Непохожие - Резник Юлия. Страница 3

– Послушай, я же просила… Просто дай мне время, и я выкуплю твою комнату.

– И когда же это случится? – Дашка вновь воинственно подпирает бока, очень быстро забыв о том, как провинилась.

– Я не могу сказать точно. Через несколько лет.

– Исключено!

– Ну, тогда и ищи покупателя на свою долю! А ко мне водить никого не смей. Я не уступлю ни метра. Ясно?

Подстегиваемая яростью, я срываюсь с места, обхожу Василия Александровича по дуге и достаю ту самую шкатулку с ключами из дешманского шкафа, который купила взамен прекрасного дубового буфета, стоявшего здесь прежде. Вообще тот буфет спасся чудом. Его давно хотели выбросить, и не сделали этого лишь потому, что не могли сдвинуть махину с места. А мои грузчики как-то справились. Пустовало освободившееся место недолго. Я, как и обещала, на следующий же день установила новенький шкаф. Жильцы обрадовались функциональному ДСП-шному чуду. А я обрадовалась доставшемуся мне за бесценок антиквариату, который после реставрации поднялся в цене настолько, что стал довольно-таки неплохим вложением. А ещё буфет отлично вписался в мой до мелочей продуманный и воспроизведённый по архивным фотографиям интерьер.

– Всё! С меня хватит. Я забираю ключ.

– Истеричка! – комментирует моё решение Дашка, в целях безопасности отступая подальше.

– Называй меня как угодно. Главное, не забывай, что трое сособственников из семи не собираются избавляться от недвижимости в этом доме.

– Ты мне жизнь рушишь! – кричит Дашка.

– Тро-о-о-е-е, – напеваю я.

– Дед с бабкой скоро один чёрт помрут!

– А вот не надо нас хоронить! – возмущается Василий Александрович.

– Кого хоронить? Неужто Юлия Дмитриевна из двадцать второй преставилась? – из кухни, расположенной в конце коридора, выглядывает Серафима Аркадьевна. Корюшку она умудряется жарить в платье с белым кружевным воротничком, в серьгах с янтарём и причёской, которая, хоть её и не укладывали стилисты, сейчас выглядит определённо лучше моей.

– Чур тебя! Сегодня видел её на Мойке. Была наша милая Юлия Дмитриевна живей всех живых. Это нас с тобой, Симочка, Дашка хоронит…

– Ай, да ну вас всех! – психует та и прячется у себя, оглушительно хлопнув дверью. Свет мигает. В коридоре гаснет единственная рабочая лампочка. В наступившей тишине слышится, как шуршит, осыпаясь на пол, штукатурка. И тихий вздох Симочки:

– Пойдемте, что ли, есть, пока все живы.

– Да что нам будет? – оживляется вечно голодный Димка.

– Мало ли что? Дарья решительно настроена нас всех отсюда выжить. Глядишь, и по головам пойдёт.

– Ничего она не сделает. Если мы не захотим своё продать – никакой сделки не будет. Рычагов воздействия у неё на нас нет.

Кухня у нас, как говорится, чистенькая, но бедненькая. Сохранившаяся лепнина на потолках странным образом контрастирует с обшарпанными, выкрашенными уродливой зелёной краской панелями. Пол застелен каким-то жутким линолеумом, под которым, как я подозреваю, сохранилась аутентичная плитка. Газовые плиты и стиралки стоят вдоль двух стен. Над ними висят разномастные кухонные шкафчики разных эпох и оттенков. Есть тут и шикарная печь в изразцах, которую, слава богу, никто не успел снести. Я мечтаю, как в один прекрасный день всё отреставрирую… Вообще всё здесь отреставрирую и ка-а-ак заживу! Это будет прекрасно!

– А вот не скажи! Я таких историй наслушалась – закачаешься. Тут риелторы чёрные орудуют, – понизив тон, шепчет Симочка. Я обычно в посиделках на кухне не участвую, но тут уходить не спешу.

– Ну что они сделают? Всех нас поубивают?

– И такое было. Помнишь, Вась, что с Олимпиадой Григорьевной приключилось?

– И что же?

– У Олимпиады была большая квартира в доме на Кузнецкой. Потолки как у нас – больше четырёх метров, комнат пять или шесть. У неё отец, знаете ли, генерал. Вот и выделили…

– И?

