Спросите Фанни - Хайд Элизабет. Страница 17
— Я тут подумал… — начал Мюррей.
— Прекрасно, — перебила Лиллиан. — Еще один счет от стоматолога. У этого Чака ни стыда ни совести! Брать деньги за то, что вытащил из зубов кусок попкорна!
— Я сегодня обедал с Робертом, — продолжил Мюррей. — Он приезжал в город на прием к врачу. — Роберт был другом отца Мюррея и жил на севере штата. — Он говорит, мне пора баллотироваться в Конгресс.
— Тебе ни за что не выиграть, — без обиняков ответила Лиллиан. — Ты демократ.
В то время Нью-Гэмпшир был преимущественно республиканским; со времен Гражданской войны от штата выбрали в Конгресс всего несколько демократов.
— Я так ему и сказал, — усмехнулся Мюррей. — Но Роберт считает, что попробовать все же стоит.
— Не хочу я переезжать в Вашингтон.
— И не надо. В случае успеха я сниму там квартиру и буду приезжать домой на выходные.
— А я, значит, останусь одна с детьми?
— Ну… да, — признал Мюррей.
— Почему бы тебе не выдвинуть кандидатуру в Законодательное собрание штата? Твоего отца это вполне удовлетворяло.
Видимо, в ее голосе прозвучал оттенок раздражения, потому что Мюррей поинтересовался:
— Чем ты недовольна?
— Ты еще спрашиваешь? А как же мои планы?
— Писать книгу? Я ведь тебе говорил: я в любое время могу освободить для тебя комнату. Но ты все время откладываешь.
— Ну, может быть, сейчас я уже готова.
— Так что же мы медлим! — нетерпеливо воскликнул Мюррей.
— Но все равно ты хочешь оставить меня с детьми. Как я смогу чем-нибудь заниматься, если ты будешь мотаться каждую неделю в Вашингтон? — Лиллиан встала. — Рут! — закричала она. — Дэниел! Джордж! Пора спать!
— Я просто подумал замахнуться повыше, — объяснил Мюррей. — Ты ведь понимала, что рано или поздно нечто подобное произойдет.
Он был прав: Лиллиан с самого начала знала, что у него есть склонность к политической деятельности.
— Но не сейчас, — произнесла она, теперь уже откровенно ворчливо. — Я пока не хочу быть женой кандидата в Конгресс. Я и так чувствую себя домохозяйкой с рекламного плаката.
— Не злись, пожалуйста, — попросил Мюррей.
— Я не злюсь.
— А вид такой, будто злишься.
— Я устала, день был долгий и жаркий. Теперь у меня песок в трусах и квадратная голова от детского визга. Извините, что никому не понравился ужин, но было слишком душно, чтобы готовить.
— Мне понравился ужин, — возразил Мюррей.
— Разве тебя накормишь колбасой? Тебе нужен стейк.
Мюррей замолчал.
— Вот видишь? — заметила Лиллиан. — В последнее время вы постоянно мною недовольны. Все вечно жалуются! Попробуй-ка заботиться о детях, водить их по врачам, ездить на беседы с учителями, каждый вечер готовить ужин и следить, чтобы Рут не портила глаза, читая при слабом освещении, Дэниел не пропускал бассейн, Джордж не съел все припасы в доме, а Лиззи не сбежала кормить уток в парке. Нет, ты попробуй!
— Я же не говорю, что это просто, — поспешно сказал Мюррей. — Я знаю, что ты трудишься не покладая рук.
Лиллиан затушила сигарету.
— Я бы выпила еще, — заявила она, отдавая Мюррею свой стакан. — Стоять! — приказала она мокрым детям, которые взбирались по ступенькам. Она принесла из сушилки полотенца и бросила им: — И вытирайте ноги, мне в доме не нужна трава Гисонов.
* * *
Через несколько месяцев после того разговора Лиллиан проснулась среди ночи в холодном поту. Какой яркий сон! Купание в ночи, соседский бассейн, стрекот сверчков… Впервые с тех пор, как она родила детей, слова и образы нахлынули на нее. Лиллиан тихо встала с кровати, сняла ночную рубашку и обтерлась полотенцем, потом накинула халат, на цыпочках спустилась по лестнице и нашла принадлежавший Мюррею линованный блокнот. Будто на автопилоте, она записала: «На следующий вечер после того, как соседи уехали в отпуск, миссис Кларнер пошла купаться голышом в их бассейне». Потом она перечитала написанное. Кто эта миссис Кларнер? Что заставило ее пробраться в соседский бассейн? А был ли мистер Кларнер?
