Сноха - Волкова Виктория Борисовна. Страница 6

– А куда едем?

– На Оборонную, а потом в пятую больницу, – на автомате отвечаю я и тут же получаю строгую отповедь свекра.

– Обсудите по пути, – машет он рукой, выпроваживая меня из кабинета. – Мне работать надо. – И когда я послушно бреду к выходу, бросает вдогонку. – Снимки и заключения врачей не забудь привезти, Оля!

– А-а, хорошо, – растерянно киваю я. И всю дорогу домой размышляю о Вадиме Петровиче.

– Слышь, – окликает меня Антон и хватает, когда я выхожу из машины, – говорят, ты простая девчонка, Оля. Может, подружимся с тобой. Я тут неподалеку обалденный лесок знаю. Поваляемся на травке, а? – тянет довольно. Видать, заранее уверен, что я соглашусь.

– Я не дружу по посадкам, мальчик, – произношу, доставая руку из несильного захвата. – Больше ко мне не подкатывай, договорились?

– Ты, гламурная чика… – шипит он, снова норовя схватить меня за руку, – я точно знаю, что ты из себя представляешь. Решила шефа заполучить в койку? Думаешь, он польстится на тебя? Ты же дешевка хренова…

– Уберите руки, пожалуйста, – ледяным тоном прерываю я откровения охранника. – Я пожалуюсь Вадиму Петровичу.

– Да он сам называл тебя проституткой! – хмыкает Антон, и я вижу, как его лицо, резкое и очень неприятное, морщится от смеха. Широко открывается рот, и парень закатывается как ненормальный. Мне хватает ума заскочить в подъезд с кодовым замком. И оставить горе-телохранителя с носом. А поднимаясь пешком по лестнице на четвертый этаж, я звоню Косогорову и очень вежливо прошу.

– Отзовите этого идиота, Вадим Петрович. Я понимаю, что вы до сих пор считаете меня недостойной вашего сына и публично оскорбляете, но поверьте, Кириллу это бы не понравилось…

– Хорошо, – рыкает в трубку мой свекор. В телефоне на секунду воцаряется тишина, и я, воспользовавшись этой мимолетной паузой, как дура жду элементарного «прости». Но не успеваю даже открыть рот, когда в трубке слышатся гудки. Со мной поговорили, твою мать!

Хорошо!

Никаких извинений или фальшивого интереса к происходящему. Просто «хорошо!» и точка.

Дай мне, господи, силы выдержать этого несносного человека. Дай мне терпения не придушить его сразу!

Бабушка… Напоминает мне здравый смысл. Пусть сначала отец Кирилла договорится об операции. А прибить его я всегда успею. Лучше, конечно, взять Роберта и удрать. Вернуться в Эдинбург. Работать в маленьком магазинчике напротив Холлируда. Продавать кашемировые свитера и тартаны. Забирать вечером Роберта из детского сада и по пути домой заходить в кондитерскую. А по выходным вместе с Алексом и Клэр ездить за город. Валяться на изумрудной траве и фотографироваться на фоне старого замка.

«Вот принесла меня нелегкая домой!» – хочу я закричать от отчаяния, но при виде расстроенной матери сдерживаюсь.

– Я думала, Роберт с тобой, – уныло замечает она, обнимая меня. Я утыкаюсь носом в знакомую и родную ямочку под шеей и силюсь не разрыдаться. Жизнь летит под откос, а я и пожаловаться не могу. Не имею права. На маму и так навалилось много проблем.

– Почему ты оставила его у Косогоровых? – спрашивает она, включая чайник и доставая из холодильника мой любимый оливье. Греет в микроволновке мясной пирог.

– Вадим Петрович хочет с кем-то договориться насчет бабушки, – вздыхаю я, расставляя тарелки. И стараюсь не проболтаться. Знать матери о претензиях Шевелева совершенно ни к чему. – Давай историю болезни. Я ему отвезу. А твой внук в клинике. Играет в доктора в кабинете у Вадима.

– Вот и хорошо. Богатая влиятельная семья. Твоему сыну просто необходимы такие родственники. А свой характер засунь, знаешь куда… Вон человек для твоей бабки старается.

– Я знаю, – киваю я, понимая, что мама в борьбе с Косогоровым мне не помощник.

