Останься единственным - Черно Адалин. Страница 5

– Я знаю, знаю, – говорю. – Только что от врача.

– И что? Что сказали?

– Все в порядке.

– А ты? Ты как себя чувствуешь?

Таким заботливым, как и вчера разгневанным, я отца впервые вижу. Знаю, конечно, что он может быть добрым, когда это в его интересах, но сейчас он не просто добрый, он лишнего боится сказать. Аккуратно подбирает каждое слово.

– Хорошо чувствую, папа. Я вернусь, если ты прекратишь допытываться, кто отец ребенка. Я не хочу говорить. Возможно, скажу потом, но не сейчас.

Сама мысль, что отец может узнать и пойти к Кириллу, для меня болезненна. Я хотела… думала, что Багров что-то почувствует ко мне без информации о беременности. Поймет, что я дорога ему, что он не хотел бы со мной расставаться. Приедет, скажет, что раскаивается, что безумно соскучился, и… позовет обратно.

Разумеется, мечты были дурацкими, а я глупой. За эти месяцы мало что изменилось. Я не сильно-то поумнела, раз до сих пор время от времени жду появления Багрова в моей жизни. Давно пора прекратить, а я все никак не могу. Тоскую по нему очень сильно и никак не могу избавиться от этого чувства, разъедающего меня изнутри.

– Хорошо, – соглашается отец. – Я не буду спрашивать.

Я киваю. Любые ниточки, связывающие нас с Багровым, я стерла с телефона. Жаль только, что из памяти одним нажатием кнопки не стирается. Невозможно отформатировать, а мне бы хотелось. Забыть и не помнить. Испытывать только положительные эмоции и не утопать в океане боли, сожаления и вопросов, почему все вышло так?

Доев свой торт и допив какао, иду к девочкам, пока папа рассчитывается с официантом. Сообщаю им, что поеду домой.

– А отец твой? Как?

– Нормально. Извинился. Говорит, готов присматривать за мной. Не будет ничего спрашивать об отце ребенка и давить на меня.

– Фу-у-ух, – выдыхает Верка.

Она почему-то больше всего моего отца боится. Папа как-то заявился к подругам, когда меня искал. Это давно было, больше года назад, но Верка до сих пор случай тот вспоминает с содроганием. Ничего с этим поделать не могу, иногда папа умеет быть злым, как сам черт. Ужас вселять в собеседников.

Глава 5

Разговор с мамой оказывается самым сложным. Я представить не могу, как ей сообщить. До момента, когда отец позвал ее в кабинет, я думала, что тяжелее всего сообщить ему, но оказывается – нет. Мама, как и всегда, жизнерадостная и веселая, улыбается. И, как обычно, на ее одежде капли краски. Ощущение, что она почти никогда не покидает мастерскую, но ведь это не так. Она успевает и готовить, и благотворительностью заниматься, а еще отдыхать.

Мама всегда была для меня примером настоящей женщины. Красивой, утонченной, воспитанной, образованной и интеллигентной. Я тянулась к ней, пока не поняла, что мы слишком разные. У меня в любом случае не получится быть такой. Внутри я бунтарка, местами истеричка, иногда могу быть совершенно невыносимой. А мама… я ни разу не слышала, чтобы она повышала голос на папу, кричала или устраивала истерики. Она находит себя в творчестве, выпускает пар на холсты, а затем приходит в семью с улыбкой и светящимися глазами.

Наверное, именно такая женщина может удержать рядом мужчину. Впрочем, маме не нужно удерживать, отец сам к ней тянется. Даже сейчас – она заходит в кабинет, и я вижу, как папа на нее смотрит. С какой любовью и даже обожанием.

– Кирочка, – мама тут же направляется ко мне с объятиями. – Ты вчера убежала, папа так и не объяснил почему. Надеюсь, вы уладили разногласия?

– Уладили, – говорит отец. – Но Кира кое-что сказать тебе хочет.

– Ты присядь, мам…

Мы не хотим ее волновать, но по изменившемуся лицу понимаю, что сделали только хуже. Никакой предварительной подготовки не вышло.

– Что случилось? – тут же выдыхает мама. – Говорите.

– Я беременна.

Мама переводит на меня ошарашенный взгляд. Смотрит, не моргая.

– Как это… когда… господи.