«Муж заметил это, — продолжала она, — но вместо того, чтобы отругать жену за вторжение на чужую территорию, на следующий вечер пошел купаться вместе с ней, а потом они занимались любовью на соседской кушетке».
Внезапно Лиллиан захотелось написать целый рассказ, стремительно стуча по клавишам со скоростью девяносто слов в минуту. Она нашла фонарик и отправилась в небольшой, отдельно стоящий гараж — еще одно хранилище старых вещей. Они никогда не ставили туда машину. Лиллиан водила лучом фонарика по свалке садовых инструментов, лыж, велосипедов, рождественских украшений и мусорных ведер. А, вот он — серый пластиковый футляр под хозяйственной полкой.
Вернувшись в дом, Лиллиан поставила футляр на кухонный стол и открыла его. Внутри покоилась «Смит-корона» — молочно-голубого цвета с кремово-белыми клавишами. Лиллиан провела по ней пальцами и вспомнила, как в своей крошечной душной комнате в общежитии колледжа печатала курсовые работы на специальной очищаемой бумаге для пишущих машинок.
Лиллиан отогнула скобы, вытащила машинку и тяжело опустила ее на стол перед собой. Сколько же лет прошло! Лучше не думать. Она вырвала из блокнота страницу и вставила ее в валик каретки, с удовлетворением чувствуя, как с каждым поворотом все больше захватывается бумага. К ее удивлению, клавиши не западали; лента была суховата, буквы «а» и «о» получались густо-черными из-за скопившейся на литерах грязи, но в целом машинка работала неплохо. Лиллиан начала печатать, сначала медленно, потом быстрее и быстрее. Слова одно за другим сыпались с кончиков пальцев. Нет — они слетали, а когда Лиллиан приближалась к концу строки, машинка тихо звякала, требуя передвинуть каретку, чтобы начать новую строку.
Она напечатала уже четыре страницы, когда вдруг подняла взгляд и увидела в дверях Лиззи в пижаме.
— Ой! — воскликнула Лиллиан. — Ты меня напугала.
— Что ты делаешь? — поинтересовалась Лиззи.
— Пишу, — ответила Лиллиан.
— А что пишешь?
— Рассказ, — призналась Лиллиан.
— А ты мне его прочитаешь?
— Иди спать, — велела Лиллиан. — Ночь на дворе.
— Но ты ведь не спишь.
— Да, но мне завтра не надо в садик.
Лиззи прошлепала к матери и попыталась забраться к ней на колени, но Лиллиан была непреклонна. Разве в три часа ночи она не имеет права уделить время себе?
— Иди в постель, — повторила она, вставая. Лиззи протянула вверх руку и попыталась нажать на клавишу, которая застряла. Лиллиан хотела было позволить дочери напечатать строчку из букв, но передумала: не следует девочке привыкать баловаться с машинкой.
— Это не игрушка, — строго произнесла она. — Это мамина машинка, и трогать ее нельзя. Ты меня поняла? Теперь иди спать!
В конце концов ей пришлось отвести Лиззи наверх и уложить в постель — видимо, дочка того и добивалась. Потом Лиллиан вернулась на кухню и продолжила работу. К рассвету она исписала больше десяти листов. Брак Кларнеров развалился. Соседи подали на них в суд. С ними произошло еще много ужасных событий, и Лиллиан была в восторге.
* * *
С той ночи начался новый период в жизни Лиллиан. Они с Мюрреем наконец освободили гостевую комнату на третьем этаже и покрасили ее. Лиллиан перетащила туда старый стол для шитья и водрузила на него пишущую машинку, упаковку бумаги и стакан для карандашей. Кроме прочего, она перенесла туда свои книги и расставила их по темам: современный американский роман, Джеймс Джойс, русская литература. А еще купила себе электрический чайник, чтобы не спускаться на кухню, и тяжелую стеклянную пепельницу, которую не нужно вытряхивать каждые пять минут.
Утром, как только старшие дети отправлялись в школу, а Лиззи в детский сад, Лиллиан поднималась в свой кабинет и садилась писать. Наверху не было телефона, а если он звонил внизу, она не обращала внимания. Перезвонят. Она прикуривала одну сигарету от другой. Разговаривала сама с собой. В половине двенадцатого золотое время заканчивалось, и Лиллиан ехала за Лиззи.