ТриНити (СИ) - Москалева Анна. Страница 4
Она разочарованно вздохнула, откинулась назад на подушку, но сон как рукой сняло. Прокрутившись с полчаса, Аля взяла телефон. Пять утра. Пытаться уснуть бессмысленно.
Вспомнила про Веру — ее школьная подруга была сейчас на Бали. Плюс четыре часа к Москве. Дай, напишу.
Аля несмело набрала приветствие в мессенджере:
«Ку-ку, ты не спишь?»
Подруга ответила сразу же:
«Я-то нет, я уже час, как работаю, а ты чего не спишь?!»
Верка была фотографом. Не самым модным, но достаточно успешным. Числилась редактором в небольшом журнале и сдавала две квартиры в Москве. Последнее позволяло ей следовать за любыми мало-мальски интересными событиями, не думая о заработке. Она снимала фоторепортажи и про ралли в пустыне, и про наводнение в Сибири, и про буддистский праздник в Монголии, и про исчезающие племена Африки. Регулярно отправляла в журнал статьи с фотографиями и жила, казалось, в свое удовольствие.
Алька не всегда успевала отследить ее передвижения по миру, но между подругами был уговор — они могут писать друг другу в любое время суток. Вот Аля и написала Вере в пять утра по Москве.
«Что молчишь, подруга? Что стряслось?»
«Да ничего серьезного. Работай. Я пойду чай заварю».
«В пять утра?»
«Да, наверное, больше не усну».
«Опять эти сны?»
Вера была в курсе Алькиных сновидений. С кем еще делиться, как не с подругой? Аля рассказывала Вере о своем ночном сериале, а та посмеивалась, что ночи надо занимать кое-чем другим. И вовсе не книгами!
«Они стали какие-то тревожные, Вер. Я волнуюсь».
«Слушай, наши сны — это, прежде всего, отражение наших мыслей, переживаний. Значит, просто ты — в стрессе. Что у тебя происходит? В реальности? Не в снах».
«Да ничего. И дома, и на работе все как обычно».
«Может, как раз в этом и дело? Что там у тебя с личным?»
«Вера, и ты туда же! — Алька аж зашипела от досады. — Меня уже на работе замучили шутками об одном постоянном посетителе, и ты тоже начинаешь!»
«Что там за постоянный посетитель? Ты присмотрись к нему, присмотрись. Шуточки-то не на пустом месте. Может, это в тебе невысказанные желания тревожатся, спать не дают».
«Да ну тебя, пошла я чайник ставить».
«Маман свою не разбуди».
«Ага, пока».
«Обнимаю крепко».
Аля, стараясь не шуметь, прокралась на кухню. Жили они в панельном доме когда-то модной и дорогой серии КОПЭ. Большая площадь, изолированные комнаты, лоджия, а главное — мама не уставала это подчеркивать — кухня больше десяти квадратных метров с окнами на восток.
Такие квартиры в их районе действительно ценились высоко. Когда умер папа, кто-то из родственников предлагал матери продать эту и купить попроще. Может, даже рядом. А если еще и район поменять, то лет пять можно не думать о деньгах. Но мама тогда заняла твердую позицию: «Я хочу жить, а не существовать!»
Так они тут и остались. И сейчас, подставляя лицо первым лучам рассветного солнца, Аля даже была за это маме благодарна. Ну подумаешь, нет денег на ремонт. Подумаешь, коммунальные съедают четверть Алькиной зарплаты, зато район хороший. И окна на восток.
Первые лучи солнца нежно ласкали бежевые занавески. Аля раздвинула их и полюбовалась рассветом. Утро начинается.
Девушка включила чайник и открыла узкий шкафчик с кучей разнообразных баночек. Каждая была любовно подписана. На крышках красовались связанные крючком шапочки или отороченные кружевом салфеточки.
Покрутила в руках баночку с чабрецом. Потом отставила, взяла мяту и ромашку. Может, Вера и не совсем не права. Может, и правда, присмотреться к Сергею.
Эти размышления прервала вошедшая на кухню мама:
— Ты чего так рано?
— Я открываю сегодня, мне к восьми ехать, — бодро соврала Алька.
Еще не совсем проснувшаяся мать пристально вглядывалась в лицо дочери. Доверие? Нет, это не для нее. Она должна все знать наверняка.
— Телефон что с собой таскаешь?
