Защитник Драконьего гнезда. Том второй (СИ) - Субботина Айя. Страница 70

Но мне везет.

Когда начинаю более или менее понимать происходящее вокруг, я уже далеко от лагеря. Там, в отсветах пламени и клубах дыма, еще видно какое-то движение, слышны едва различимые отголоски взрывов. Небо надо мной, усеянное самыми обычными звездами, открыто и не несет никакой опасности.

Мне действительно повезло. Слишком заигрался, слишком сильно рискнул. А они были готовы к моему появлению. Были готовы и выжидали, чтобы накинуть на шею аркан. И плевать, сколько обычных ополченцев, рыцарей и обслуги при этом погибнет. Уже здесь и сейчас Магистр мог наполовину выполнить свой план по обезглавливанию Артании.

Очередной урок для меня?

Очень сильно надеюсь, что ко времени, когда не только получу все уроки, но и смогу их постигнуть, не успею наделать такое количество ошибок, что собственное их осознание уже ничего не изменит.

Ну а пока все же буду считать, что вылазка удалась. После всего этого магического безумия армии Магистра понадобится, как минимум, несколько дней, чтобы только продолжить движение. И это в лучшем случае. Я уж не говорю о тех потерях, что по итогу понесли мятежники. Обольщаться по этому поводу смысла нет, даже рыцари здесь играют далеко не первую роль. Все эти вооруженные сталью люди - просто щит, чтобы в нужное время прикрыть главных заклинателей. Насколько ценен щит? Ни на сколько, если его можно бросить и заменить новым. А пока в армии Магистра достаточно народу, чтобы один разбитый в щепы щит легко можно было заменить другим.

Немного дополнительного времени на подготовку – вот, что у нас есть.

И это если Изабелла справилась со своей миссией.

Удивительно, мне жутко не понравилась ее идея отправиться к ллисканцам. Она мне и сейчас жутко не нравится. И я пытался выискать в себе уверенность, что у женщины в переговорах с дикарями ничего не получится. Но не выискал. Разум твердил, что это безумие, а какое-то неосознанное ощущение, не подкрепленное вообще ничем, говорило: она сможет, это наш шанс.

Слабость с моей стороны пойти у нее на поводу, согласиться на полнейшую авантюру. Но я до сих пор в нее верю. И до сих пор больше, чем в себя.

Как такое может быть?

Король должен абсолютно точно понимать, что и для чего он делает. Без призрачных надежд и странных поступков, когда львиную часть ответственности с легкостью перекладывает на женские плечи. Даже если не с легкостью.

Но я до сих пор верю в нее.

Верю в свою жену. В свою королеву.

Глава пятьдесят третья: Изабелла

Трудная дорога – отличное лекарство от дурных мыслей. Признаться, когда кошмары не содержали сколько-нибудь серьезной информации, по утру давались мне куда проще, чем сегодняшний. Хотя, положа руку на сердце, не скажу, какой из вариантов поганых снов мне не нравится больше. Все плохо.

И вот почему нельзя выбирать между хорошим и плохим? Почему часто между плохим и очень плохим?

Но дорога лечит голову, пинком выбивает из нее все лишнее. Хорошо философствовать, сидя в удобном кресле, попивая какой-нибудь прохладительный напиток. А вот когда отбиваешься от полчищ кровососущих насекомых, когда уже насквозь мокрая от пота, а ноги через шаг вязнут в податливой влажной растительности – думать не хочется от слова «совсем». Больше хочется упасть и лежать. Тихонько, прикинувшись болотной кочкой.

Но я лучше в кровь искусаю себе губы, чем признаюсь в слабости и попрошу о привале.

Со мной почти не разговаривают, но обращаются вполне сносно – кормят, поят, какого-то яркого негатива я тоже не вижу.

Мои спутники остались в той самой деревне – и я очень надеюсь, что им хватит терпения дождаться меня и не натворить каких-нибудь совершенно ненужных глупостей. Хотя, по сути, все мы нарушили приказ Анвиля не оставлять меня наедине с ллисканцами. Надеюсь, он меня поймет и простит, когда вернусь с победой. Потому что без победы вернусь очень вряд ли. И это точно будет не мое решение.

