Есть ли жизнь после отбора? (СИ) - Самсонова Наталья. Страница 3

– Ты его полная копия.

– Благодарю, – сдержанно похвалила я. – Позвольте пригласить вас войти.

Не дожидаясь ее ответа, я прошла в дом. Минуя кухню, сразу в подобие гостиной: мастер не слишком-то любил светские условности. Потому и комната была обставлена с учетом его нежелания принимать «чужих» людей, потому как «свои» чай на кухне пьют.

– Разговаривать с матерью как с чужим человеком – этому тебя научили в столице? – спросила она с наигранным равнодушием.

Остановившись, я повернулась к ней и с искренним интересом спросила:

– Позволять любовнику издеваться над родной дочерью – этому тебя научили в столице? Если не ошибаюсь, мы учились в одной Академии, хоть и в разное время.

Медленно выдохнув, я продолжила куда спокойнее:

– Мы можем общаться, оставаясь в рамках формальной вежливости. Или же бросаться обвинениями. И мне, поверь, есть что предъявить как тебе, так и твоему любовнику.

– Ты…

– Ты, – не сдержавшись, я даже ткнула в ее сторону пальцем, – ты моя мать. Ты должна была защищать меня, любить меня, блюсти именно мои интересы. Тело отца сжечь не успели, а ты уже юбки задрала. Хотя если слухи не врут, то твои юбки гуляли на сторону и при жизни барона.

Вдох-выдох, и я, оставив ее за спиной, одним движением распахиваю двери. Леди Тарлиона вошла в темную гостиную следом за мной. Пройдя до центра комнаты, она принялась недоуменно осматриваться. Проследив за ее взглядом, я усмехнулась: могу представить, какие мысли бродят в ее голове. Светлый паркет, темные стены, такие же темные массивные шкафы, окно, зашторенное серо-зеленым бархатом. И низкий дубовый стол в окружении дубовых стульев.

– Это свечи? – Подойдя к столу, она коснулась фитиля одной из свечей, что, будучи разноразмерными, занимали практически всю столешницу.

– Да, – я, зачерпнув немного силы, махнула рукой, и комната осветилась теплым пламенем, – это Переговорная Гостиная. Здесь мастер Дейтор принимал заказчиков. И здесь же я буду принимать желающих со мной поговорить.

Выдвинув стул, я села и жестом предложила леди Тарлионе сделать то же самое.

– Твое место не здесь, – она осторожно уселась и опасливо покосилась на свечи, – ты знаешь, что живое пламя опасно?

– Не для меня, – коротко ответила я. – И да, я знаю, что мое место в замке, но мы обе помним, что занять кресло отца я смогу лишь после тридцати лет.

– Но это не значит, что ты не можешь жить дома.

– Вот мой дом. Уютный и безопасный. – Я развела руки, и пламя дрогнуло, заметалось, затанцевало, заставляя тени на стенах исказиться. – В этом доме нет лишних людей.

– В прошлом у нас были…

– В прошлом твой любовник воткнул мне в грудь нож и сбросил со стены, – я оборвала ее. – Ты это знаешь, я это знаю. И он это знает.

Леди Тарлиона вскинулась:

– Это не он!

Я же только устало отмахнулась:

– И Редзийское яблоко среди обычных тоже не он. Миледи, я не требую от вас отказаться от своего преступного любовника, отнюдь. Мне все давно понятно, и пусть это причиняет мне боль, но… Просто имейте совесть и не пытайтесь пролезть в мою семью. Я не считаю вас частью своего мира, и все, что вы можете сделать, – принять это.

– Он не мог, Вильгельмина, – она сверкнула глазами, – ты забыла, что ты клялась не причинять ему вреда?

– Помню, – я криво усмехнулась, – примерно в тот момент, как ты вынудила меня это сделать, умерли мои к тебе дочерние чувства.

Она же продолжила говорить так, будто я ничего не сказала:

– А после, но в тот же день, я взяла с него такую же клятву. Он боялся, что ты отомстишь ему за попытку отравления, и потому не осмелился поклясться первым. Я пыталась сохранить свою семью! Может, способ был не лучший, но…

Она продолжала что-то говорить, а я изо всех сил удерживала на лице гримасу вежливого внимания. В голове же бился один-единственный вопрос: неужели она говорит правду?

