Сокола видно по полёту (СИ) - Натали Натали. Страница 27

— Завтра День Посвящения, ребята сейчас будут делать свечи. Хочешь посмотреть, Роберт? — спросила Грай, поймав его по дороге с озера. Она так привыкла к отказам, что сильно удивилась, когда он согласился.

Роберт следил за действиями Торстена, Сверра и Ола внимательно, стараясь не пропустить ни одного движения — придёт время, и он должен будет сделать то же самое. И не ошибиться.

Чурбаки для свечей высотой и в диаметре около десяти дюймов заготавливали заранее, хорошенько просушивали. Выбирали тщательно — без сучков, с ровными волокнами, чтобы жар шёл ровный. Подходило далеко не каждое дерево. Из-за твёрдой древесины из железноствола или дуба свечи не делали. Из сосны и ели тоже — они смолистые. Чаще всего брали берёзу. Как Роберту пояснила Грай, от неё шёл хороший жар.

— Хороший жар? — переспросил он, ёжась.

— Ага.

Они стояли рядышком и смотрели, и Грай, гордая собственной осведомлённостью и довольная присутствием Роберта, просвещала его вполголоса. Тем временем парни аккуратно раскалывали свои чурки на несколько частей. Торстен, ловко орудуя новым ножом, выпятил губы вперёд, сложив их трубочкой. Сверр, напротив, от усердия закусил нижнюю губу, а Ол шмыгал носом и время от времени вытирал его рукавом. Закончив, они разложили клинья перед собой в ряд и теперь брали их по очереди и осторожно снимали стружку с серединки каждого сегмента, откладывая соскобленные деревянные завитушки кучкой в сторону. Когда все части были подготовлены, их собрали обратно в целое полено, после чего ребята попытались просунуть пальцы в получившиеся отверстия.

— Что они делают? — спросил Роберт, не отрывая взгляда от стола.

— Примеряют. Дырка не должна быть маленькой, иначе палец не залезет. И большая тоже плохо…

Видать, Ол срезал недостаточно, так как снова разобрал свою свечу и немного подстругал. Когда размер отверстия парней удовлетворил, они соединили клинья и обвязали по низу верёвкой.

— Эта верёвка из крапивы, и потом она ещё вымазана глиной, чтоб не загорелась… — пояснила Роберту Грай.

Напоследок снятую стружку запихали в трубки чурок. Свечи были готовы².

На следующий день поселение гудело, как осиный рой. Отменили не только тренировку, но и все обычные дела. Лишь дозорные отправились в караул охранять подступы к ущелью.

По периметру поляны ставили козлы, на которые клали доски — столов нужно было много, в этот праздник вместе собирались не только члены клана, приходили и женщины из шатра у озера. Роберт заметил Хлои, проворно помогающую Улрике носить угощения, несмотря на отчётливо выпирающий живот. Она сновала с мисками с мочёной брусникой и кусками печёной тыквы, а сама не сводила восторженного взгляда с Хагена, ловила его ответный взгляд и, не дождавшись, расстроенно опускала голову.

В центре поляны сложили огромный костёр. Грай пояснила Роберту, что его подожгут ближе к вечеру, когда солнце уже начнёт клониться за горы.

— Ты очень красивая сегодня, — сказал он ей. Грай радостно заулыбалась.

— Сегодня все красивые, Роберт. Посмотри, — сказала она.

Парни были в чистых рубашках, новых дублетах, девушки в туниках из тонкой кожи, вышитых узорами из разноцветных кожаных полосок и украшенных лунными камнями. По их спинам струились распущенные волосы, перевитые кожаными ремешками. Взрослые воины — в варёной коже, в резных доспехах, многие с накинутыми на плечи меховыми плащами — стояли кучками, переговаривались и время от времени окликали шутками снующих туда-сюда женщин. Виновники торжества, одетые в самые нарядные рубашки и кожаные жилеты, гордые от осознания важности происходящего, вышагивали в толпе этакими петухами, снисходительно посматривали на тех, кому ещё только предстоит когда-нибудь пройти их путь.

— У Торстена самая красивая рубаха, — отметил Роберт.

Грай зарделась.

— Это я ему шила, — пробормотала она, а потом застенчиво улыбнулась: — Для тебя я сделаю ещё лучше, Роберт. Торстен сказал… что ему Ульф сказал… что он сказал тебе, что в следующем году ты можешь стать членом племени.

— Надеюсь, мне позволят…

— Никто не сможет запретить тебе принести свой дар Огненной ведьме и стать Обгорелым. Нужно только, чтобы трое членов клана поручились за тебя.

