Нежный холод - Тамаки Марико. Страница 22

Молчание.

— Ничего, — ответил Марк.

— А тебе было что им сказать? — Голос матери стал таким пронзительным, что стены буквально вибрировали.

Снова неразборчиво.

Мое сердце билось словно о кафель в ванной.

— Ясно. Значит, едем в полицию. И ты им рассказываешь все, что знаешь. Идем.

— Не могу.

Мама перешла на визг, от которого задрожали трубы:

— О нет, ты еще как можешь! Все ты, черт побери, можешь!

— На самом деле я не совсем списал.

— О, Марк! — Мама почти стонала. — Ты что, нас за дураков принимаешь? Директор Спот показал мне все ваши работы. У тебя и твоих друзей абсолютно одинаковые ответы на один и тот же вопрос, черт меня подери!

— Ладно. Ладно. Чего ты от меня хочешь?

Гудение холодильника. Скрип ботинок.

— Скажи, что ты никак не связан с тем, что случилось с этим мальчиком.

— Мама!

— Скажи, что ты никак не связан с тем, что случилось с этим мальчиком, Майером.

— Господи, Сара.

— Заткнись, Уилл. Марк!

— Я всю ночь был дома!

— Марк…

— Я никак с этим не связан, ясно? Он просто… Он просто продавал ответы на экзаменационные вопросы. Ну я их и купил. И все!

Раздался голос папы. Он звучал спокойно.

— Он продал тебе ответы.

Удар.

Это был фирменный удар отца по столу. К слову сказать, видели мы его нечасто: лишь однажды отец отреагировал так, когда Марк случайно въехал на машине в гаражную дверь.

— Он просто чувак, у которого я купил ответы. Это не какая-то большая трагедия. Просто ошибка!

— Пойдем. Садись в машину. В машину прямо сейчас, — прогремел голос папы.

Я слышала, как эхом разлетались звуки шагов. Входная дверь захлопнулась до того, как я успела спуститься.

Я взяла банку меда и принялась макать в нее крекеры, а сама думала об услышанном.

И тут в голове очень ярко вспыхнуло одно воспоминание. Когда мы с Марком еще были детьми. Однажды нас отправили к бабушке с дедушкой во Флориду. Были каникулы, а мама уезжала в тур. Бабушка с дедушкой жили в шикарном комплексе для пожилых. Там был бассейн, в центре которого устроили что-то типа островка, где грудой лежали красивые камни. Во всем комплексе не было ни одного человека младше восьмидесяти, играть нам было не с кем, кроме как друг с другом, поэтому мы решили собирать на острове «сокровища». Мы доплывали до этого островка, залезали на него, сбрасывали камни в воду, потом ныряли за ними (моя идея), потом заворачивали их в полотенце (идея Марка), относили в сад к бабушке и там прятали за сараем. Мы планировали закопать камни, когда соберем «достаточное» их количество. Возможно, это означало все камни. Через четыре дня мы полностью очистили бассейн, оставив только один розовый камень, который, как мне кажется, был прикреплен к островку.

Именно тогда старик с двумя волосинками на голове и страшной сыпью на лице постучал в дверь наших бабушки и дедушки. Он состоял в каком-то комитете этого комплекса и был очень зол на нас, потому что только мы были под подозрением. Само собой, ведь старики не стали бы воровать камни из бассейна.

На голове у него была кепка «Лучший дедуля». Он кричал на нас из-за «драгоценных камней из бассейна» и никак не мог успокоиться. А мы тем временем безобидно уплетали хлопья на кухне. Он стоял в дверях в своих дурацких желтых шлепках и размахивал странными стариковскими пальцами. Помню, что он даже назвал нас дегенератами.

Бабушка очень не любила с кем-либо ругаться. Мне тогда показалось, что она готова была просто провалиться сквозь землю.

Я очень перепугалась и разревелась. А Марк, который был все еще в плавках, встал и повел всех в сад.

Там он ткнул пальцем в кучку белых камушков, сияющих на солнце.

— Вот, — сказал он. — Мы думали их закопать, но теперь вернем на место.

— Господи, — только и промолвила бабушка.

