Сокола видно по полёту (СИ) - Натали Натали. Страница 26

— Это аракх¹, оружие моего народа. Ничего лучше для конных сражений ещё не придумано, — сказал Ивер с гордостью, ловко раскручивая его перед самым носом Роберта. Тот старался стоять спокойно, настороженно косясь на сверкающий металлом круг. — Ты сначала рубишь, — Ивер рассёк воздух в двух дюймах от Роберта, и он всё же не удержался и отпрянул, — а затем оттягиваешь его на себя и вниз… и режешь ублюдка, как кровяную колбасу.

Роберт слушал, смотрел и никак не мог взять в толк, чем это оружие лучше других и, самое главное, почему дотракиец считает, что оно ему подойдёт. Из-за кривизны клинка аракхом можно и рубить, и резать — мечом так не выйдет, но недостатков у него, по мнению Роберта, гораздо больше: им не пробить латы, потому что он лёгкий, и не нанести колющие удары, потому что изгиб не позволяет.

— С лошади колоть удобно, — снисходительно ухмыляясь, ответил Ивер на его возражение. — Ты можешь делать это, даже не меняя позы в седле.

— Зачем мне оружие для боя на лошади? Мы же не дотракийцы, — обиженно пробурчал Роберт. Торстен сказал, что Ивер лучше всех может определить, на что способен молодой, ещё неопытный воин, но Роберт был разочарован. — Если двуручный меч и полуторник мне не подходят, то чем плох короткий меч? — удивлённо спросил он.

— Тем, что он короткий. Это же очевидно.

— Но аракх не пробивает стальной доспех…

— У тебя и мечом не получится это сделать, парень. Так какая тебе разница? Но зато аракхом ты сможешь делать то, что не сможешь мечом. Ты спорый и вертлявый, как ласка. Твоё преимущество в скорости. А по поводу уколов не переживай. Прямые не сделать, но зато ты сможешь делать обводящие — в незащищённые места, в открытые участки… — Ивер говорил и одновременно показывал: — Сверху, снизу и сбоку за защиту, в обход щита! — Встав боком, он перехватил аракх обратным хватом и резко завёл руку за спину. Роберт вздрогнул, почувствовав, как стальное жало вдруг коснулось виска. А Ивер продолжал, как ни в чём не бывало: — Выбирай тех, кто не закован с головы до ног в сталь. Таких оставляй Хагену с его молотом и Тиметту с топором… Стражники обозов не все в доспехах.

— Чего?! — всполошился Роберт.

С того первого раза его больше не брали на захват обозов, чему он был очень рад. И сейчас, когда Ивер снова заговорил о неизбежном, напомнив, что убивать всё же придётся, Роберт насупился.

— Я не буду нападать на своих людей, — сказал он твёрдо, глядя в масленые глаза дотракийца. — Не буду их убивать… Я же их лорд! Как ты не понимаешь?!

— И как же ты собираешься вернуться, если не сможешь стать Обгорелым, а, лорд? А ты им не станешь, если будешь спорить. Приказы вождя или Красной Руки не обсуждают. Их выполняют.

— Я не собираюсь спорить. Но можно же приносить пользу клану как-нибудь ещё?! — стоял на своём Роберт. — Я заслужу право стать Обгорелым! И буду делать всё, что угодно. Но я не буду убивать жителей Долины!

Ивер вновь пожал плечами. Позицию Роберта он не разделял, упрямства не понимал — под обстоятельства нужно приспосабливаться, иначе не выживешь. Выхода нет. Так думал старый мудрый дотракиец.

Грай не видела своего друга уже несколько дней — Роберт снова ушёл на охоту с Ульфом, Атли и Торстеном. С тех пор, как он перебрался в шатёр к ребятам, ей удавалось глянуть на него лишь мельком, когда проходили утренние тренировки на поляне, а она с другими девушками бегала к ручью полоскать бельё. Изредка Грай подкарауливала его на тропинке, чтобы переброситься парой слов — большего ей добиться не удалось ни разу.

— Роберт, гнедая кобыла принесла вчера жеребёнка, — говорила она. — У него белая звёздочка на лбу, а сам он светло-рыжий. Такой красивый! Пойдем посмотрим на него.

— Я не могу, Грай. Бегу в кузню к Смэду, сегодня моя очередь помогать ему… Он очень сердится, если кто опаздывает.