— Ну, ты ведь поручишься за меня, правда? — улыбнулся он. — Так что один поручитель у меня уже есть.

— С радостью, Роберт, ты же знаешь. Но… но это должны сделать мужчины. Только мужчины могут поручиться за чужака.

Кто-то схватил Роберта за локоть и поволок в сторону.

— Грай, я его забираю, — крикнул Торстен, а потом повернулся к нему: — Смотри, какой меч мне подарил отец… то есть вождь. Смотри! Это один из тех, что висел у него на стене.

Роберт оценивающе глянул на длинный двуручный клинок и удивлённо вытаращил глаза.

— Да он почти с тебя ростом! Как же таким биться?

— Теперь буду тренироваться… День и ночь буду! Нравится?

— Годный, ага. Надеюсь, Атли не поставит тебя с этой дубиной против меня с моей кривулей… — покачал головой Роберт.

— Зря ты так. Аракх — добрый меч. Он не одолеет двуручник, если они сшибутся. Но если воин с аракхом резвый и ловкий, им и сшибаться не придётся. Ивер так и отказывается учить тебя?

— Он всё рассказал, что сам знал о мече. Показал основные удары и приёмы — как нападать, уворачиваться, защищаться… Но тренировать не хочет. Ничего, я что-нибудь придумаю. — Роберт полез в карман, достал небольшую деревянную кружку-ковшик и протянул Торстену: — У меня тоже есть для тебя подарок. Я сам делал. Специально, чтобы кровь пить. У тебя теперь будет свой собственный черпак.

Торстен хмыкнул:

— Ты до сих пор впечатлён?

— Такое не забывается, — ухмыльнулся Роберт в ответ.

Его чуть не стошнило, когда он увидел это в первый раз. Кабан, которого завалили Хаген и Ульф, был здоровый, не меньше сорока пяти стоунов, а то и все пятьдесят. Охотники, покряхтывая, перевернули поверженное животное копытами вверх и вспороли ему брюхо. А потом Торстен подал Хагену берестяной ковш, и тот погрузил его внутрь туши, наполнил дымящейся кровью и немного отпил, после чего пустил по кругу. Мужчины делали два-три глотка и передавали дальше. Они обсуждали удачную охоту, улыбаясь красными губами, скалили красные зубы, с их ладоней, подбородков, с ковша срывались тёмные вязкие капли, и Роберт с трудом удержался, чтобы не отбросить его от себя, когда он вдруг оказался у него в руках. Обгорелые рассмеялись, кто-то зло пошутил, но заставлять его тогда никто не стал. Только собственноручно убив своего первого оленя, Роберт отведал тёплой свежей крови. «Сегодня ты никак не можешь отказаться», — шепнул ему Торстен. И Роберт первым сделал положенные два глотка из красного ковша, а потом передал его по кругу.

— Это из железноствола, — сказал он, кивая на свой подарок. Круглая, гладкая, с цельной ручкой с двумя отверстиями для пальцев чаша блестела от полировки, витой кожаный шнурок позволял прикрепить её на пояс, либо носить на шее. — Шигга сказал, это дерево не впитывает в себя ничего, и потому не красится. Теперь у тебя есть личный черпак для охоты³.

— Мне нравится, спасибо, — Торстен хлопнул друга по плечу. — Пойду отнесу подарки в шатёр, завтра заберу. Мы ведь сегодня уже не с вами ночуем.

Роберту стало грустно.

— Кто теперь будет старшим у нас?

— Думаю, Вилфред.

Женщины продолжали заставлять столы мисками с печёным чесноком и луком, толчёным горохом со шкварками из кабаньего сала, огромными блюдами с жаренным на этом вытопленном сале ливером — кабаньими, оленьими и лосиными сердцами, тёмной печенью, пористым лёгким и жгутами заранее хорошенько выскобленных и промытых кишок. На костре медленно томилась медвежья туша. Из бочек лилась в медные кувшины берёзовая брага для взрослых и ягодный отвар для детей. Солнце постепенно клонилось к закату, огонь ритуального костра полыхал, швыряя ввысь снопы трескучих искр.

Наконец появилась Силдж, давая понять, что церемонию пора начинать. Ей помогала Шела — серьёзная, тихая, изредка поглядывающая на Сверра вопросительно. Она поднесла по очереди парням большие деревянные чаши, и они стали пить из них, давясь и кашляя, проливая прозрачную влагу на подбородки и праздничную одежду.