Позднее она обвинила в нашей шалости маму и ее «творческие замашки». В принципе, при должном усердии в этом можно было усмотреть даже не оскорбление, а завуалированный комплимент.

После этого случая и до конца недели нам не разрешали подходить к бассейну. А ведь именно бассейн был единственной причиной, почему мы вообще ездили к бабушке и дедушке во Флориду. Я отправлялась туда явно не поглазеть на страшного старика со сморщенной, будто вареная картошка, кожей и странными пальцами, похожими на сосиски.

До конца каникул я так и не спросила Марка, почему он так облажался и рассказал всем о нашей выходке. Оставшиеся дни он сидел на дороге и ждал, не выползут ли аллигаторы. И только когда мы уже были в самолете, летевшем в сторону дома, и держали пакетики со сладостями, купленные бабушкой в аэропорту, я все-таки выпалила:

— Почему ты им все рассказал?

Марк надел наушники и пожал плечами.

— Потому что это сделали мы, — ответил он.

Потому что это сделали мы, понимаете? Марк не какой-то секретный агент, не двуличная сволочь. Когда его прямо спрашивают, он отвечает абсолютную правду просто потому, что ему и в голову не может прийти, что можно поступить как-то иначе.

Меня осенило.

Так вот для чего эти деньги! Это были деньги за ответы. Марк должен был отдать их Тодду за подсказку на промежуточном экзамене.

Через несколько минут пришла эсэмэска от мамы с просьбой разогреть мясной рулет из холодильника.

Что я и сделала.

Тодд. Квартира гея

Тодд бывал в гостях у Маквитера примерно раз шесть, но ни разу не видел его квартиру при свете дня. По крайней мере, пока был жив.

Днем ковер в квартире Маквитера светился ярко-красным. Шторы тоже были красными, даже ярко-алыми.

В стенах школы любимым цветом Маквитера был голубой, дома — красный. Красными были и диван, и тарелки, и кружка с кофе, так и оставшаяся стоять на золотом кофейном столике. На красные тарелки Маквитер любил выкладывать брауни. К ним он обычно подавал огромные порции какао, которое варил сам.

— Этот парень — чистюля, — сказала Гриви. — А еще это типичная квартира гея.

— И? — В комнату вошел Дэниелс. — Маквитер — гей, и?

— Ну, мы знали, что он гей. — Гриви усмехнулась и взяла с одной из полок фотографию пожилой женщины в рамке. — Поэтому логично, что это квартира гея.

— Стереотипы, — откликнулся Дэниелс. — Если мужчина — гей, то он обязательно чистюля?

— У тебя дома тоже ни пылинки, — парировала Гриви.

Дэниелс осмотрел рабочий стол Маквитера. На нем по обе стороны от древнего компьютера лежали горы бумаг. Стол Маквитера был единственным местом в доме, где не царил идеальный порядок: его поверхность представляла собой настоящий хаос из документов. У Маквитера была собственная система сортировки: нужные страницы в блокнотах были отмечены стикерами, на которых разные разделы выводились ярко-розовыми буквами. Маквитер объяснял Тодду, что с возрастом стал плохо видеть.

Каждый раз, глядя на этот стол, Тодд испытывал адское желание сбросить с него все эти залежи.

Дэниелс в перчатках взял со стола брошюру о речном круизе для гомосексуалов. Тодд был уверен, что Маквитер им даже не воспользовался. Это был караоке-круиз. Дэниелс положил рекламную брошюру на место.

Покопавшись немного в документах, Дэниелс наконец заметил то, что было хорошо знакомо Тодду: блокнот Маквитера. Такие блокноты продавались в супермаркетах в упаковках по десять штук. Потертый блокнот на спирали с надписью: «Промежуточные экзамены, осенний семестр 2012-го».

— «Промежуточные экзамены, осенний семестр 2012-го», — с этими словами Дэниелс открыл блокнот. — Это вопросы для экзамена. Он писал их от руки. И все они в свободном доступе лежат на столе.

— Следовательно, если Тодд здесь бывал, то он мог подсмотреть ответы, — добавила Гриви.

— Или Тодд мог подсмотреть их в школе, — предположил Дэниелс. — Вероятно, Маквитер брал записи с собой на работу.