Инга (СИ) - Кленов Виталий. Страница 24

Позже Семен понял: это случилось из-за того, что он начал печатать деньги на квартиру, не изменив последний номер банкноты. А так как он потратил в отпуске не все деньги и что-то привез обратно, вышло, что последняя купюра из старой партии задвоилась с первой банкнотой из новой, сделанной для покупки квартиры. Обнаружив одинаковые номера, маклер сразу сообразил, что дело серьезное (тут и КГБ мог подключиться), и, перепугавшись, бегом помчался в милицию к своему куратору.

Маховик закрутился — Семена Воронцова арестовали. Перед этим он, будто предчувствуя неладное, сообщил жене, что напечатал на полторы тысячи рублей больше. Ведь еще предстояло покупать в квартиру новую мебель, а «включать станок» каждый день — дело хлопотное. Квартиру, естественно, конфисковали, с работы Анне пришлось уволиться, а самому главе семейства дали пожизненный срок. Государство свое имущество оберегало железной рукой и от высшей меры наказания Воронцова спасло лишь одно: спецслужбам такой специалист мог всегда пригодиться, и его лучше было иметь под рукой.

Анна с маленьким сыном, оставшись без мужа и работы, переехала жить к родителям на окраину небольшого городка, так и не успев насладиться новым жильем. Все пришлось начинать заново, только теперь это было гораздо сложнее. С таким пятном не то что бухгалтером — вообще ни на какие административные должности нельзя было устроиться, поэтому теперь для нее остались лишь рабочие специальности.

Весь последующий период был тяжелым в первую очередь для матери Гришки: ей приходилось крутиться, работать и тащить сына одной. Замуж выйти больше не получилось, однако Анна старалась обустроить их жизнь так, чтобы сын никогда не чувствовал себя ущербным. Кто-кто, а Гришка видел все материнские мучения и, как только окончил школу, уехал учиться в Москву на экономиста.

***

Вступительные экзамены в институт Гриша Воронцов сдал без проблем, и ему предоставили место в общежитии. Учился он на отлично, что давало возможность получать повышенную стипендию, и еще как мог подрабатывал, так что матери стало полегче. Правда, Анна Дмитриевна все равно ежемесячно делала почтовые переводы, высылая сыну по пятнадцать рублей из тех, которые берегла на крайний случай, так что получить образование ему в какой-то степени помог отец.

С самого начала Гришка активно включился в студенческую жизнь и уже к третьему курсу возглавил культурно-массовую работу всего института. Это помогало ему приобретать опыт организационно-управленческой работы, массу полезных знакомств да и вообще открывало пути наверх, куда он очень хотел подняться.

В 1980 году в Москву пришла Олимпиада, и огромная студенческая армия добровольцев стала весомой помощью в организации этого грандиозного мероприятия. Кто-то из студентов работал в столовых, кто-то помогал на стадионах, а кто-то выполнял функцию переводчиков. Гришке, как и многим комсомольским лидерам, по заданию соответствующих органов было поручено отвечать за идеологическую работу. Он практически все время находился в Олимпийской деревне, дневал и ночевал там, общаясь с зарубежными спортсменами и туристами. Большинство из них, получивших представление об СССР по нелепым публикациям в зарубежных издательствах, наивно полагали, что на каждом углу встретят пьяных косматых мужиков с гармошками и медведями или хотя бы автоматчиков в шапках-ушанках. Приходилось разубеждать… Но самое главное заключалось в том, что период общения с иностранцами навсегда определил дальнейшую судьбу Григория Семеновича Воронцова.

Вечером первого же дня пребывания в Олимпийской деревне он возвращался в общежитие вместе со своим соседом Женькой Райковским. От избытка эмоций тот был сам не свой, болтал без умолку, и было видно, что он ждет возможности рассказать товарищу что-то очень интересное наедине. Когда они наконец оказались в комнате, Райковский закрыл дверь на замок и неожиданно сообщил:

— Олег Брагин у одного туриста джинсы на водку выменял!

— А ты откуда знаешь?

— Он сам меня попросил на шухере постоять, пока джинсы в туалете мерил.

— Дурак твой Олег! А если заметут?