Я смотрю на нее, свою маму. Усталую и постаревшую. Она почти ровесница Вадиму Петровичу. Вот только выглядит лет на десять старше. Нет, она следит за собой. Красивая стрижка, так идущая ей. Очень хороший вкус. Даже сейчас в домашнем костюмчике она смотрится достаточно мило. Но по сравнению с ухоженным и холеным Косогоровым это совершенно другая лига.

«Большие деньги кого угодно преобразят», – мысленно хмыкаю я, а вслух бросаю устало.

– Мам, не начинай, а? Чем дальше от богатых и знаменитых, тем спокойнее. Я и так чувствую себя человеком второго сорта. А это унизительно. Правда! И я боюсь за Роберта. Выкрадут, не позволят видеться. А обращаться в полицию бесполезно. Эти люди откупятся за пять минут. Поэтому я решила уехать как можно скорее. И если Косогоров договорится, чтобы бабушку оперировал этот… как его? – щелкаю я пальцами, пытаясь вспомнить фамилию хирурга.

– Яковенко, – на автопилоте подсказывает мама. – Еще сколько он запросит, неизвестно…

– Лучше один раз сделать качественно, чем переделывать каждый год, – поморщившись, заявляю я. А когда выхожу во двор с пухлой папкой с медицинскими заключениями, во дворе около знакомой Ауди вместо Антона меня поджидает другой парень. Один из тех, что вместе с Косогоровым встречал нас вчера.

– А Антон куда делся? – садясь в машину, спрашиваю от нечего делать.

– Вадим Петрович его уволил, – коротко бросает водитель. – Теперь я с вами езжу, Ольга Николаевна.

«Вот это да, – охаю я, стараясь не заорать в голос. – Сказал «хорошо» и решил проблему одним махом!»

Меня мало беспокоит судьба Антона. Он поплатился за свое хамство и гнусный характер. Но становится не по себе от методов свекра. Вот так просто вышвырнуть не угодившего сотрудника может только совершенно отвязный тип. Трудовой кодекс ему в помощь.

Безотчетно я открываю папку с бабушкиными документами. Листаю исписанные страницы и внезапно выхватываю взглядом фразу «полная неподвижность сустава». Внимательно вчитываюсь в каждую строку и понимаю простую и непреложную истину. Кажется, я застряла здесь надолго.

«Твоя мама права, дорогая Оля, засунь-ка ты свои обиды на Вадима Петровича и умоли его помочь. Иначе не видать тебе больше Эдинбурга», – самой себе твержу я всю дорогу до клиники. Но, честно говоря, даже язык не поворачивается попросить о помощи.

Важный и насупленный Косогоров рассматривает на экране какие-то снимки, тычет в них пальцами и, даже не повернув головы к двум солидным докторам, стоящим чуть позади, раздраженно спрашивает:

– Ну и что теперь с этим делать, твою мать? Как вообще можно исправить это уродство? Я не возьмусь и вам не советую. За такой вандализм вешать надо. Прилюдно. На площади, – рычит он, еле сдерживаясь. – У этого коновала хоть диплом врача есть?

– Терапевт, – кивает один из докторов. – К хирургии вообще отношения не имеет. Надеюсь, эту дрянь засудят… Ну и пациентка сама виновата.

– И о чем только думают люди, разрешая оперировать себя на кухне? – поддакивает, передергивая плечами другой.

– На кухне? – Вадим Петрович с недоверием глядит на своего коллегу и разражается отборной витиеватой бранью.

Я замираю в дверях, не в силах поверить, что чопорный и надменный Косогоров вообще знает такие слова. А уж сами обороты, хоть записывай!

В этот момент, он замечает меня.

– А… Оля, – бурчит, словно никак не ожидал увидеть и тут же требует. – Давай!

Я отдаю ему папку и внезапно понимаю, что у меня трясутся поджилки. Во всяком случае, руки дрожат.

– А где Роберт? – обалдело спрашиваю я, обводя изумленным взглядом пустой кабинет.

– Пошел в зимний сад со Светланой Ивановной. Там у нас птички-рыбки и морская свинка специально для вони, – морщится он, отмахиваясь от меня как от надоедливой мухи. Потом поворачивается к коллегам и бросает в обычной нагловатой манере.

– Потом продолжим. Сейчас я занят.

Важные и напыщенные мужики как по команде выходят из кабинета. А Косогоров берет со стола айфон и уже через несколько секунд разговаривает с доктором, аудиенции которого моя мать не может добиться месяц.

– Иван, – весело пыхтит в трубку Вадим Петрович. – Прооперируй мою родственницу, пожалуйста. Считай это личной просьбой.