Честь - Умригар Трити. Страница 15

— Она влюбилась в нее, что ли? — выпалила Смита и тут же об этом пожалела. Мохан поднял одну бровь.

— Нет, — ответил он. — Она просто… беспокоится за нее, только и всего.

В его голосе слышался упрек, и она покраснела. Но потом снова разозлилась.

— Прости. Я просто очень злюсь на нее. Она могла бы вчера сказать, что не поедет. За такой короткий срок трудно найти переводчика. Что если вердикт огласят уже…

— Не надо никого искать.

— Нет, надо. Я знаю хинди, но плохо говорю и не хочу сидеть за рулем до самого Бирвада, — повысив голос, ответила Смита. Мимо нее прошла женщина, постоялица, говорившая по телефону, и задела ее рукавом. Смита сердито посмотрела на нее.

— Осторожнее, — прошипела она, и женщина удивленно взглянула на нее.

— Смита, — сказал Мохан. — Я поведу машину. И я буду переводить.

— Что? Ну уж нет. Прости, но нет.

Смита заметила обиду на его лице. Открыла рот, чтобы объяснить, но он поднял левую руку, остановив ее, а правой достал телефон из кармана. Нашел номер в адресной книге.

— Вот, пожалуйста, — сказал он. В голосе слышалось нетерпение. — Поговори с Шэннон.

Он ушел, не дождавшись ее реакции.

— Алло? Мохан? — Шэннон говорила слабым, сонным голосом.

— Это я, — тихо проговорила Смита. — Прости за беспокойство.

— Смитс. Я страшно извиняюсь за это все. — Она понизила голос. — Нандини вышла за водой со льдом, поэтому буду говорить быстро. Слышишь меня?

— Да. — Ей уже начало казаться, что поездка в Бирвад с Моханом — еще одно событие в ее жизни, которое она совершенно не в силах контролировать. Шэннон вздохнула.

— Отлично. Слушай, между нами: я бы предпочла, чтобы Мохан остался со мной, а Нандини поехала с тобой. Но я ничего не могу поделать. Она закатила истерику, когда ты вчера ушла, а у меня нет сил терпеть ее цирк. К тому же она просидела со мной почти всю ночь, глаз не сомкнула. Если честно, сейчас ей лучше за руль не садиться.

— Мохан сказал, у тебя температура.

— Все у меня хорошо, — отрезала Шэннон. — На самом деле даже лучше, если в этой поездке тебя будет сопровождать мужчина. Ты едешь в очень консервативный район, к тебе отнесутся с бóльшим уважением, если с тобой будет спутник.

— Но ты-то ездила с Нандини, — фыркнула Смита.

— Это другое. Я — толстая белая американка. Индийцы не воспринимают меня как женщину, для братьев Мины и им подобных я — третий пол. Они даже слегка меня побаиваются. Понимаешь, о чем я?

— Не очень.

— Минуту. — Смита услышала голос Нандини, потом Шэннон пробормотала «спасибо» и громко ругнулась: «Черт!» — Я здесь, — наконец сказала она. Ее голос охрип, и Смита догадалась, что боль снова усилилась. — Ну поедет с тобой Мохан и поедет, что такого? Он знает местность лучше, чем…

— Я его совсем не знаю, — шепотом сказала Смита, хотя Мохан отошел довольно далеко и вряд ли мог ее слышать.

— Да ладно тебе, Смитс, — отрезала Шэннон. — Можно подумать, ты всех сопровождающих в зарубежных командировках знаешь хорошо.

— Да, но…

— Значит, договорились, — прервала ее Шэннон. — Мы же договорились? — Она явно не желала слышать никаких возражений. — Смитс? Мы договорились?

— Да, — ответила Смита и снова поразилась тому, как умело подруге удается ею манипулировать. — Хорошо, скоро увидимся. Поправляйся.

— Спасибо, дорогая. Звони. И помни: теперь я у тебя в долгу.

Смита взглянула в зеркало заднего вида; Мохан тем временем достал кошелек и вручил несколько купюр пожилому швейцару, настоявшему на том, что именно он должен положить ее чемодан в багажник. Она попыталась прогнать его, когда он поспешил им навстречу, но Мохан неодобрительно посмотрел на нее и попросил сесть в машину. Когда он сел за руль и начал выезжать со стоянки задним ходом, она сказала:

— Один чемодан всего. Могли бы и сами справиться.

