Фонарь на бизань-мачте - Лажесс Марсель. Страница 85

Придержала коня и Фелисите.

— Это похоже на сказку, — прошептала она.

Фелисите себя чувствовала странно смущенной. Все это было так далеко от ее бедного житейского опыта, так отличалось даже от самых дерзких мечтаний! Рука лейтенанта нашла ее узенькое запястье и крепко сжала. Она обратила к нему лицо. Он смотрел на нее с забавным выражением гордости, но внезапно ей показалось, что взгляд его затуманился, дыхание стало прерывистым.

Они опустили поводья и обогнули бухту. Перед тремя заброшенными печами для обжига извести лежала куча кораллов. За поворотом дорожки на высоком мысу возник дом, белый и будто немного надменный.

— Не может быть, — сказала Фелисите, повернувшись к своему спутнику.

Он протянул ей ключ и впервые обратился на «ты»:

— Иди, вступай во владение. Ключ — от гостиной, лестница справа, жилые комнаты на втором.

И последние слова, когда он ее догнал, послав свою лошадь в галоп: «Ты меня поняла?», она тоже запомнила на всю жизнь.

Кисейные занавеси большой кровати под балдахином помахивали крылами. Лейтенант, положив голову на плечо Фелисите, заговорил приглушенным голосом:

— Я знал, что ты будешь такой, серьезной и пылкой. Я это знал, как только впервые увидел тебя на набережной…

А она думала: «Я-то долго не знала, что люблю тебя, зато теперь знаю. Ты вознес меня на седьмое небо, впереди у нас целая жизнь!»

И произнесла уже вслух:

— Впереди у нас целая жизнь, лейтенант.

И поцеловала его. Он ответил длинным счастливым стоном и снова привлек к себе.

С первого этажа до них доносился шум суматохи: там втаскивали и передвигали вещи, спорили, гомонили. Спустившись вниз, они застали Неутомимого вместе со слугами Фелисите на веранде. Розелия сидела на сундуке. Вся бухта пылала, отражая багряный закат, да и сам дом, казалось, был окружен световым кольцом. За то время, что Неутомимый отвел людей в уже готовые хижины, ночной мрак постепенно захватывал побережье. Только вершины гор сверкали в лучах заходящего солнца, но через десять минут и их поглотила темень. Зато дом засиял огнями.

Они сели ужинать в просторной столовой, поставив на стол зажженные свечи. Встречаясь глазами, они улыбались друг другу, как будто им требовалось без конца убеждаться, что вот они рядом, вместе. Однако не из-за этой взаимной влюбленности вспоминала Фелисите тот первый ужин, а из-за доверия, коим был полон их разговор, доверия, не утраченного и в дальнейшем и превратившего их в настоящих товарищей.

— Все здесь великолепно и правда напоминает, как ты сказала, волшебную сказку, — объяснял лейтенант, — но сверхъестественное на том и кончается. Купив дом, я истратил все свои сбережения, теперь шкатулка пуста. Будущее целиком зависит от наших усилий и предприимчивости. Но мог ли я устоять, — ребячески улыбнувшись, добавил он, — узнав, что дом, которым я любовался со своего полуюта, продают с торгов? И вдруг я заметил, что просто грежу об этом доме, словно нарочно созданном для тебя. Видел, воочию видел, как ты стоишь у ограды балкона…

Она протянула к нему руку.

— Я постараюсь быть безупречной женой, лейтенант. Всегда ли будет мне удаваться это, кто знает, но ведь доброе намерение тоже кое-что значит, не так ли?

Она замерла, скосив на него чуть встревоженный, полуприкрытый ресницами взгляд. Он улыбнулся.

— Наверно, я много о чем тебя буду просить, — сказал он, — хотя так мечтал бы дать тебе яркую, легкую жизнь.

— Раз я с тобой, лейтенант, меня ничто не пугает, ни будущее, ни настоящее.

Он взял ее руки в свои и крепко стиснул.

— Ты счастлива?

Она без слов наклонила голову.

Свою первую ночь в Белом Замке они провели в ее комнате, но назавтра же лейтенант перебрался к себе. А удивленной и раздосадованной этим жене он просто сказал:

— Не будем врагами нашей любви, малыш.