— Роберт, я заприметила в лесу заросли черники, — говорила она в следующую встречу. — Ягоды уже совсем спелые. Пойдём собирать?

— У меня ночное дежурство сегодня… за вторым перевалом… Надо успеть котомку собрать.

— Тебя взяли в дозорные?

— Нет. Твой отец сказал, что только Обгорелый может присматривать за подходами к лагерю. Но он разрешил мне ходить вместе с дозорными.

— Это значит, он тебе доверяет. Не думает, что ты удерёшь.

— Я не удеру. Я дал ему слово. Сказал, что клянусь своей честью. Я не сбегу, Грай.

— Я верю тебе, Роберт. И что ты там делаешь?

— Учусь и чем-нибудь помогаю. Я уже умею разводить бездымный костёр. И специальный «говорящий» костёр тоже умею. Шигга учит меня подавать и читать дымовые сигналы. Прости, мне надо бежать…

Роберт не высыпался, ел на ходу, постоянно подменяя кого-нибудь в карауле, первым вызываясь чинить изгородь для лошадей, разделывать туши для коптильни, валить сухие деревья, а потом срубать с них ветви и пилить на чурки. Он брался за всё, что угодно, лишь бы не грабить обозы. Иногда Роберт сам поджидал Грай у ручья, чтобы поделиться новостями.

— Я подстрелил оленя! — радостно похвалился он однажды, а затем подхватил её за талию и закружил, смеясь: — Своего первого оленя, представляешь?

Она засмеялась вместе с ним, от всего сердца радуясь его успехам:

— Ты молодец, Роберт! Ты такой молодец!

С удивлением, словно наблюдая со стороны, Роберт отмечал, как его ладони грубеют, покрываясь мозолями, что с каждым днём орудовать топором ему всё легче, чтобы снять шкуру с добычи, требуется всё меньше времени, а Сверр на парных тренировках всё чаще отступает. Боль в натруженных мышцах приносила удовольствие, а от умения управлять собственным телом — скрещивал ли он копья с Торстеном, скакал ли на лошади, сигая через изгородь, перебирался ли с дерева на дерево, цепляясь за ветви только лишь руками — распирало неведомое ранее чувство гордости.

После той жестокой шутки с костром Сверр притих, к Роберту больше не придирался, хотя Грай сказала, что радоваться рано, и нужно быть начеку. Роберт сильно не расслаблялся, но с некоторых пор и не зацикливался на своём недруге — у него были дела поважнее. Он старался как можно меньше находиться в лагере, чтобы не попасться на глаза Тиметту и избежать необходимости идти грабить обозы. Поэтому отправлялся с дозорными на самые дальние рубежи, поднимался с заготовителями льда высоко в горы напилить ледяных глыб для погреба, а потом, скользя по искристому насту обёрнутыми рогожей ногами, тащил тяжёлые сани вниз, там вьючил лошадей и вёл их в поселение. Или уходил на многодневную охоту с Хджордис, Хагеном и другими Обгорелыми, которые всё ещё продолжали презрительно плеваться при его приближении. Поддерживая ночью костёр, Роберт вместе с дежурными охранял сон остальных, а утром расторопно подавал им медные кружки с бодрящим травяным настоем, пропуская мимо ушей язвительные замечания недоброжелателей, которых с каждым походом становилось всё меньше.

И пришёл день, когда Ульф как-то сказал Роберту небрежно, принимая из его рук полосы копчёной лосятины и укладывая их в берестяной короб ровными рядами:

— В следующем году Вилфред и Тове принесут свой дар Огненной ведьме. Они станут мужчинами. Ты не думал тоже немного подпалить свою изнеженную шкурку? Чтоб она не была такой омерзительно нежной?

— А мне разрешат? Я ведь пленник. Это возможно? — спросил Роберт, с трудом сдерживая ликование. Он отвернулся к коптильне и начал вынимать оттуда очередную порцию мяса, чтобы немного унять волнение и не показать, как много услышанное значит для него.

— Раньше говорили, что все драконы издохли, а теперь болтают, что их целых три где-то летает… Так что в этом мире возможно всё, — хмыкнул Ульф.

«Год пройдёт быстро, — уговаривал себя Роберт. — Я стану Обгорелым. А потом уйду. Никто меня не остановит!»

Народу на поляне собралось немало, в основном молодые Обгорелые и малыши — все с интересом наблюдали, как троица самых взрослых парней делала первые в своей жизни Ведьмины свечи.