Взяв себя в руки, я обратилась к ней:

– Допустим, что я вам поверю, леди Тарлиона, и не он ранил меня, а после столкнул со стены. Однако вы любите человека, который пытался отравить вашу дочь. Вы живете с человеком, который, вместе со своей дочуркой, превратил мою жизнь в кошмар.

– Ты тоже была хороша, – сощурилась она.

– Я была в своем доме и своем праве, – отрезала я. – Как вы простили ему Редзийское яблоко?

– У него был куплен антидот, – она отвела глаза, – нельзя ненавидеть человека за то, что он дурак. Он хотел спасти тебя, чтобы быть героем в твоих глазах.

Я хмыкнула:

– Это похоже на правду. Умом твой любовник не блещет, как, впрочем, и его дочь. Но…

– Пойми, нам сейчас тяжело! Целое баронство презирает меня, моего мужчину и нашу дочь!

Нашу дочь? Меня будто одарили полновесной пощечиной, и я, понизив голос, ошеломленно произнесла:

– Стесняюсь спросить, каким образом его дочь стала твоей?

– Я приняла ее в семью по праву духовного родства.

Меня опалило жаром:

– И теперь ты хочешь, чтобы я признала ее Фоули-Штоттен? Ведь она наверняка получила лишь твою прежнюю, девичью фамилию?

– Вильгельмина…

– Никогда. Это окончательный вариант, который не обсуждается. И обсуждаться не будет. Точно так же мы не будем жить на одной территории.

– В замке закрылись практически все комнаты, – она сверкнула глазами, – слуги ушли, повара ушли. В замке не осталось никого!

– Но вы-то там есть. – Я подмигнула ей, позабавленная уходом людей. – Крыша над головой у вас есть. Что уже гораздо больше того, что было у меня прошлым летом.

– Доход баронства уходит на банковские счета, снять с которых я могу не больше трех золотых в месяц, – она подалась вперед, – как на это жить?!

Выдохшись, она откинулась на спинку стула и замолчала. Я же, встав, подошла к окну. Раздернула шторы и прислонилась лбом к стеклу.

Пальцы сводило от внутреннего холода, но сейчас меня это совсем не волновало.

Есть ли правда в словах Тарлионы? И есть ли мне дело до этой правды?

«Есть, – пришло внезапное осознание. – Если она говорит правду, то где-то ходит тот, кто пытался меня убить».

– Мне нужны доказательства, – произнесла я и поразилась тому, как безжизненно это прозвучало.

– Он дал клятву…

Повернувшись к ней, я усмехнулась:

– Может, и дал. Вопрос в том – когда. Митар допросит его, и если Митар подтвердит невиновность, тогда и поговорим о том, на что вам жить. И как жить.

– Ты просто должна вернуться домой…

– Нет, – оборвала ее я. – Даже если допустить, что не твой любовник столкнул меня, раненую, со стены, то остальных моментов достаточно, чтобы не желать вас видеть.

– И что тогда?

– Я займу место отца раньше времени, – сложив руки на груди, я склонила голову к левому плечу, – ты, твой любовник и ваша дочь – единственные, кто могут написать об этом в столицу. Других предателей в моем баронстве нет.

– Вильгельмина!

– Затем я назначу тебе ежемесячные выплаты, выделю дом. До моих тридцати лет никто вас отсюда не выпустит.

И вся суть леди Тарлионы проявилась в единственном вопросе:

– Сколько?

– Девять золотых плюс дом на пять комнат.

– Мало.

– Я могу и до тридцати подождать, – усмехнулась я.

– Десять золотых, дом на пять комнат, прислуга и…

– Шесть золотых и дом за пределом крепостных стен, – холодно отозвалась я.

– Что? Я… Я поняла, – леди Тарлиона грациозно поднялась, – я все поняла.

– И?

– Мне надо подумать.

– Думай, – согласилась я. – Думать – оно полезно. Очень.

Она вышла, а я, вновь повернувшись к окну, прикрыла глаза. Как чудесно начался день. Может, лучше пойти обратно в постель и проспать до следующего утра?

За спиной раздался долгий вздох, и я, не оборачиваясь, шепнула:

– Спасибо, что не вмешался.

– Я был готов, но ты справилась сама. – Гамильтон подошел ко мне и сел рядом, привалившись к моей ноге. – Она согласится.

– Не сомневаюсь.

Погасив свечи, я поднялась наверх. В кабинет. После разговора с леди Тарлионой хотелось умыться. И что-нибудь разбить. Или кого-нибудь проклясть.