…Уже начиная проваливаться в сон, госпожа Шамплер с удивлением подумала, что сохранила в сердце всю силу чувства, внушенного ей лейтенантом сорок пять лет назад. Ее женская жизнь кончилась, но женское предназначение, она это знала, осуществилось полностью, и все эти годы прожиты ею не зря.

«В жизни есть что-то принадлежащее каждому мигу в отдельности», — подумала старая дама, натягивая на себя одеяло и закрывая глаза.

Чьи-то поспешные шаги в саду разбудили ее еще до того, как успела растаять ночная мгла. Она ни минуты не сомневалась, что вражеские корабли воспользуются темнотой, чтобы подойти к берегу, и неосторожность какого-нибудь из них заведомо привлечет внимание сторожевых постов. Она точно знала, что следует делать, и начала одеваться. Уже готовая ко всему, она вышла на балкон. Занимался день. Море было зеркально гладким и того редкого серого цвета, что характерен для раннего утра на западном побережье острова. Неподвижные барки отражались в воде, как в зеркале, корабли были четко видны. Госпожа Шамплер спустилась на первый этаж и, постучав в дверь к Тристану, тихо его позвала.

Он тотчас отпер ей дверь, не скрыв своего удивления.

— Что случилось, матушка? Вы уже встали и даже оделись в такую рань?

Рассказав ему вкратце, в чем дело, она добавила:

— Надо отправить детей подальше от берега, и да благословит господь наш дом.

В гостиной ей встретилась Доминика: зевая во весь рот, она застегивала крючочки пеньюара.

— Что происходит, бабушка?

— Враг уже близко и скоро, видимо, нападет.

— Что надо делать?

— Жди и надейся.

Она обняла свою внучку за плечи, и они вместе вышли в ту сторону окружающей дом веранды, где находилась часовня. Там отправляли службу два или три раза в год, когда приезжал отец Хофман из прихода Святого Людовика. Революция отнюдь не благоволила к католической церкви, и если санкюлоты Иль-де-Франса в праздник тела господня стояли во время причастия в почетном карауле, то отец Хофман под орудийный салют служил панихиду за упокой души гражданина Марата.

Каждое воскресенье все обитатели поместья, перебирая четки, слушали госпожу Шамплер, читавшую очередную главу из Евангелия.

— Не знаю, удастся ли нам собраться сегодня, как обычно по воскресеньям, — сказала госпожа Шамплер Доминике.

Преклонив колени, они сотворили молитву. А едва поднявшись, бабушка распорядилась:

— Теперь беги одеваться. И предупреди свою мать об опасности, но так, чтобы не очень ее встревожить. Потом приходи, если хочешь, в «навигационную», я буду там.

Первый выстрел с неприятельского корабля не застал французов врасплох. Ядро пролетело над Южной косой и шлепнулось позади градирен. Тишина, царившая на побережье, придала англичанам отваги, и три корабля направились к рифам, тогда как два других продолжали крейсировать вдалеке. С моря могли быть видны лишь мачты французских кораблей, которые стояли на шпринге в излучине устья. Орудия на северном берегу реки вступили в дело, как только враг оказался в пределах досягаемости. Ответный залп с берега был для англичан неожиданным. Одно ядро продырявило корпус ближайшего корабля, и видно было, как засуетились матросы, подбегая к трюму и наклоняясь над ним. После нескольких минут замешательства один из английских фрегатов дерзко приблизился к рифам и открыл огонь из всех орудий правого борта. Снаряды сыпались по поверхности всего устья, не нанося никому вреда.

Из окна «навигационной» госпожа Шамплер, Кетту и Доминика следили за этим боем с трудно скрываемым беспокойством. Напрасно уговаривал их Тристан спуститься с третьего этажа, который, по его мнению, был слишком уж на виду. Но госпожа Шамплер заявила, что ядра на этакой высоте не летают и что, напротив, самым опасным является именно первый. Вынужденный умолкнуть Тристан сошел вниз и вместе с детьми, женой и Жюльеттой взобрался на маленький холм позади амбаров, откуда он тоже мог наблюдать за всеми перипетиями боя.

Дети залезли на дерево, а женщины сели на камни и, может статься, впервые придя к согласию, откровенно делились друг с другом своими тревогами и огорчением.