Божественные истории (ЛП) - Картер Эйми. Страница 38

Нет, он бы не стал. У него есть недостатки, но подглядыванием он никогда не занимался. Это мама ему всё рассказала… Наверняка. Но зачем? Чтобы растоптать его? Заставить меня чувствовать себя виноватой? Чтобы остановить меня, не позволить мне выставлять его на посмешище?

Но я не считала его посмешищем. Как и Гермес. Я специально держала наши отношения в секрете, чтобы уберечь его от этой боли. А мама просто взяла и всё разрушила.

Я сглотнула, слова застряли в горле.

— Да, — наконец выдавила. — Я счастлива. И… это всего лишь лето, верно? Здесь, внизу, ты и я… Вместе. Это твоё время.

Он кивнул, не глядя на меня.

— Хорошо. Пока ты счастлива, мне больше ничего не нужно.

Боль, стоящая за этими словами, сжимала мои внутренности, душила меня, не давала дышать. Зачем мама так поступила? Она же должна была понимать, как это его ранит.

— Мне жаль, что мама всё тебе рассказала, — тихо произнесла я. — Я не хотела, чтобы ты знал. Я понимала, как тебя это ранит, тем более что мы не собирались продолжать, пока я здесь, и…

Он покачал головой.

— Твоя мама ничего мне не говорила.

Я моргнула.

— Тогда кто?

А кто ещё знал?

Аид молча взял меня за руку, и двери в тронный зал открылись. Ряды мёртвых развернулись к нам, а на помосте у противоположной стены рядом с троном Аида стоял Гермес.

Ну конец. Знали только я, мама и он. Зачем он рассказал? Чистосердечное признание снимает вину?

Как бы то ни было, я прожигала его взглядом, пока мы с Аидом направлялись к нашим тронам.

«Тебе обязательно было рассказывать ему?»

«Да», — услышала я его шёпот в голове. — «Я не хотел скрываться, только не от Аида».

«Ты ранил его. Сильно».

«Мы оба».

Я села на свой трон, отводя от него глаза и сосредотачиваясь на лицах мёртвых, ждущих нашего решения. Первой к нам подошла женщина и склонила голову, когда Аид обратился к ней, но я их не слушала.

«Лучше бы ты этого не делал».

«Прости. Я слишком сильно его уважаю, чтобы так обманывать за его спиной».

«Но недостаточно, чтобы держаться подальше от его жены?»

«Ты была вольна делать, что хочешь. Но я не собираюсь держать это втайне от него. Он заслуживает лучшего».

Это правда, как бы ни хотела я это отрицать.

«Он знает, что мы с тобой прекратили отношения на время, пока я здесь?»

«Да».

«И его это устраивает?»

«Насколько это вообще возможно в его ситуации. Он любит тебя. Он, как и я, хочет, чтобы ты была счастлива».

«Ты выбираешь для этого странные пути».

Гермес не отвечает. Аид, сидящий между нами, напряжён, его глаза ничего не выражают, пока он слушает рассказ женщины о её жизни. Медленно, словно это самый обыденный жест в мире, я кладу ладонь поверх его. Я не хотела причинять ему боль, но было глупо с моей стороны думать, что всё обойдётся. У всего есть последствия. Даже у счастья.

Как бы больно ему ни было, это цена, которую я готова заплатить.

* * *

Несмотря на напряжение первого дня, мы с Аидом вернулись в привычную колею обязанностей, но на этот раз с искренней дружбой между нами. Я пыталась привнести хорошее настроение, оставшееся с лета, в наше совместное времяпрепровождение. Шли годы, и я каждую весну уходила к Гермесу, и каждую осень возвращалась к Аиду.

Это было непросто, но хрупкий мир между нами тремя более-менее установился. Годы превратились в десятилетия, а десятилетия — в века, я уже потеряла счёт времени, и моими точками отсчёта были только дни равноденствия.

Но это всех устраивало. Даже Аид постепенно свыкся, и в его глазах больше не было боли, когда он встречал меня на поляне каждую осень. Вместо этого он выражал радость новой встречи, и в какой-то момент я тоже стала рада видеть его. Я всё ещё ненавидела Подземное царство, и стена между нами оставалась несокрушимой, но понимание с его стороны сделало меня терпимей к его миру.