Аля стиснула зубы, но постаралась не нагрубить — и так отношения были крайне натянутые:
— Вера с утра писала. Отвечала ей.
— Твоя Вера хоть знает, который час у нормальных людей? Где ее в этот раз черти носят? Что у нее случилось?
Аля уже не пыталась спорить с мамой про нормальность и ненормальность. Ей жизнь подруги казалась куда более интересной, чем собственная и, в глубине души она мечтала сорваться с места на год, или больше. На целую жизнь, как и Вера… Но каждый раз, когда подруга предлагала ей поехать вместе, отвечала, что у нет денег, нет времени, да и образование совсем не то. Вера сначала спорила, потом перестала. И предлагать перестала.
— Чего молчишь? Спишь еще, что ли?
Аля в своих мыслях и позабыла о маме.
— Не, не сплю. Просто задумалась.
— Что-то стряслось у твоей Верки? — мама с трепетом сняла с полки чашку из тонкого фарфора и поставила на плиту турку.
— Нет, у нее все хорошо. Мне странный сон снился.
— Опять? Я тебе который раз говорю — сходи к Андрею Евгеньевичу!
— Мама, — Алька приобняла мать, — мои сны не настолько странные, чтобы идти к психиатру.
— Я же не говорю, что он будет тебя лечить. Так, выслушает, снотворное, может, посоветует.
Аля вышла из кухни, направляясь в ванную, но мама продолжала беседовать, сначала с ее спиной, потом с дверью санузла.
— Я уже с ним говорила о тебе, он рекомендовал прогулки перед сном и меньше работать. А ты никаких рекомендаций не слушаешь, вот опять, идешь открывающей. Что, больше некому?
— Мама, я обязательно начну гулять перед сном, — Аля уже вышла из ванной. — Завтра же.
Чмокнула маму в щеку и пошла одеваться. Начинала болеть голова. День обещал быть длинным.
Тринити стояла перед темной стеклянной перегородкой и рассматривала свое отражение. Она округлила глаза, приоткрыла рот, как девушка из ее сна. Потом растянула губы, пытаясь широко улыбнуться. В нее были встроены медианные мимические реакции. Она умела делать приветливое выражение лица. Или строгое, или скорбное. Но она никогда не плакала и не смеялась в голос.
То ли дело дети. Она вспоминала, как вчера смеялись дети. К ним приходили странно одетые взрослые, рассказывали нелогичные истории. И дети смеялись. Им было так хорошо. Тринити думала, что это «хорошо», наверное, можно использовать в терапии. Только бы понять, как это, смеяться.
Сзади зашуршала крышка камеры. Кто-то еще вышел из регенерации.
— Тринити, — стоявший сзади бионикл был выстроен для работы на глубине, и его речевой аппарат совмещался с воздушным пузырем, отчего голос получался утробный и вибрирующий. — Что ты делаешь?
— Учусь смеяться, — бионикл всегда отвечает прямо на поставленный вопрос.
— Зачем? — глубоководник никогда не видел смеха. Максимум — довольные улыбки на лицах заказчиков.
— Хочу понять, как это можно использовать в терапии. Смеяться — хорошо. Хочу понять. Почувствовать.
— А тебе не хорошо? Ты не прошла регенерацию?
— Прошла.
Бионикл с пузырем в гортани задумался, не понимая ситуации. В его мозгу не состыковывались понятия «прошла регенерацию» и «хочу, чтобы было хорошо». Для него это было тождественно.
Тринити обернулась:
— Не обращай внимания. Я стараюсь быть ближе к детям. Мне кажется, это помогает их лечить.
— Тебе кажется?! — глубоководник впал еще в больший ступор. — Тринити, обратись к разработчикам за дополнением мимики.
— Да, хорошая идея, я подумаю, — Тринити еще раз посмотрела на свое отражение, плавно развернулась и ушла вглубь зала — одеваться к новому рабочему дню.
Глубоководник присмотрелся к своему отражению, потер стекло, попробовав убрать пятно со своей щеки, разочарованно булькнул и тоже ушел.
И только голубовласый профессор-борх не сдвинулся с места. Удивленный, озадаченный, нет — ошарашенный, он как вкопанный стоял по ту сторону темной стеклянной перегородки.
____
Пожалуйста, подписывайтесь на меня, если вам нравится книга.