Однажды темной зимней ночью… Антология - Кидд Джесс. Страница 16

За водной полосой вырисовывался одинокий остров, а из того острова внезапно и резко вырастал дом. По эту сторону его огни казались призрачными, как будто сами собой висели в воздухе, что навело Таниэля на мысли об алхимии. Он взглянул на Мори и ухмыльнулся. Ему сроду не доводилось видывать подобных домов, не то что жить в них. Таниэль понадеялся, что там водятся привидения. Смотрительница первой вступила на мостик. Болота снова выкидывали свои оптические фокусы, и дорога оказалась намного, намного длиннее, чем представлялось на первый взгляд. Их шаги отдавались эхом под деревянным настилом, таким древним, что в его порах, как в губке, накопилась вода и он почти ощутимо пружинил под ногами. Стойки перил заросли мхом. Вечерняя темнота быстро сгущалась, и фонарь смотрительницы выхватывал лишь узкий полукруг впереди, а по бокам, вдоль краев ее юбки, залегли густые тени.

Видимо, болота время от времени разливались, иначе зачем бы к передней двери пристраивать такой высокий пролет деревянной лестницы. К дому с обеих сторон прилегали огороды, когда-то разбитые для выращивания овощей и зелени, а теперь по большей части подтопленные и заросшие камышами. Даже в теплом свете лампы дом выглядел угрюмым, со своими отвесными стенами, острыми углами и длинными узкими прорезями окон. Но стоило смотрительнице открыть дверь, как изнутри пахнуло теплом. На широком кухонном столе обнаружились корзина с провизией и инструкция, как пользоваться духовкой (джентльменам вечно невдомек, как). Сейчас духовка была разожжена и в доме горели все лампы.

– Корзины вам должно хватить, но милях в двух отсюда есть деревня, – сказала смотрительница. В ярком свете она казалась такой водянистой, что могла бы в любой момент испариться. Они с мужем одинаковым жестом указали за печку, являя странную синхронность в движениях. – Карты вон там, сбоку.

– Вон там, сбоку, – эхом отозвался ее муж.

– Ну что, – сказала смотрительница, и оба снова как по команде просияли в сторону Мори. – Мы пошли, а вы оставайтесь!

Таниэль поблагодарил их и проводил до порога. Шесть все еще торчала на дворе, выписывая в воздухе бенгальским огоньком свое имя.

Вскоре смотрительница с мужем скрылись из вида, только кружок света от их фонаря постепенно удалялся в сторону пристани. Сев в лодку, они сразу же запели. Ох и необычная то была песня, жутковатая и потусторонняя, и затянули они ее враз, точно повинуясь чьему-то знаку. Таниэль не понимал ни слова, но что-то в глубинах его естества распознало этот язык. Что-то древнее и первобытное звучало в этой песне.

Таниэль взглянул на Мори.

– Какие они душечки. Можно подумать… лет сто просидели в чулане, живой души не видя.

Мори засмеялся, и у Таниэля кольнуло сердце, ведь обычно Мори бывало ох как нелегко рассмешить.

– Зато какие приветливые, прямо куда там.

Таниэль пошел на двор загнать в дом Шесть, потому что уже сильно похолодало и с неба сыпались хлопья снега. Вернувшись с Шесть на кухню, Таниэль застал Мори возле открытой духовки. Тот словно в трансе наблюдал, как язычки пламени пляшут на угольях в топке.

– Ты как, в порядке? – спросил встревоженный Таниэль.

– Все приглядываешься, не впаду ли я в истерику? – Мори поднес руку поближе к огню. – Может, ее сейчас обожжет, а может, нет. Видишь, а мне и дела никакого. Совсем. Разве не поэтому многие люди без всякой боязни играют с морем? Они попросту не могут помнить, каково это – утопнуть, если слишком заиграешься. Для этого надо самому попробовать: умереть там, утопнуть или обжечься. А иначе никак. Ты вот, например: тебе ведь кажется, что ты никогда не умрешь, что ты бессмертен, да?

Таниэль рассмеялся и поставил на огонь чайник.

– А все-таки можешь ты объяснить, почему твой дар здесь не действует? – спросил он.