Так продолжалось много лет. Но однажды я зашла в обсерватории, когда все дела были закончены, закрыла глаза и сделала то, что повторяла уже тысячу раз: нашла Гермеса. До весеннего равноденствия оставалось совсем немного, и мне уже не терпелось увидеть его вновь.

Он стоял на балконе своих покоев на Олимпе, его светлые волосы сияли в солнечных лучах. Он был не один. В самом факте не было ничего такого — он очень общительный (полная противоположность Аиду) и проводит много времени с нашими братьями и сёстрами. Но на этот раз рядом с ним стояла Афродита.

Абсолютно обнажённая.

В этом тоже не было ничего необычного, но то, как она обнимала его, то, как он прикасался к ней…

Меня чуть не стошнило.

Мы с Гермесом никогда не обсуждали, чем он занимается зимой. Он знал, что я не сплю с Аидом, и всегда давал мне понять, что ждёт следующей нашей встречи. Может, конечно, так и было. Но мы не обговаривали правила наших отношений в разлуке, и у меня не было никаких оснований так злиться.

Но ведь это Афродита… Богиня, у которой есть всё. Любовь, страсть, счастливый брак, идеальная жизнь. А теперь она забирает то единственное, что было только у меня, единственную мою радость в жизни.

Но Гермес явно не возражал.

«Как ты мог», — послала я ему мысль, вложив все свои силы. Прошло некоторое время, прежде чем Гермес её получил, но его глаза тут же округлились, щёки вспыхнули, он отшатнулся от Афродиты. Она попыталась снова обнять его, но он шагнул в сторону. То есть он всё-таки понимал, что поступает неправильно.

— Персефона, пожалуйста… Я позже всё объясню.

Чёрта с два он что-то мне объяснит. Чёрта с два я стану его слушать. Что он может мне сказать? Что Афродита случайно упала в его объятья? Что это разовое помутнение? Что он скучал по мне и был так одинок, что не смог утерпеть?

«Всё кончено. Даже не приходи ко мне летом. Я разрываю наши отношения».

— Персефона? — Афродита оглянулась. — Она смотрит?

Я не стала дожидаться ответа Гермеса и вернулась в обсерваторию с такой скоростью, что впервые, с тех пор как я научилась управлять своими способностями, у меня закружилась голова. Долгое время я сидела неподвижно, положив голову на колени, и пыталась не разрыдаться.

А чего я ожидала? Он такой же сын Зевса, как я его дочь. Измены у нас в крови. Но сколько бы раз я ни поступала так с Аидом, это всё равно было словно пощёчина — самое настоящее предательство, которое я ещё никогда не переживала.

Лицо горело, слёзы жгли глаза, но я запрещала себе плакать. Вместо это я пыталась дышать медленно и глубоко, считая каждый вдох. Гермес любит меня — в этом я не сомневалась. Но зачем он завёл роман с Афродитой? Неужели полгода — слишком долгий срок, чтобы ждать?

А может, она его соблазнила? Может, ей мало Ареса, Гефеста и Посейдона?

Да конечно, это же Афродита. Ей всегда мало: захотела — взяла, не раздумывая. Мама считала меня эгоисткой, но до сестры мне далеко.

Дверь обсерватории распахнулась и захлопнулось. Я резко вытерла сухие щёки. Мне хотелось сломать что-нибудь. Хотелось схватить шею Гермеса и сжать. Это бы его не убило, но мне стало бы чертовски легче.

— Персефона?

О, а вот и мой шанс.

Я выпрямилась, сощурив глаза на Гермесе. Он выглядел так, будто собирался в спешке: не заправленная одежда, взлохмаченные волосы. Ну, хоть не голым заявился.

— Я же сказала, что не хочу тебя видеть.

— Такого ты не говорила, — он шаркал ногами. — Ты сказала, что между нами всё кончено, но…

— А раз всё кончено, то тебе нечего здесь делать, — рявкнула я. Его лицо исказила боль.

— Да ладно тебе, Персефона. Ну прости. Это было всего один раз…

— А мне просто повезло выбрать один-единственный неподходящий момент?

— Ты никогда не говорила, что мне нельзя встречаться с другими зимой.

— Но я никогда и не говорила, что можно.

Он вздохнул.

— В чём на самом деле проблема? Ты поссорилась с Аидом?

Я уставилась на него. Он реально не понимает?

— Проблема в том, что из всех девушек и богинь на свете ты решил переспать именно с Афродитой.