В дороге проводим целых четыре дня. И я уже начинаю бояться, что это сумасшествие никогда не кончится. Потому что, несмотря на регулярное обновление вонючей гадости на открытых частях тела, мошкара все равно находит бреши в одежде, забирается под нее и с остервенением кусает. А еще все это потом зудит и чешется, что готов в буквальном смысле слова рвать на себе кожу.

Ллисканцев мошкара тоже кусает, но как-то лениво, что ли. И уж те точно не чешутся. Когда по вечерам могу уединиться (хотя, о каком уединении здесь может идти речь?) возле какого-нибудь ручейка и хотя бы частично смыть с себя грязь, пот и собственную кровь, вперемешку с дохлой мошкарой, только тогда в полной мере вижу, во что превращаюсь. Моя кожа раздражена, вся в расчесах и свежих болячках. Признаться, если бы что-то подобное увидела раньше, подумала бы, что у человека начался сепсис.

Ночью, в прохладе, немного легче. Особенно если не особенно шевелиться и не бередить расчесы. Но днем все начинается сначала.

На исходе третьего дня я ненавижу лес, ненавижу, высокую траву, ненавижу мошкару, ненавижу солнце, ненавижу много чего еще, но продолжаю передвигать ногами. И будь я проклята, если это не треклятая проверка на вшивость!

А еще появляется новый запах. Поначалу едва различимый, но чем дальше идем, тем более отчетливый. Но не все время – порывами, когда дует определенный ветер. И я знаю этот запах. И в любое другое время брезгливо зажала бы нос рукой и попыталась бы не дышать, пока не миную неприятную полосу. А сейчас принюхиваюсь, точно вышедшая на след гончая. Это запах протухших яиц или, иными словами, серные испарения.

Исход четвертого дня дарит мне надежду не быть заживо сожранной проклятой мошкарой. По крайней мере, не в этот раз.

Лес, в котором я давно не ориентируюсь и понятия не имею, в какую сторону идем, неожиданно расступается, открывая моему взору обширный равнинный кусок. Причем с большой долей вероятности этот кусок возник здесь совсем недавно, а до того был все тем же лесом, что и вокруг.

Тут и там под ногами еще видны остатки пней. Благо, толстых деревьев здесь почти нет, все больше болезненные и тонкие, с кривыми стволами, покрытыми облетающей корой — такие легко вырубить. Справиться с пусть относительными, но великанами, куда сложнее.

— Сборище кланов, - поясняет ллисканец, - разговор с вождями будет не из легких, королева Артании. Постарайся быть убедительной, иначе, - он усмехается, - мне будет почти жаль, что не придушил тебя собственными руками.

— Почти?

— Твои слова нашли отклик в моем сердце. И, возможно, я даже хочу им верить. Но люди из-за гор много раз показывали свое коварство. С чего нам в этот раз верить тебе‚ королева Артании?

— Все меняется. По разным причинам. Но иногда приходит время, когда должны объединиться даже старые враги. Как бы сложно это ни было, сколько бы крови между ними ни было пролито. Потому что только вместе можно выжить и идти дальше. Иначе - смерть.

— Что ж, смерть ждет всех нас. И ставить временное мнимое избавление от нее во главу переговоров я бы не стал.

— Пока человек жив - у него есть надежда.

— Идем, королева Артании, нас ждут.

— Можно задать вопрос?

— Задавай.

— Этот запах, так пахнет серный источник. Это далеко?

Ллисканец принюхивается, затем сводит брови к переносице, отрицательно мотает головой, мол, не понимает, о чем речь.

— Наверняка ты когда-то находил в лесу испорченные тухлые яйца. Если такое яйцо разбить, то будет похожий запах.

— Ты о Бездонной трясине? Это там, - он отмахивается в сторону. – Легенды говорят, что под болотом спит огромный великан, а его ядовитое дыхание выходит на поверхность – и в этом месте любая живая тварь начинает болеть.

— Спасибо, - наблюдаю за его немного растерянным выражением лица.

Ага, еще одна легенда, но уж на этот раз точно имеющая под собой вполне логическое и понятное объяснение.

По всей видимости, информация о нашем появлении уже давно облетела весь лагерь, потому что нас в прямом смысле этого слова встречают огромной разношерстной толпой. Причем здесь, среди множества людей, очень хорошо видны их различия, принадлежность к разным кланам. Прически, раскраска, украшения, даже оружие. И все эти люди сейчас смотрят на меня. Очень недобро смотрят, надо сказать.