Спросите Фанни - Хайд Элизабет. Страница 16

— А я хочу быть настоящей невестой, — заявляла Лиззи. — В настоящем платье.

— Не расстраивай маму, — говорил ей Джордж.

— Я ничуть не жалею о том, что все произошло именно так, — возражала Лиллиан. — К тому же зеленый цвет мне идет.

После быстрой гражданской церемонии молодожены и их родители отправились на ужин в ресторан в центре Бостона. Мать и отец Мюррея радовались, а Джон Холмс был в дурном настроении.

— Учись прилежно, — велел он новоиспеченному зятю, оплачивая счет. — Теперь тебе надо содержать семью.

— Я очень счастлив, — ответил Мюррей.

— Надеюсь, это правда, — буркнул Джон Холмс.

— Я никогда еще ни в чем не был так уверен, — сказал Мюррей.

* * * 

После того как в 1969 году Мюррей получил диплом, молодые супруги переехали в Конкорд, столицу штата Нью-Гэмпшир, где Мюррей поступил на работу в юридическую фирму отца. Первые полгода они жили на верхнем этаже душного дуплекса с длинным узким просевшим крыльцом. Лиллиан неустанно присматривала настоящий дом. Однажды после мучительной поездки в супермаркет с полуторагодовалой Рут, которая все норовила вылезти из тележки для продуктов, юная мама ехала по обрамленной деревьями улице, заметила знак «Продается» и остановила машину.

Чуть поодаль от дороги стоял трехэтажный дом с широкой террасой по периметру и окнами с мелкой расстекловкой. К углу на уровне второго этажа примыкала круглая башенка под старину. Со всех сторон дом окружал просторный двор, в саду цвели пышные белые гортензии, а плакучая катальпа затеняла качели на крыльце.

Вернувшись в дуплекс, Лиллиан позвонила Мюррею.

— Приезжай скорее, — сказала она.

Мюррей смог уйти с работы в четыре; а в пять в залитой солнцем хозяйской спальне молодая пара договорилась с агентом недвижимости о цене в тридцать две тысячи долларов.

Дом идеально подходил для большой семьи: пять спален, обширный двор и большая игровая комната в подвале, где можно покувыркаться в плохую погоду. В тот день Лиллиан еще этого не знала, но она была уже снова беременна, и вскоре родился Дэниел, затем вечно голодный Джордж, а потом, спустя шесть лет, крошечная Лиззи, после чего Лиллиан наконец убедила Мюррея сделать вазэктомию.

Детство маленьких Блэров прошло на воздухе, с гонками на велосипедах, играми с соседями в прятки и «захват флага», с матчами по тачболу в пламенеющие октябрьские дни. Если Мюррей приезжал домой не очень поздно, то можно было видеть, как неторопливыми июньскими вечерами на задней лужайке он, закатав рукава рубашки, подает мяч юным бейсболистам, в то время как Лиллиан, сидя на заднем крыльце, наслаждается после ужина джином с тоником.

С тех пор как родилась Рут, Лиллиан не написала ни строчки. Ее роман лежал в коробке в гараже. Оказалось, что материнство несовместимо с писательством, особенно когда рождается один ребенок за другим. Никто из малышей не хотел спать, постоянно надо было разбираться в ссорах. Да и о чем она могла написать, даже будь у нее время? Об опрелостях? Лиллиан думала о рассказе Тилли Олсен «Пока я стою и глажу», который читала в колледже, и испытывала одновременно и надежду, и чувство неполноценности. По правде говоря, она страшно боялась неудачи.

И потому, вместо того чтобы писать — и потерпеть неудачу, — Лиллиан стала образцовой матерью. Она вступила в молодежную волонтерскую лигу и каждую среду работала в комиссионном магазине, где между делом могла покупать хорошие пальто детям и таким образом экономить. Также она состояла членом родительского комитета и готовила горы печенья для школьных ярмарок. Зимой по воскресеньям она возила детей кататься на лыжах на ближайшую гору Санапи; в летнюю жару, если дети не гостили у родителей Мюррея на побережье или в доме Холмсов в Вермонте, она ездила с ними на озеро Ньюфаунд.

«Очень счастлива, — написала она в опроснике для выпускников колледжа Смит. — О большем не могу и мечтать».