— Гриш, ты чего? Не надо никому об этом рассказывать! — забеспокоился Райковский. — Тогда и меня загребут. Мы же с тобой друзья? Да?!

— Друзья, друзья. Не волнуйся.

— Гриш, я завтра, если получится, тоже попробую джинсы выменять. Ты никому не скажешь? Я же знаю, что нас просили о таких вещах сообщать. А?

— Слушай, хочешь попробовать — попробуй. Я никого закладывать не собираюсь, — успокоил его Гришка. — Только, чур, я об этом ничего не знаю! Договорились?

— Договорились, Гриш. Если получится, я тебе тоже достану!

Вместо ответа Григорий предусмотрительно промолчал.

И действительно, на следующий день Райковский притащил двое джинсов, спрятав их под ветровкой. Гришка взял в руки одни и стал разглядывать.

— Коттон, — со знанием дела заявил Женька.

— Что?

— Хлопок, значит.

— А-а! Понятно. А что, бывает не хлопок?

— Не знаю. Они все время трут джинсы друг о друга и повторяют: «Коттон, коттон».

Гришка прочитал на этикетке: Lee.

— Фирма! — почтительно произнес Женька.

— Я померяю?

— Давай! Если что, я завтра смогу заменить. У этого бритиша их много. Целая пачка.

Гришка примерил: джинсы сидели в обтяжку.

— Маловаты вроде? — с сомнением посмотрел он на Женьку.

— Ты чего? — удивился тот. — Их вообще лежа надевают, чтобы еле налезали. Понятно?

Гришка кивнул, снял джинсы и рассчитался с Райковским за бутылку водки. Тот спрятал деньги в карман.

— Мы, считай, с тобой сегодня две сотни заработали, — сказал он.

— Сэкономили, — поправил его Григорий.

Они переглянулись.

— Ну да, — согласился Женька.

— Так ты говоришь, их у него много? — испытующе посмотрел на него Гришка.

— Много, — подтвердил Райковский. — Штук десять, наверное.

— Предлагаю у него все обменять, пока другие не прочухали.

— А деньги где взять? У меня разве что на пару хватит.

— Ты договаривайся, а деньги я беру на себя.

Через пару дней у них в комнате было припрятано двадцать штук самой желанной одежды московской молодежи. Если их продать по сто рублей, то получится две тысячи. Колоссальная сумма!

Дальше они скупали, выменивали и выторговывали шмотки, только если вещи доставались им по смехотворной цене. Деньги на все это Гришка брал у матери, товар оставлял у нее же. Рисковать и занимать у кого попало он не хотел, а мать, отправляя ему деньги, лишь просила, чтобы он не натворил беды.

Из своего места работы в Олимпийской деревне предприимчивые волонтеры выжали максимум, при этом языками не болтали и действовали настолько осторожно, что никто из друзей так ничего и не заподозрил. К закрытию Олимпиады у них было около двухсот джинсов, сорок пар кроссовок и около сотни ветровок, а сколько маек — и не сосчитать: они, как правило, доставались им бесплатно. Перед отъездом спортсменов и туристов, воспользовавшись тем, что никто из них не хотел везти вещи обратно за границу, предприимчивые студенты приобрели еще восемьдесят джинсов. Рассчитывались чем придется: водкой, коньяком, икрой, значками с советской символикой, юбилейными монетами и даже марками. Каждая из сторон оставалась довольной, получая взамен то, что хотела.

И вот на спортивной арене в «Лужниках» состоялось закрытие XXII летних Олимпийских игр. Под трогательную песню с чаши стадиона в небо взлетел добрый олимпийский мишка и растаял в темноте, зарубежные спортсмены и многочисленные туристы из разных стран разъехались, увлекательный марафон под названием «чендж» 4 закончился, и перед приятелями встал новый вопрос: как реализовать все приобретенное?

Григорий отнесся к этому как к самому ответственному этапу начатого ими дела. Комсомол комсомолом, а личное благополучие для него было куда важнее. Чего лукавить, ведь в институте все тоже не ради идеи учились, а чтоб не горбатиться потом на заводе за три копейки! Всем хотелось жить хорошо, да не у всех получалось. Им такой шанс представился.