– Захотел эту самую квартиру приобрести какой-то богатей. Олимпиада ни в какую. Как можно? Родовое гнездо! Тот ей какие деньги только не предлагал… Олимпиада – в отказ! И что же ты думаешь? Начинает она хиреть. Из цветущей женщины буквально за пару месяцев превращается в ссохшуюся старуху. Врачи только руками разводят. И тут Олипиада вспоминает, что все её беды начались после визита интернет-провайдера. Полезла она, значит, в эту коробку, а там…

– А там? – широко распахнув глаза, интересуется библиотекарша.

– А там какой-то пузырёк. Травили её потихоньку, вот что! Эти самые чёрные риелторы.

– Ужас какой. Не думаю, что сейчас это возможно, – взволнованно замечает библиотекарша.

– Такое, может, и невозможно, да, – соглашается Симочка. – Но людей можно выжить и по-другому.

– Например?

– Продаст, допустим, Дашка свою квартиру какому-нибудь наркоману. Он нас всех и выживет потихоньку…

– Какие-то это страшилки, – вздыхаю я, сладко, до хруста в костях, потягиваясь. Димка сидит, вовсю уплетая корюшку с молодой картошкой. Библиотекарша не ест, кутается в безобразную серую кофту, хотя на дворе лето. Холодно ей, что ли?

– Может, и страшилки. Но готовыми надо быть ко всему. Правда, Леночка?

Ах да, её зовут Леночка… Вот и всё, что я выношу из нашего разговора. Остальное время потеряно зря.

– Пойду приму душ, пока нет других желающих, – говорю я и спешно ретируюсь с кухни. Мои комнаты на контрасте с остальными выглядят царскими хоромами. В одной я оборудовала спальню, пожертвовав значительную площадь под гардеробную. В другой организовала гостиную и кабинет. С красотой этого пространства может конкурировать разве что вид, открывающийся из окон. Я обожаю сидеть на подоконнике с бокалом вина, подолгу вглядываясь в чёрную водную гладь канала. Жаль, сегодня у меня полно дел и совсем не до посиделок.

Я быстро моюсь, с наслаждением смывая с себя этот безумный день. Заказываю поесть, наливаю бокал вина (тут себе не отказываю) и усаживаюсь, наконец, за работу. В первую очередь отсматриваю отснятые фото, маркируя себе те, которым, как мне кажется, стоит дать ход. И ещё раз прослушиваю запись интервью на диктофоне. Морщусь в тех моментах, где сплоховала. Перематываю по несколько раз ответы Натальи. В душе поднимается муть. Я по себе знаю, как это – стать решающим козырем в разборках родителей. Вот почему во мне так откликается история моей героини. Я вижу в ней свою мать, которая тоже ничего не могла противопоставить отцу, живя с ним в закрытом военном городке, в котором он, что называется, был царём и богом.

И ведь я могу написать всё, как есть. Я даже сделаю это, но… Правда в том, что в нашем журнале просто не опубликуют подобный материал, не согласовав его со всеми потенциальным интересантами. Вот тебе и свободная журналистика.

Отбрасываю карандаш и ввожу в строку поисковика «Андрей Казак». Тут же всплывает миллион фотографий. Вот он ещё пока с женой на каком-то приёме в посольстве Израиля, вот они на сафари, в театре… А вот и «беременная» фотосессия, на которые обычно бабы силком затаскивают своих бедных и не совсем понимающих, что они здесь забыли, мужей. Правда, Казак не выглядит ни бедным, ни непонимающим. Говорю ж – ему смело можно переквалифицироваться в модели. Хотя внешне он и не совсем эталонный красавец, в нем есть какая-то совершенно уникальная животная привлекательность. Мы несколько раз пересекались на светских мероприятиях, и я хорошо помню, какое сильное впечатление он производит. И даже это… особенно это мне хорошо знакомо. Мой отец на людях тоже был совсем не таким, каким мы с мамой его видели дома.

Заканчиваю статью ближе к утру. У нас в офисе нет какого-то строгого графика, поэтому все подтягиваются ближе к обеду. Когда я прихожу, главный редактор уже на месте.

– Как съёмка? Юрка сказал, что все прошло неплохо.

– Угу. Текст я уже набросала. Глянешь? Там есть один спорный момент.

– Может, ближе к вечеру, если успею. Тут настоящий дурдом, – Лина обводит заваленный бумагами стол. Мне же, по-видимому, придётся запастись терпением. В конце концов, я только мечтаю занять её место. Главная здесь – она… Ей и командовать.