* * *

Но в откровенном разговоре Лиллиан, скорее всего, призналась бы, что, пока дети были маленькими, в ее жизни зияла внушительных размеров дыра. Время от времени она поднималась на третий этаж в гостевую комнату, куда складывали всякую всячину. Там она переставляла ломаные стулья, наугад разбирала коробки, сундуки и чемоданы с пальто, предназначенными для сдачи в комиссионку, и представляла, что здесь будет ее рабочий кабинет. Вынести все барахло. Покрасить стены в белый цвет. Поставить только один стол с пишущей машинкой «Смит-корона», на которой она писала курсовые в колледже.

Однажды Лиллиан упомянула о своей мечте в разговоре с Мюрреем. Муж ухватился за эту идею: по его словам, он всегда жалел, что у нее нет места для работы, а старые вещи можно запросто перенести в гараж. Они освободят комнату уже в выходные, обнадежил он жену.

Казалось бы, Лиллиан должна была плясать от счастья. Но нет.

— Я имела в виду, как-нибудь потом, — поспешно проговорила она, осушая стакан с джином. — Прямо сейчас в этом нет необходимости.

— Что ж, как только скажешь, — ответил Мюррей.

Лиллиан убеждала себя: нужно радоваться, что муж отнесся к ее предложению с таким воодушевлением. Но его энтузиазм задел другую струну, напомнил о том, чему Лиллиан старалась не придавать значения: что Мюррей часто пытался верховодить, дирижировать их жизнью. Он был хорошим человеком, но отличался категоричностью мнений. Особенно по финансовым вопросам — например, если они не находили согласия, как потратить лишние деньги, Лиллиан чаще всего приходилось отступить, смутно сознавая подразумеваемый факт, что, раз Мюррей содержит семью, последнее слово остается за ним. И потому они покупали новые водосточные трубы вместо штор или катались в отпуске на лыжах на севере, вместо того чтобы провести неделю на солнце.

И дело было не только в самом Мюррее. Лиллиан любила родственников мужа, но они тоже нередко тянули одеяло на себя. Взять, например, тот же отпуск. Обычно Лиллиан и Мюррей одну летнюю неделю проводили в доме Холмсов на озере в северном Вермонте, а другую — в доме Блэров на побережье в Нью-Гэмпшире. Не возникало сомнений, какой из этих домов больше любили дети. Джон Холмс установил в своем летнем коттедже спартанский распорядок: на завтрак овсянка, перед сном чтение Эдгара По. А вот родители Мюррея жили с одной-единственной целью: вместить в каждые сутки как можно больше удовольствий, что подразумевало пикники с жареными моллюсками на берегу океана, серфинг, волейбол и дурацкие настольные игры по вечерам.

— А почему нельзя провести обе недели в доме на берегу? — часто жаловался Дэниел.

— Ой, мне так нравится пляж! — восклицала Лиззи, вытаскивая изо рта чупа-чупс.

— У бабули гораздо веселее, — соглашалась Рут.

— Мама, ты плачешь? — спрашивал Джордж.

Суть в том, что при таком положении вещей Лиллиан иногда казалось, будто замужество ее проглотило. Вот и на сей раз Мюррей слишком уж рьяно выразил готовность обустроить ей рабочий кабинет. Лиллиан хотела снова писать, но Мюррей не понимал одного: будь у нее комната и все условия, ей пришлось бы предпринять попытку. А в этом случае оставался риск оказаться перед пустой страницей и осознать, что сказать ей нечего.

К такому она не была готова.

* * *

Но природа не выносит пустоты, особенно если замешаны амбиции. Однажды летним вечером, после долгого дня на озере и утомительного пути домой по жаре, Лиллиан и Мюррей сидели на заднем крыльце. Лиллиан накормила семью болонской колбасой, зерненым творогом и фруктовым салатом и уложила трехлетнюю Лиззи спать. Мюррей сделал себе и жене коктейль «Том Коллинз», и они оба наблюдали, как старшие отпрыски вместе с другими окрестными детьми балуются в пластиковом бассейне у Гисонов в соседнем дворе — чаша высотой метр двадцать и три с половиной метра в диаметре не предназначалась для банды из девяти шалунов, и Мюррей беспокоился, как бы они не испортили лужайку, выплескивая наружу столько воды. Лиллиан просматривала пришедшие днем письма.