Он раздраженно щелкнул языком.

— Что прикажешь делать? Он мне в отцы годится, и наверняка ему нужны чаевые. Не хотел его обижать.

Она кивнула, пристыженная его благородством.

— А твои вещи? — спросила она. — Ты уже собрал чемоданы, или нам придется…

— Да. Моя сумка в багажнике. — Он покрутил кондиционер. — Рад, что Нандини догадалась позвонить мне утром, прежде чем я вышел из дома.

— Я тоже. — Она вдруг обрадовалась, что рядом с ней легкий в общении Мохан, а не Нандини с ее вечно кислой миной.

Они подъехали к концу аллеи, ведущей ко входу в отель, и Мохан показал на заднее сиденье.

— Если проголодаешься, у меня есть сэндвичи с омлетом. Тетя Зарина собрала, она отлично готовит.

— Твоя хозяйка готовит тебе сэндвичи по утрам? — удивилась Смита.

— Хозяйка? Она мне как вторая мама, йар. Но твоя правда. Она слишком меня балует.

— В Индии все мальчики балованные, — с улыбкой произнесла Смита и подумала о папе, который ни разу в жизни ничего не приготовил сам, пока мама была жива. Папа. Как он обрадовался, узнав, что она продлила отпуск на неделю. Ничего не заподозрил.

— Возможно, — ответил Мохан и сделал радио тише. — Это все наши мамы. Бедные американские дети совсем другие. Их заставляют уезжать из дома в восемнадцать, чтобы родители могли насладиться — как вы это называете? — пустым гнездом. Как будто речь о птицах, а не людях.

— О чем ты?

— Я об этом читал. Как вам, американцам, приходится уезжать из дома после школы. А у нас в Индии — ну уж нет! Родители скорее умрут, чем выгонят из дома своего ребенка.

— Во-первых, никто никого не выгоняет. В восемнадцать лет большинство людей уже мечтают жить отдельно. И, во-вторых, ты разве не уехал от родителей?

Он бросил на нее быстрый взгляд.

— Что верно, то верно. Но я уехал учиться.

— А сейчас?

— Сейчас? — Он вздохнул. — Что прикажешь делать, йар? Я влюбился в этот безумный город. Стоит пожить в Мумбаи, и больше нигде уже жить не захочешь.

Смита на миг возненавидела Мохана за его самодовольство.

— Миллионы людей с тобой не согласятся, — пробормотала она.

— Это точно. — Мохан крутанул руль, объезжая яму. — А почему твоя семья уехала?

Смита тут же напряглась.

— Папе предложили работу в Америке, — коротко ответила она.

— А чем он занимается?

Она повернулась посмотреть, что идет в кинотеатре «Регал».

— Он профессор. Преподает в Университете Огайо.

— Ого! — Он раскрыл рот, чтобы задать следующий вопрос, но Смита его опередила.

— А ты никогда не думал переехать за границу? — спросила она.

— Я? — Он задумался. — Да, может быть, когда был моложе. Но жизнь за границей слишком тяжела. А у нас тут все удобства.

Смита огляделась: машины в пробке стояли бампер к бамперу, ревели клаксоны, из выхлопной трубы грузовика, который стоял перед ними, вырывался черный дым.

— Жизнь за границей тяжела? — изумленно переспросила она.

— Конечно. Тут ко мне в воскресенье приходит дхоби^[27], забирает грязное белье и приносит чистое. Мойщик по утрам моет мою машину. Днем тетя Зарина присылает мне в офис горячий обед. Посыльные в офисе ходят за меня на почту и в банк, выполняют любое мое поручение. Вечером я прихожу домой, а служанка уже убралась и подмела у меня в комнате. А в Америке кто все это делает за вас?

— Я все делаю сама. Но мне нравится. Так я чувствую себя независимой. Чувствую, что все умею. Понимаешь?

Мохан кивнул и ненадолго опустил стекло, впустив поток жаркого утреннего воздуха.

— Не понимаю тебя, йар, — покачал он головой. — Что хорошего в независимости?

В очках «Рэй-Бэн», джинсах и кроссовках Мохан выглядел современным парнем. Но на деле был таким же, как ее знакомые индийцы из Америки — неженкой и баловнем.

— Боло^[28]? — спросил он, и она поняла, что он ждет ответа.

— Я… я даже не знаю, что сказать. Быть самодостаточным человеком — само по себе награда. Это же самое ценное качество, которое только может…