Мама шарит взглядом по комнате и садится на диван. Несколько минут ей требуется, чтобы прийти в себя и воспринять информацию. Я ее понимаю. Одно дело, когда дочка сообщает, что беременна, находясь в браке или хотя бы в серьезных отношениях. И другое, когда вот так… как пыльным мешком по голове трескают.

– Ребенок, – шепчет мама. – У тебя будет ребенок?

– Ага, – я сажусь с мамой рядом. – Уже двенадцать недель.

– И ты молчала?

– Так получилось.

– Надо записать тебя к врачу. И на УЗИ. И питание тебе правильное составить, – тут же начинает планировать.

– Мам… все в порядке. У врача я уже была, на УЗИ завтра, а питание… я ведь и так у тебя питаюсь хорошо.

– Ну да… да… Кирочка…

Все проходит более-менее нормально. Спокойно. Мама реагирует вполне радостно, обещает пойти завтра со мной на УЗИ.

– Это я бабушкой буду, – говорит, смеясь. – Господи, мне сорока еще нет.

– Скоро будет, – вставляет свои пять копеек отец и получает от мамы гневный взгляд.

Она не любит, когда ей напоминают про возраст. Я отчасти поэтому боялась сообщать ей о беременности, не хотелось бы, чтобы у мамы появились комплексы из-за того, что она станет бабушкой. Судя по всему, можно выдохнуть.

– Я буду гулять с коляской, и прохожие будут думать, что это мой ребенок, – улыбается радостно, а затем отцу предлагает: – А может…

– Нет! – решительно заявляет отец. – Совсем уже?

– Ладно, я пойду отдыхать.

Думаю, дальнейший их разговор не предназначен для моих ушей. Я тихо прикрываю за собой дверь и иду к себе в комнату. Принимаю душ, а затем не замечаю, как засыпаю.

Глаза открываю уже в темноте. Просыпаюсь от чувства голода. Есть хочу так сильно, что готова сожрать слона. Встаю, набрасываю халат, надеваю тапочки и выхожу из комнаты. Проходя мимо кабинета отца, совсем не планирую подслушивать, это получается непроизвольно, само по себе.

– Ищите, Роман, ищите. Я должен знать его имя.

– Можете объяснить подробнее, что искать?

– Все… Узнайте, с кем встречалась последние три месяца, подруг расспросите.

– Думаете, они расскажут?

– Конечно, нет, – раздраженно говорит отец. – Мне что, учить вас? Вы парни молодые, они девчонки видные, сделайте вид, что заинтересованы, и попытайтесь что-то узнать. Учить вас должен?

Я вздрагиваю от сухого тона отца и ошарашенно смотрю на дверь. Если оттуда сейчас кто-то выйдет, меня поймают с поличным, и отец изменит тактику. Сомневаюсь, что он избавится от желания узнать, с кем я встречалась, значит, придумает что-то еще. Спохватившись, быстро снимаю тапочки и сбегаю по лестнице вниз. Скрываюсь на кухне. Желудок урчит от голода, и я достаю из холодильника все, что попадается на глаза – соленые огурцы, клубничный йогурт, вареную колбасу, которую тут же запихиваю обратно. Правильное питание, как-никак. Правда, маринованные огурцы – не самый лучший вариант, но почему-то их больше всего хочется.

Именно с ними в тарелке меня и застает папа. Удивляется, конечно, когда видит меня на кухне в такое время. Я обычно вечером не ем. Днем наедаюсь до отвала, а по вечерам пытаюсь не лопнуть. А тут вот…

– Маму твою тянуло на селедку. Как сейчас помню…

Что папа рассказывает – не слышу. Мне сразу же дурно становится. Я почему-то тут же представляю себе запах селедки. Кривлюсь и сглатываю подступившую к горлу тошноту. Не выходит. Хорошо, что туалет недалеко от кухни. Я быстро там закрываюсь и освобождаю желудок от всего съеденного. Пока умываюсь, папа стучит в дверь:

– Кирюш… ты как там?

– Нормально! – кричу, умываясь.

Мне требуется еще пара минут, чтобы выйти.

– Ни слова о селедке! – предупреждаю сразу.

– Ладно.

– Снова голодная, – говорю с сожалением и на папу посматриваю.

Я слышала его разговор. Понимаю, что он задумал, и боюсь этого. Мы с Кириллом, конечно, не светились, да и девчонок я предупрежу никому и ничего не говорить, но все равно успокоиться не могу. Как представлю, что отец узнает…