато осознание содеянного, похоже, стало пробиваться в воспалённом мозгу.

–Церквы нет, – забубнил зверобой. – Бесы опутали кознями. Тяжело мне. К батюшке бы на исповедь.

–Тебе грехи отпусти, ты тут же новые пойдёшь набирать, – усмехнулся Оладьин.

–Что ж я… эх… – Дышло стал бормотать что–то совсем неразборчивое.

Одна из холодных комнат, предназначенных для хранения мехов, пока пустовала. Туда мы и поместили большинство нарушителей.

Умиротворив парней, вернулись в каморку, но разговор о планах больше не клеился. Комнатушку наполнял чад. Кофейные зёрна обуглились, и я вытряхнул их в огонь.

–Какого чёрта они полезли к корякам? – разозлился я. – Мало мне николаевских, так теперь за своими следить…

–А чего за ними следить? – возразил Оладьин, ставя котелок с водой на освободившееся место. – Оклемаются в холодной, да и выпустим. Не впервой.

Я посмотрел на Василия, как на изменника. Сейчас мне слабо верилось в успех великих замыслов. Какие тут на фиг планы? Какая конкиста? Гопота. Это же натуральная гопота! Они презирают туземцев, хотя часто превосходят их в дикости. Возможно ли заинтересовать их хоть чем–то кроме удовлетворения инстинктов, похоти?

–А что ты хочешь от парней? – спокойно произнёс Оладьин. – Они другой жизни не знают. Морской промысел мало чем отличается от войны. Здесь гибнут и гибнут часто. Море забирает своё, потом морозы, цинга, оспа, стычки с дикими. Да мало ли напастей? Кто живым остаётся, понимает, что это только отсрочка. В следующий раз удача может и отвернуться. Вот и живут люди одним днём. Есть деньги – пьют, гуляют; есть бабы – хватают баб. Каждый, конечно, о нормальной жизни мечтает. Чтобы жена была венчанная, чтобы детишки пошли, чтобы дом свой, хозяйство. Но заводить семью, зная, что запросто можешь не вернуться, как–то боязно. Кто её кормить без тебя станет? А столько добычи взять, чтобы совсем осесть, мало у кого получается. Сам знаешь, долги и всё такое. Если вот покалечит человека, как, к примеру Чекмазова, тогда только и доживает иной до старости.

–Но я хочу это дело изменить, – заявил я. – Хочу и могу. Есть средства и цингу побороть и оспу. С алеутами в мире жить можно. Людям платить достойно. Пусть обзаводятся нормальными семьями, строят дома.

–Не можешь ты ничего изменить, – отмахнулся Оладьин. – Сюда шесть кораблей дошло. Шесть из двенадцати. Вот и считай, что половина народу уже отмечталась.

–Э–э, нет! – возразил я. – Мои корабли оба дошли. Пусть толика везения в этом, пусть даже немалая доля везенья, но мои дошли оба. И я все силы употреблю, чтобы и дальше так было.

***

Объехав пасти, расставленные Чижом, мы из каждой второй вынули по лисице. Коряк снимал шкуры на месте. Это занимало много времени, так как лисы успели окоченеть и шкуры слезали с большим трудом. Но Чиж по каким–то соображениям не захотел везти тушки в крепость. После снятия шкуры он вновь настораживал каждую пасть, и только когда мы обошли все ловушки, дошла очередь и до моих хитрых штучек. Чиж всё ещё беспокоился за собак, а потому мы, оставив упряжку за сотню шагов от места, дальше пробирались пешком.