– Нет, не могу. Но такое впечатление, что… – Мори склонил голову набок, – вроде как такие места отрезаны от остального мира. Есть еще другие. И всегда это маленькие уголки: несколько квадратных миль там, несколько – тут. Одно такое есть в России. Еще несколько – в Гималаях. А почему оно так, не знаю.

Таниэль оглянулся на него, не веря своими ушам: лишившись пророческого дара, Мори заговорил с акцентом. И как иначе? Мори прожил в Англии всего несколько лет, а чтобы с японского переучиться на беглый английский или с английского на японский, лет десять, почитай, требуется, никак не меньше. Таниэль отлично усвоил это; на себе, можно сказать, испытал. Он-то думал, у него неплохо получается, но стоило кому-то заговорить с ним о политике, единственное, на что сподобился его разум, – ляпнуть, что ему нравятся осьминоги.

Шесть тем временем не сводила глаз с камина. Поскольку печка давала достаточно жара, камин не разжигали. Через дымоход на него уже падал снег.

– Тут в топке дохлая кошка, – сообщила Шесть. – Можно я ее потрогаю?

Таниэль приготовился узреть нечто ужасное, но в топке среди золы виднелся всего лишь свернутый колечком скелетик.

– Не тревожь его. Неспроста его тут положили. Здешние жители испокон века так делают, чтобы отгонять ведьм.

– Испокон века – это в смысле пару последних недель? – уточнила Шесть.

– Да нет же, сотнями лет.

– Лежал бы он здесь сотни лет, давно рассыпался бы от жара.

Шесть была права. Таниэлю вспомнилась смотрительница с ее древним песнопением. Наверное, в здешних местах сохранились и другие древние обычаи.

– Может, здесь это считается жестом вежливости.

Снег падал всю ночь. Таниэль знал это по себе, потому что часа в два пополуночи как от толчка проснулся в саду. Он стоял босиком в снегу возле калитки, повернувшись лицом к черным водам озера.

Должно быть, он проснулся оттого, что весь промерз. Он стоял без пальто, в одной пижаме, и свистевший в камышах ветер до костей пробирал его колючим холодом. Таниэль опустил взгляд на землю, на свои руки, на мерцающие воды и силился понять, снится ли ему особенно правдоподобный сон или вся эта дичь происходит с ним наяву. Он с силой хлопнул себя по запястью.

Боль он чувствовал. Значит, бодрствовал.

За те мгновения, пока его мозг осознавал, что он стоит во дворе и, видимо, как лунатик, ходил во сне, внутри, под сердцем, все туже сворачивался клубок, а когда окончательно пришло осознание, клубок враз размотался, и Таниэля захлестнула паника, а тело сотрясала крупная дрожь.

Он бегом бросился к дому и с грохотом толкнул дверь, правда, притворил ее намного тише, вспомнив, что его спутники спят. Ему пришлось немного постоять на пороге, прижимаясь лбом к двери, чтобы разобраться, что его так сильно напугало. Хождение во сне еще не означало, что с ним творится нечто ужасное, – просто он немножко выбит из колеи.

С мороза прохладный сланцевый пол казался почти раскаленным.

– Ты в порядке? – на ступеньках лестницы стоял Мори. Он в недоумении взял свисавшее с перил толстое одеяло и машинально расправил его. Поверх пижамы Мори набросил черное кимоно и подпоясался белым кушаком, отчего смахивал на только что посвященного в церковный сан.

Таниэль хотел было рассмеяться и сказать, что все путем и с ним просто приключился забавный казус. Но произнес совсем другое:

– Какое там, я только что проснулся в саду у калитки, а теперь у меня, кажется, сердечный приступ.

Мори спустился с лестницы, положил ладонь на грудь Таниэля и немного подождал, как будто прислушиваясь.

– Никакого приступа. Со мной тоже такое случалось, когда мои братья ушли на войну. Так что жить будешь. – Мори похлопал его по руке. – Сомнамбулизм, значит. Как я понимаю, это что-то новенькое?

– Такого со мной никогда раньше не бывало.

– Надо пропустить по стаканчику вина, – решил Мори и подмигнул. – Раз появились неполадки со сном, значит, ты окончательно повзрослел. Наконец-то. Это событие надо отметить.

– Зато ты у нас взрослый и битый жизнью, – произнес Таниэль ослабевшим от благодарности голосом.

– Ты теперь – тоже. Пойдем. Нас ждет вино.